Предложение это стало известно в округе, и некий сварливый старик принял его, рассчитывая выручить монету-другую. У старика была хорошенькая дочка, у дочки – кавалер, которому папаша дал от ворот поворот, и с горя этот юноша решил отправиться за море. Дядюшка все это знал и сочувствовал влюбленным. Он свел знакомство со странствующим художником, и вдвоем они решили первыми снять в доме комнаты, чтобы разрушить предрассудки. Так они и сделали, а когда убедились, что страшные звуки и впрямь раздаются, спросили некую мудрую старушку, как изгнать призраков. Вот что сказала старушка: если молодая девушка проведет ночь поочередно в каждой из проклятых комнат, беспрестанно и истово молясь, дом будет очищен. С этим предложением обратились к Пегги, дочери сварливого старика, и она согласилась за кругленькую сумму. Первую ночь она провела на чердаке, а поутру, вопреки карканью местных кумушек, вышла живехонькая; правда, с чердака всю ночь доносились жужжание прялки и стук каблуков. Следующая ночь тоже прошла спокойно, и с тех пор уже никто не слышал ни визга лезвия о точило, ни стонов, ни кровавой капели. На третью ночь Пегги простилась с подружками, надела красный плащ, взяла лампу и молитвенник и спустилась в погреб. Увы! Наступил день, красотка Пегги исчезла вместе с сундуком скупердяя, только кости остались, как доказательство, что Пегги старалась изо всех сил.

Город гудел, старик-отец был в отчаянии. Одни говорили, что Пегги умыкнул сам дьявол, другие – что это ее кости, а вовсе не скупердяя. И все соглашались, что теперь в доме будет одним привидением больше. Дядюшка и его приятель-художник, как умели, утешили отца. Он, кстати, раскаялся в том, что отказал дочкиному кавалеру, и поклялся: мол, если Джек отыщет Пегги, так и быть, пускай венчаются. Увы, Джек уплыл за море, и старик «предался скорби лютой»[33]. Зато дом теперь был очищен от потусторонних обитателей, и новые тоже не появлялись. Когда же дядюшка съехал, старый Мартин нашел деньги и письмо, в котором говорилось, что первые две ночи Пегги провела за приготовлениями, а на третью ночь сбежала, чтобы выйти за Джека и уплыть вместе с ним. Что до звуков – их производил художник – он оказался чревовещателем. Скелет позаимствовали у врачей, и вообще вся афера была затеяна с целью помочь Пегги и приютить рыболовов.

– Вот и видно, что страсть к озорству – явление наследственное, – рассмеялась Роза, едва рассказчик умолк.

– Подозреваю, что истинный герой этой истории – сэр Джаспер Второй, – подхватила миссис Сноудон.

– Думайте что угодно, а я свою роль сыграл и уступаю сцену вам, сударыня.

– Нет, я буду говорить последней. Ваша очередь, душенька.

Это слово миссис Сноудон произнесла едва слышно. Октавия, опершись на ее колени, подарила ей обожающий взор, а Трехерн весь подался вперед – так потрясли его два чудесно изменившихся лица. Когда же на обоих засветились адресованные ему улыбки, когда Эдит и Октавия взялись за руки, Трехерн был в приятном удивлении.

– Давным-давно одна знаменитая актриса, превосходно сыграв в трагедии, упала замертво прямо на сцене, – начала свой рассказ Октавия. – Ее доставили домой и стали готовиться к похоронам. Постановка пьесы была сложной и затратной, главную мужскую роль исполнял прекрасный актер – неудивительно, что публика требовала повторных спектаклей, и вот вместо покойной взяли актрису куда менее одаренную. Для репетиций потребовался дополнительный день, зато назавтра театр был полон. И зрители, и другие актеры, и персонал – все с нетерпением ждали, как проявит себя дебютантка. Ко всеобщему изумлению, на сцену скользнула великая покойница. Бледная, как мраморное изваяние, с нездешними огнем в глазах и страстью в голосе, она сыграла свою роль как никогда впечатляюще, а в финале исчезла столь же таинственным образом, каким и появилась. Трудно описать волнение актеров и зрителей в тот вечер, а также всеобщий ужас назавтра, когда шепотом стали передавать весть: великая актриса мертва, все то время, когда сотни людей думали, что аплодируют ей в театре, она лежала в гробу, чему есть свидетели. Тайна так и не была разгадана, и Париж разделился на два лагеря. В одном считали, что некая женщина, удивительно похожая на Мадам Зет, ради сенсации вышла на сцену. В другом лагере придерживались мнения, что дух мертвой актрисы – очень амбициозной и успешной – будучи не в силах освободиться от земных ее обязательств, напоследок сыграл роль, которая ее прославила.

