Поспешно докуривает, тушит окурок и так же, как я, кидает в урну. Короткий белый столбик с изумрудной полоской приземляется на край бетонного стакана и, отскакивая, падает на дорожку.

– Прибери за собой, – бросаю через плечо.

Ох, девочке стыдно! Щеки вспыхивают румянцем. Но приказ выполняет и молча приближается, ожидая дальнейших указаний. Чертовски приятно, когда не приходится перебарывать сопротивление. Показываю в сторону ближайшего к метро выхода из парка:

– Ты же на метро приехала? – кивает. Усмехаюсь и пропускаю ее вперед: – Веди! Показывай дорогу!

Мы доходим до метро за несколько минут. Часы над входом показывают начало девятого. Приходится задержаться у касс, оплатить себе проезд. Уж и не помню, когда последний раз ездил на метро!

Загружаемся в вагон. В дальнем конце сидит пара фриков – изрисованные татуировками, с вырвиглазно-цветными волосами и гитарами. В середине пенсионерка с укоризной оглядывается на уличных артистов. Сажусь напротив Макс. Наклоняюсь вперед, словно собираюсь поведать секрет, и спрашиваю:

– Готова узнать правила?

Приятная часть – одна из любимых. Видеть реакцию будущих подопечных на правила поведения – бесценно! Макс сосредоточенно кивает. Улыбаюсь и продолжаю:

– Первое правило. С этого момента и до окончания сотрудничества ты во всем слушаешься меня. Подчиняешься, не оспаривая приказы, – по симпатичному лицу пробегает тень тревоги, но Макс снова утвердительно качает головой – хорошая реакция. – Если я велел тебе стоять, значит, ты стоишь – не садишься, не сгибаешься, а стоишь ровно, пока не разрешу сменить позу. Это понятно?

Еще один кивок. С этим решили.

– Второе правило, – прибавляю суровости голосу для пущей весомости. – За ослушание я буду тебя наказывать. Я не шучу. Это будет по-настоящему больно. Иначе пропадет суть наказания. Гарантирую – следов не останется, можешь не беспокоиться за публичное реноме, но гамму болевых ощущений я тебе обеспечу.

Кивает снова, но уже менее решительно. Руки напряглись, голова втянута в плечи. Страх снова проникает в ее душу, сжимая тело в цепких лапах. Приятно смаковать ее эмоции – все на поверхности, и яркие, сочные! Не даю ей времени опомниться и продолжаю:

– Третье, – загибаю три пальца, – сама разговор не начинаешь. Не хочу выслушивать твое нытье. Что нужно, я узнаю и так, по-хорошему или по-плохому.

Замечаю промелькнувшее возмущение, но она снова молчит и смотрит на меня круглыми глазами с огромными зрачками. Каре-зеленая радужка превратилась в тонкую окантовку черного кружка. Я и сам не знаю, действительно ли я готов получать ответы «по-плохому», но чем черт не шутит. Хотя с ней, наверное, до крайностей не дойдет.

– Четвертое правило, – загибаю безымянный палец. – Отвечая на мои вопросы, обращаешься ко мне, как в армии, прибавляя «сэр» на конце. Это уважение. Без него никуда, думаю, это понятно.

И с этим проблем не возникло – кивая, на грани слышимости прибавляет: «Да, сэр». Черт, она подозрительно пластична. Что с ней не так?

– И наконец пятое, – складываю ладонь в кулак и тяжело опускаю на колено, словно судья молоток. – О нашем сотрудничестве ты никому не рассказываешь. Начнешь чесать языком, я исчезну из твоей жизни так же просто, как и появился. Можешь считать это своей «палочкой-выручалочкой», если вдруг работать над собой станет невмоготу. Мне все равно, – говорю нарочито небрежно. – В моей практике не все дошли до конца. Лишь единицы предпочли решение проблем жалкому существованию. Я ничего не потерял.

Обычно к этим пяти пунктам я прибавляю еще один, чтобы у подопечных не возникало желания пакостить мне судами и полицией. Даже если у них ничего против меня нет, попить кровь могут запросто. Я сразу даю понять, что у меня много связей и длинные руки, так что не стоит им осложнять себе жизнь. Но, нутром чувствую, с этой забитой и на все готовой мямлей такого можно не опасаться.

Оранжевые буквы на сером электронном табло сложились в название остановки «Автострада 57». Следующая «Район 73». За окном – обволакивающее силуэты зданий бескрайнее темно-синее небо и пробивающиеся на нем редкие пока звезды.

