Полученные мною совсем недавно из Севастополя архивные документы со всей очевидностью свидетельствуют, что расстрелянного в 1830 году Пискарева звали Федор и кровным предком Алексея Константиновича он никак не является. Остается только родство по духу и, во многом, по судьбе.

Так что, скорее всего, Алексей Степанович закончил свою жизнь все же на бастионах во время Крымской войны, будучи к тому времени уже весьма немолодым человеком.

Хозяином семьи при слепой матери остался Василий Алексеевич, которому тогда было немного более 10 лет. Из дворни их отлучили, и семья из трех братьев, – другой Владимир, а третьего имя забыл, – занялась хлебопашеством. Старики рассказывают, как Василий Алексеевич, старший, пахал землю. Едва видно его, – идет за сохой. Старается, бедняжка, а дело идет плохо. Идешь мимо, бывало, поможешь ему, – да некогда, свое дело делать надо. Но все-таки надел был распахан, а заборонить – дело легкое, и ребенок, шутя, сделает.

Половина сознательной жизни Василия Алексеевича Пискарева пришлась на период крепостного права, а вторая половина проходила после его отмены. Интересно проследить, какие перемены в положении крестьянства происходили в это время в центральной России. Тогда становится понятнее, как вписывается в эту историческую действительность изложенная ниже краткая хроника жизни В. А. Пискарева и его потомков.

Московская губерния, вместе с дюжиной других верхневолжских и центральночерноземных губерний, представляла собой ядро Российской империи, – ядро, сформировавшееся еще в средние века. В начале XIX века власть помещиков над крепостными в этих губерниях была безграничной. Крестьян могли продавать и дарить, заставлять от зари до зари работать, жестоко наказывать за провинности, по усмотрению помещиков. Война 1812 года показала, что покорность крестьян была кажущейся. Крепостные, в массе, не мирились со своим рабским положением, и при малейшей дестабилизации и ослаблении власти, как это и было в 1812 году, были готовы обратить свои силы против помещиков.

Опасность возникновения крестьянских восстаний, также как и понимание передовыми людьми аморальности сохранения для крестьян полного бесправия, побуждала правительство предпринимать определенные шаги для улучшения положения и, в конечном счете, освобождения крестьян.

При Николае I приняты законы, которые запретили продажу крестьян на публичных аукционах, продажу крепостных с разделением членов одой семьи. Был также установлен определенный контроль за наказаниями, которым помещик мог подвергать крепостных. Однако все проекты освобождения крепостных не доходили и близко до реализации, так как все понимали, что освобождение должно сопровождаться наделением крестьян землей. А вот отдавать даже часть своей земли помещики совсем не хотели.

Правящий дворянский класс противился также и широкому распространению в России образования, правильно понимая, что с грамотными крестьянами он будет вынужден выстраивать отношения совсем другого рода. Забегая вперед, можно сказать, что в этом правящий класс вполне преуспел, сдерживая образование крестьян до самого конца своего существования. Еще Ленин, готовившийся использовать дикую силу крестьянской среды и потому изучавший ее, писал в 1912 году, что 70 % российских крестьян остаются неграмотными. В то же время среди американских негров, освобожденных от рабства в одно время с российскими крепостными, к 1912 году оставалось только 44 % неграмотных.

Итак, несмотря на полное понимание представителями новой русской цивилизации, сформировавшейся в 30-е годы XIX века, невозможности сохранения прежнего положения низших слоев общества, реально для изменения этого положения делалось очень мало.

Тяжелым ударом по авторитету русского правительства и по укладу русской жизни в целом была Крымская война. Не пережив поражения, Николай I умер при обстоятельствах, похожих на самоубийство, и обстановка в стране была такова, что правительство боялось нового крестьянского восстания.

