Желание совершенствоваться в своей профессии привело Алексея Константиновича еще в одну мастерскую.

Мне пришлось работать также и в художественной мастерской француза Морана на Гороховой улице. Художественное литье меня стало интересовать. Я знаю много памятников, в отливке которых я участвовал. Например, большой бюст Бетховена, он находится в Театре оперы и балета, а гипсовая модель этого бюста была у меня в комнате. Если он цел, то берегите его, это работа очень большого художника, не помню какого.

Гипсовый бюст Бетховена. Хранится у потомков О. А. Пискаревой.

Сделали хороший памятник Мордвинову на кладбище Новодевичьего монастыря, Комиссаржевской, которую изображали в образе ее главной роли Чайки, и много других художественных работ. Одно время я работал над созданием памятника Александру III художника Трубецкого. Эта работа сопровождалась курьезными приключениями.

Рассказ об эпизоде, ярко характеризующим петербургское общество 1900-х годов, Алексей Константинович предваряет некими общими выводами о развитии в России литейного дела.

Ленинградские памятники являются, отчасти, показателем развития техники. Вот фигура памятника Петру I, стоящая у Инженерного замка, работы Растрелли, кажется, в стиле рококо. На ней нет местечка без затейливых узоров. Фигура утверждена на четырех точках опоры. Памятник Петру I на Сенатской площади работы Фальконе утвержден на трех точках опоры. Памятник Николаю I у Исаакия работы Клодта уже утвержден на двух точках опоры.

Памятник Александру III, снятый с Знаменской площади и находящийся в Михайловском саду, я, короткое время принимавший участие в отливке, считаю одним из лучших памятников. Поэтому он, видимо, и убран к Русскому музею. Автором его является Паоло Трубецкой. Я хорошо помню маленькую фигурку Трубецкого в оригинальных брючках.

Этот памятник отлит почти впервые в России по итальянскому способу. Прежний французский способ исполнения художественных произведений страдал тем, что отделка такого литья требовала обработки его чеканщиком, который обычно безобразил, особенно лицо и черты его, и делал статую непохожей на то, что передавал художник. Увидите сами, если всмотритесь, – лицо отполировано, и выражение его, – не выражающее ничего, – какое-то твердокаменное. Итальянский способ литья этих недостатков не имеет, и фигура сохраняет все черты лица, какими наделил ее художник. Итальянский способ литья был около двухсот лет секретом итальянских мастеров. Трубецкой, живя много лет в Италии, как-то узнал их способ литья. Приехав в Россию, он сделал первую в России, исполненную по итальянскому способу, фигуру – графа Витте с собакой, – она находится в Русском музее. За эту способность Трубецкого исполнять художественное литье по новому способу, мне кажется, и был дан ему заказ на исполнение памятника Александру III. Говорят, что царь Николай II, увидев модель памятника, воскликнул: «Папенька, как живой!».

Формовали памятник в мастерской Академии художеств, и затем готовую форму перевезли на Обуховский завод для заливки. Заливкой памятника руководил чех, литейщик, фамилию его я забыл. Он пригласил нас шесть литейщиков на случай какой-нибудь аварии. Выбрал он нас сам, очевидно зная наше прошлое, что мы не струсим в случае опасности. Бронзу плавили в вагранке, а из вагранки металл по желобам должен поступать в форму. Литейская чаша нам показалась мала, и мы сказали об этом чеху. «Ничего, хороша», – сказал чех, махнув рукой.

Наступил день заливки. В литейной сделали из досок места для гостей, пожелавших посмотреть на заливку памятника. Расплавили бронзу, что-то около 100 пудов. Наехали гости – все титулованные, и с ними дамы, фрейлины и прочие, в платьях с длинными шлейфами. Гости за ними ухаживали – несли за ними их шлейфы.

Наконец, пустили металл. Как мы говорили, так и случилось. Литейская чаша оказалась мала. Поступавший по желобу металл стало выхлестывать из чаши. Брызги металла от расхлестывания полетели по литейной и зажгли сооруженную для гостей трибуну. Деревянная трибуна загорелась, и хотя опасного ничего не было, но среди гостей поднялась неимоверная паника. Кавалеры первые убежали из литейной, оставив своих дам с их длинными шлейфами сзади на трибуне. Без чужой помощи убраться, имея такие шлейфы, было трудно. Обезумевшие дамы многие попадали в истерике, другие плакали и кричали о помощи. Пришлось нам выносить истеричных и выводить остальных из литейной.

А для отливки пришлось делать новую форму.

В мастерской Морана была полная свобода, и это мне нравилось. То, что я ценил выше всего – сам себе хозяин, нет нужды подчиняться чьей-то чужой воле. Формовали мы памятник – глупенький, сидящий на коленях со сложенными руками ангел. Сейчас он стоит на кладбище Новодевичьего монастыря в Ленинграде, недалеко от могилы отца. На отопление литейной мы литейщики, нас было девять человек, носили кокс из-под навеса на дворе по очереди. Настала моя очередь приносить кокс. Я отправился с решетом за коксом. Тут мое внимание привлек ряд закупоренных бочек. Заинтересовавшись ими, я решил узнать содержание бочек. Найдя кусок железа, я выломал днище одной бочки. Гляжу, там чистейшая белая патока. Это лавочник нашего дома заготовил патоку для торговли в предстоящем посту.

Эге, штука-то хорошая, подумал я, и, придя в литейную, говорю: «Ну, ребята, клад нашел!» «Какой?» – спрашивают. – «А вот сейчас увидите». Взял наш общий артельный чайник и пошел под навес. Налил полный чайник, приношу его в литейную. Всем понравилось лакомство. И начали мы все по очереди выгружать эту патоку. Настало развеселое житье. И сами на работе ели, и на водку продавали, и домой таскали. Дома мать спрашивает: «Откуда это?» «Хозяин выдает», – отвечаю. И ели мы эту патоку, кому сколько влезет. Так мы опорожнили несколько бочек. С патокой нам было не до ангела, которого мы формовали, оттого он и вышел такой безобразный.

Пошел я как-то с чайником под навес за патокой, была моя очередь, и нарвался на владельца этой патоки, лавочника из нашего же дома. Он, оказывается, караулил. Цоп меня, – «так это вы таскаете»! Результат: полицейский протокол и впереди неизбежная тюремная сидка, на Казаках, так назывался арестный дом, находящийся близ Казачьих казарм. Сидка предстояла, хоть и не долгая по тогдашним временам, но все-таки – перспектива не из приятных. Надо было из Питера отмечаться и увинчивать куда-нибудь, чтобы не нашли, а там за давностью и судебное дело прекратится. Так поступали все опытные в таких делах.

Пелагея Семеновна Пискарева (баба Поля). Фотография. 1900-е гг.

Обсудив сообща в литейной происшедшее несчастье, все пришли к выводу, что мне, не ожидая суда, который ничего хорошего не сулил, необходимо отметиться и скрыться. Лучшего ничего придумать не могли. Я немедленно приступил к осуществлению решения. Все рассказал матери, пояснив, откуда бралась патока. Она тоже поняла правильность моего решения и стала собирать меня в дорогу.

Тут начинается история моей первой любви, когда мне было около 17 лет (1900 год).

На ловца и зверь бежит. Прохожу я по Гостиному Двору, вижу объявление в окне магазина братьев Щелкиных: «Требуется литейщик в отъезд. Узнать здесь». Обрадованный, что слагается все очень кстати, захожу в магазин. Спрашиваю: «Здесь требуется литейщик?» «Да, здесь, – говорят приказчики. – Только хозяина сейчас нет, зайдите вечером, он будет». Захожу вечером, выходит купчик в поддевке, точь-в-точь похожий на купца, как он в «Грозе» представлен. «Да, литейщик мне нужен в Рязанскую губернию. А ты шестеренки лить умеешь?» Я, усмехаясь, ответил, что я и не это умею. А шестеренки только мальчишки ученики обычно делают. «Еду я завтра, – говорит купец. – Ты можешь собраться, поедем вместе». Жалованье мне назначил 27 рублей в месяц, на всем готовом. Я, конечно, не торговался и согласился на условия сразу. – Лишь бы уехать, думалось. Прихожу к матери, у нее все к отъезду готово. На другой день прихожу, готовый к отъезду. Купец меня ждет. Обрадовался, что я пришел. Хозяина моего нового звали Алексей Лукич Доброватов. Узнав, что меня тоже звать Алексей, он проговорил: «А, это хорошо, значит, тезками будем. А водку пьешь?» Я ответил, что пью, – это тоже его удовлетворило. И мы поехали на вокзал. На вокзале он, первым делом, поспешил в буфет и меня пригласил.