– Выше нос, Макс, – по-приятельски подбадриваю. – На следующей остановке выходим, так?

– Да, сэр, – а она смышленая – бледнеет и снова округляет глаза.

Удивилась, что я знаю ее остановку? Скорее вспомнила, ведь я уже дал это понять. Но она будет шокирована еще сильнее, когда Итан, аналитик с работы, соберет ее досье. Осталось только выяснить полное имя новой игруш… подопечной.

Поезд останавливается, мы выходим. Нас встречает пустой короткий перрон на высоте шестидесяти футов над землей и порывистый ветер, раздувающий уже подсохшую шевелюру Макс. Следую за ней к лестнице, которая ведет вниз. Крутые рифленые ступени отвечают металлическим грохотом на каждый шаг, и с непривычки кажется, что они никогда не кончатся. Света нет, фонари разбиты. В густом вечернем полумраке только направляющая нить перил не дает оступиться и упасть. Как же давно я не был в таких убогих местах!

Спускаемся на тротуар. Веет нечистотами и гнилью. Непроизвольно морщусь. Редкие урны переполнены, из канализационного люка на проезжей части белесыми клоками вырывается зловонный пар. Ну и дыра! Как же тебя сюда занесло, девочка?!

Макс деловито направляется к ближайшему дому. Точка в шесть этажей с одним подъездом. Ни одно окно не горит, как будто здание пустует. Со стороны соседнего дома по неширокой разбитой улице раздается свист, густо сдобренный звонкими хлопками, и задорное улюлюканье. Похоже, соседи Макс рады за нее. А сама она не выглядит счастливой. Даже в слабом свете окон соседнего дома вижу, как ее щеки заливаются краской. Пусть стыдится, раз сама выбрала жизнь в таком поганом месте!

Прислоняет магнитный ключ к круглому углублению под цифровой клавиатурой домофона. Распахиваю дверь под оглушающий скрип петель и пружины вместо доводчика. Заходим в подъезд. Темно – хоть глаз выколи. Макс включает фонарик на телефоне и, обернувшись, смотрит на меня. Хочет, видимо, что-то сказать, но не решается, связанная «молчаливым» правилом. Отлично! То, что надо!

Начинаем подниматься. Она подсвечивает фонариком ступени с дырами и торчащую арматуру. Этих предостережений достаточно, но лестница здесь, конечно, – нечто! Такую рухлядь еще поискать!

Ключ скрежещет в замке с явным усилием, но Макс справляется с дверью. Обитая невнятного цвета рейками створка отворяется наружу. Мы заходим в квартиру. В нос бьет отвратительный затхлый запах. Похоже, Макс не шутила по поводу того, что не может выйти из штопора – ощущение, что здесь вечность не убирали. Словно бомжатник!

Справа щелкает выключатель, и загорается тусклый свет. В кухне. Похоже, в прихожей лампочка перегорела. Тьма в единственной комнате отступает, обнажая незаправленную кровать и разбросанные по полу вещи.

– Ну у тебя и помойка! – выплевываю ядовито, не в силах сдерживать эмоции. Эстетические чувства вопят о снисхождении.

Макс краснеет уже в который раз, прячет взгляд. Брезгливо делаю шаг к двери и добавляю с еще большей язвительностью:

– Хозяйка из тебя никудышная.

Запах застарелой грязи добивает аж до двери. Никуда не скрыться! Лицо само кривится в гримасе омерзения.

– Я не такая! – ушей касается возмущенный выкрик Макс и тише она добавляет: – Обычно…

За проступок должно последовать наказание. Тело реагирует быстрее сознания – отправляю открытую ладонь ей в грудь. Едва ли прикладывая усилие – от такого в полную силу она сложится прямо тут, и не будет у меня подопечной. Даже не удар, а слабый толчок приходится на грудину. Девчонку инерцией припечатывает к стене. Затравленный взгляд, слезы блестят в уголках глаз, рука прижимает ушибленное место, но ни слова больше не звучит. Признала ошибку, стало быть? Неплохо!

– Убирать здесь будешь завтра, – подвожу итог, обводя захламленную берлогу презрительным взглядом. Будто опустившийся алкаш здесь жил, а не вот эта вот красотуля. – Сейчас собирай вещи. Тебе понадобится спортивная одежда, кроссовки, зубная щетка… ну и что тебе там еще надо из женского. Короче, походную сумку. Деньги и телефоны оставь тут. Не пригодятся.