Правящий класс, к которому Александр II обратился с призывом взять на себя инициативу проведения реформы, и тут оказался не в состоянии это сделать. Тем не менее в 1861 году «воля» крестьянами была получена. В центральных губерниях России доля крепостных крестьян в населении составляла в среднем 60 %. И вот для этого неграмотного, дикого, по своей сути, населения началась совсем другая жизнь.

Владение землей стало доступным. Но ее у крестьян было мало, за нее надо было платить выкуп, и к тому же право владения принадлежало крестьянской общине, проводившей регулярные переделы. Да и как было отдать землю в полную собственность неграмотным людям, об образовании которых никто не позаботился, а многие даже препятствовали этому. Немного нашлось последователей у гения русского народа А.С. Пушкина, который еще за 30 лет до реформы Александра II провозгласил «просвещение» как единственный рецепт избавления от бед русского общества.

Конечно, в просвещении низовых масс определенные сдвиги происходили. Реформа воинской повинности 1874 года вместе с заменой 25-летнего срока воинской службы на 6-летний предполагала и начала общего образования для призванных рядовых.

Главная беда российских крестьян второй половины XIX века состояла в том, что при быстром росте их числа земля не могла их прокормить. Крестьяне в центральных областях России не имели реальной возможности улучшить условия своей жизни. Большая часть русского народа жила в нищете, а в неурожайные годы положение становилось катастрофическим.

Люди в поиске лучшей доли уходили из деревень в города. После открытия в 1851 году железной дороги Петербург—Москва масштабное железнодорожное строительство, где работали десятки тысяч крестьян, стало одной из характерных черт русской жизни. Многие становились рабочими на фабриках, хотя и страдали от двенадцатичасового рабочего дня, низкой зарплаты, скудного питания и плохих жилищных условий.

Вот тот фон жизни низших слоев российского общества, на который накладывается описание, сделанное А. К. Пискаревым как по собственным воспоминаниям, так и по собранным им свидетельствам очевидцев.

Жили дети очень бедно, пока не подросли. А потом Василий Алексеевич сделался, можно сказать, передовым крестьянином. Никто, по рассказам стариков, раньше его ничего делать не начинал. Вся деревня глядела, когда Василий Алексеевич начнет, – пахать ли, косить ли, урожай убирать. Был он очень уважаемым человеком в деревне. Каким он видным человеком по деревне был, и я припоминаю, хотя мне было всего 7 лет. Дед Василий прилежный был работяга. Я хорошо помню, всегда он что-нибудь делал: то изгородь городит, то деревья на своей усадьбе рассаживает, – и неизменно поет песню. Голос у него, я помню, был не сильный, но звучный и очень приятный. Бывало, он пашет, пошлют ему завтракать. Я несу и слушаю: где его голос раздается, на голос и иду. Без пения я и сейчас его не представляю.

Любовь к пению передалась многим потомкам В. А. Пискарева. И его правнучка, моя мать, рассказывала мне, как 15-летней девушкой уходила в поле и пыталась петь. У нее, увы, ничего не получалось. Но ее двоюродные сестры были актрисами музыкальных театров. И очень многие Пискаревы разных поколений проявили себя как талантливые музыканты. Правнук В.А. Пискарева Игорь Борисович Пискарев, заслуженный артист России, более двадцати лет был главным дирижером театра Музкомедии в Петербурге.

Меня он любил больше всех внуков и своих детей от второй жены, Машки и Ваньки, которые были немного старше меня. Хотя дома был ко всему очень строг, и все его боялись. Дома он не пьянствовал, в кабаки не ходил, но когда ездил в Москву – корье возил, сено или дубки, – а это было нередко осенью или зимой, – то, как правило, возвращался мертвецки пьяный. Все домашние – жена Пелагея, моя мать и другая сноха – ожидали его со страхом, ибо, приехав пьяный, он буянил и бил всех ременными вожжами. Жена, да и снохи, обычно пряталась, и, когда они из избы исчезали, он начинал ласкать и кормить лакомствами, которые привез из Москвы, особенно меня как любимчика и остальных детей, которых никогда не бил.