– Откуда ты выкопала эту историю, Тави? Она во французском стиле. Если ты сама ее сочинила, знай: вышло очень недурно, – прокомментировал сэр Джаспер.

– Я вычитала ее в одной старой книжке, где она была изложена куда лучше. Эдит, ваша очередь рассказывать.

Трехерн при слове «Эдит» снова вздрогнул и устремил взор на Октавию и миссис Сноудон. Обе улыбались, причем старшая ласкала нежную щечку младшей, чья головка покоилась у нее на коленях. Глядя Трехерну в лицо прямо и открыто, миссис Сноудон начала последнюю из историй:

– Здесь говорили о проделках воображаемых духов. Я же, с вашего разрешения, покажу, на что способны духи настоящие, злые и добрые, которые обитают в каждом сердце и в каждом доме, наполняя его печалью или радостью. Итак, под Рождество в некоем поместье собралась компания друзей, желавших весело провести праздники. Увы, некоторые из них лишились покоя по вине одной особы. Любовь, ревность, обман и благородство – вот те духи, что играли этими людьми. Женщина, о которой идет речь, была одержима более прочих и более прочих страдала, поскольку была своенравной, гордой и ревнивой. Помоги ей Господь! Не нашлось экзорциста, что изгнал бы ее бесов, и они побуждали несчастную вредить другим. Среди гостей и хозяев были, разумеется, влюбленные, имели место интриги и планы, ибо сердце человеческое – прихотливый и таинственный объект и не может любить, как велит долг и советует благоразумие. У этой женщины были ключи ко всем секретам в доме; а еще была цель, и для ее достижения одержимая вовсю пользовалась своей властью. Чтобы посеять сомнения, она изобразила симпатию к джентльмену, который некогда почтил ее поклонением, и позволила ему оказывать себе знаки внимания, вследствие чего страдала некая персона преклонных лет. Что касается джентльмена, эта женщина знала: возобновленное ухаживание – лишь забава, чувства его неглубоки. В руках этой женщины находился также секрет, от которого зависели счастье или несчастье лучших, достойнейших членов компании. По наущению бесов она лишила их покоя, ибо лелеяла греховную надежду. С другой стороны, честь, чувство справедливости и великодушие приказывали этой женщине способствовать счастью этих людей. Пока она разрывалась между злыми и добрыми духами, к ней явилась добрая фея, единственным словом навеки изгнала бесов-мучителей и дала бывшей одержимой талисман, чтобы никогда больше зло не поселилось в ее душе.

Твердый голос дрогнул, и миссис Сноудон, повинуясь порыву, склонилась над Октавией (которая по ходу рассказа все больше поникала головкой) и поцеловала ее чистый лобик. Каждый из слушателей в той или иной мере расшифровал слова миссис Сноудон, ибо свое иносказание она составила наспех; каждый воспринял услышанное по-своему. Сэр Джаспер хмурился и кусал губы, Эннон встревоженно озирал компанию, Октавия прятала лицо, в глазах Трехерна вспыхнула внезапная догадка, Роза смеялась про себя, упиваясь сценой. А Бланш, которая давно клевала носом, вдруг очнулась и произнесла, подавив зевок:

– Очень хорошая, нравоучительная история. Жаль только, что в ней нет настоящих призраков.

– Призраки есть. Не желаете пойти взглянуть на них?

С этими словами миссис Сноудон резко поднялась, как бы давая понять, что сеанс окончен, направилась к лестнице и поманила всех за собой. Компания охотно последовала за миссис Сноудон, гадая, что это за блажь на нее нашла, и настраиваясь на любой розыгрыш.

Миссис Сноудон повела компанию к северной галерее. В дверях она остановилась и весело сказала: