– Да, я. Я слыхал от слуг, что в главной зале обитает привидение. По мальчишескому неразумию мне казалось необходимым проверить это, а заодно испытать собственную храбрость. Эстер заперла меня, зная, что я – сомнамбула, а я спустился через окно по веревке и таким же способом, через окно чулана, проник в главную залу. Вас я принял за Эстер, миледи, и юркнул в постель, думая напугать ее и тем поквитаться с нею за то, что она заперла меня. Но вы вскрикнули, я узнал ваш голос и понял, что натворил. Меня обуяло раскаяние, и я покинул ваш дом со всей возможной поспешностью. Мне следовало просить у вас прощения гораздо раньше, но я делаю это теперь. Я искренне раскаиваюсь, миледи, ибо выходки, подобные моей, в таком месте, как главная зала, поистине равны святотатству.

Во время первой части рассказа, когда Пол перечислял свои действия, по его лицу и манере держаться было видно, что он искренен. Однако когда он добрался до последних фраз, поведение его претерпело странную перемену. Он глядел теперь себе под ноги и говорил так, будто отвечал вызубренный урок, причем то бледнел, то краснел. Лицо, прежде хранившее печать правдивости, приняло иное выражение – наполовину гордое, наполовину покорное. Лиллиан наблюдала за этими метаморфозами с тревогой, а миледи списала их на юношеский стыд и приняла извинения милостиво, сразу даровала прощение и выразила радость по поводу того, что Пол теперь – человек состоятельный. Слушая миледи, Пол вдруг стиснул кулак и сдвинул брови, словно стараясь обуздать неотвязную эмоцию или мятежную мысль. В прежние дни Лиллиан нередко видела Пола таким, вот и сейчас заметила, что в нем происходит внутренняя борьба.

– О да, половина дела сделана – я обрел дом, хвала моему щедрому благодетелю. Надеюсь, что сумею распорядиться состоянием, – сурово произнес Пол, словно капиталы и поместье не были его главной целью.

– И когда же вы рассчитываете довести дело до конца? Вероятно, это зависит от вашей кузины? – В печальных глазах леди Тревлин мелькнул проблеск женского любопытства.

– Да, но не в том смысле, который вы, миледи, в это вкладываете. Кем бы ни была Елена, она не является моей невестой, так и знайте, мисс Лиллиан.

Вид у юной леди сделался до того сконфуженный – даром что она испытала облегчение от слов Пола, – что он засмеялся, и тень сошла с его чела.

– Я лишь повторяю то, что говорят в свете, – молвила Лиллиан наигранно-беззаботным тоном.

– Свет – великий лжец, в чем вы сами убедитесь в свое время.

– Надеюсь увидеть вашу кузину, Пол. Возможно, она примет нас как ваших старых друзей?

– Благодарю, но для этого не пришел срок. Моя кузина еще не освоилась здесь настолько, чтобы встретить новые лица, хотя и доброжелательные. Я обещал пока ничем не обременять ее и не ограничивать ее свободу, однако не сомневайтесь: вас она примет первыми.

И снова Лиллиан отметила тщательно скрываемую неловкость, и любопытство ее возросло. Подумать только, эта Елена знакомству с ней, Лиллиан Тревлин, предпочитает затворничество; Елене дела нет до интереса и восхищения ее особой!.. Самолюбие Лиллиан было задето, и она сказала себе: «Нет уж, я ее увижу, даже если она против. В Парке я не успела ее толком разглядеть. Что-то здесь неладно, недаром Пол беспокоится. Я выясню, в чем проблема, и, как знать, может быть, помогу ему».

Едва в ее пылком, но своевольном сердечке зародилась ясная цель, Лиллиан стала самой собой – то есть обворожительной светской барышней. Они с Полом доверительно говорили о многих вещах, воскрешая затем в памяти эту беседу, Лиллиан удивлялась, как мало, по сути, рассказал ей Пол о своем прошлом, равно как и о планах на будущее. Они решили не раскрывать своих прежних отношений и явиться обществу не старыми, а новыми друзьями, ведь объяснения вызвали бы волну слухов. Один только старик Бедфорд, воплощение осмотрительности, удостоился быть посвященным в тайну мистера Тальбота. Миледи предложила Полу остаться на ужин, но Пол отказался, сославшись на неотложные дела вне пределов города. Он задержал на Лиллиан взор, после которого девушка долго изучала себя в зеркале и гадала, достаточно ли хороша была при прощании, ибо в глазах Пола она прочла откровенный восторг. Леди Тревлин удалилась к себе, предоставив дочери развлекаться, как ей заблагорассудится. Словно боясь, как бы решимость не иссякла от промедления, Лиллиан велела закладывать экипаж, взяла с собою Эстер и отправилась в Сент-Джонс-Вуд.

– Эстер, не читай мне нотаций и забудь о чопорности, ибо я кое-что затеяла, – начала Лиллиан, предварительно, посредством сотни уловок, которыми располагает каждая юная красавица, подготовив свою горничную. – Надеюсь, ты одобришь мой план, если же выйдет неувязка, я всю вину возьму на себя. По-моему, что-то не так с таинственной кузиной Пола, и я намерена выяснить, что именно.

– Благослови вас Господь, мисс, каким образом?

– Она живет одна, редко показывается, ни к кому не ездит и никого не принимает. Это ненормально для красивой молодой девушки. Пол не желает обсуждать ее, хотя явно очень к ней привязан. Стоит мне задать вопрос, он мрачнеет и сердится. Я ужасно заинтригована. Мод, моя подруга, помолвлена с молодым Рэли, как тебе известно; так вот Рэли признался ей, что разведал, где живет Елена, со своим приятелем пробрался на соседнюю виллу, которая как раз пустует, прикинулся, что желает осмотреть дом, а сам разглядывал Елену, когда она гуляла в саду. Я поступлю точно так же.

– А мне что прикажете делать? – спросила Эстер, втайне одобряя затею своей госпожи, поскольку и сама сгорала от любопытства.

– Твоя задача – отвлекать компаньонку. Ну же, ответь, что согласна! Взамен я буду сущим ангелом.

Эстер сдалась, почти не испытывая угрызений совести, и, когда экипаж подкатил к вилле под названием «Золотой дождь», сыграла свою роль просто превосходно. Лиллиан удалось прокрасться мимо компаньонки на верхний этаж, откуда был виден сад. Елена как раз вышла на прогулку. «Очень, очень хороша», – думала Лиллиан, поедая глазами изумительную, совершенную, будто изваяние, темноволосую и темноглазую девушку, одаренную вдобавок грациозностью, которая ценится не менее красоты как таковой. Елена гуляла одна; когда Лиллина начала наблюдение, кузина Пола стояла, склонившись над цветком, причем долго не меняла позы, словно цветок ее крайне занимал. Затем Елена принялась ходить кругами по лужайке, руки она выставила перед собой, взгляд смотрел в пустоту. Казалось, она охвачена глубокой задумчивостью.

Но когда прошло первое потрясение от ее восхитительной внешности, Лиллиан поняла: чем-то эта девушка отличается от других, и дело не в платье и уборе, каких не носят англичанки. Дело в ее лице, в движениях, в тоне ее голоса. Описывая круги, Елена мурлыкала какую-то заунывную песню. Лиллиан всматривалась все пристальнее, отмечая бесцельные жесты изящных рук, апатичность прекрасного лица, тоску в голосе. А самым странным было выражение огромных темных глаз – они неизменно смотрели в одну точку. Механическое круженье по лужайке продолжалось, утомляя и раздражая Лиллиан. Шаги были четкими и выверенными, словно двигался не живой человек, а машина.

«Да что с нею такое?» – недоумевала Лиллиан, все более тревожась по мере того, как обнаруживала новые детали в поведении ничего не подозревавшей Елены. Лиллиан была настолько поглощена, что не слыхала, как ее зовет Эстер, и не видела, как та приблизилась к ней. Несколько минут они смотрели на Елену вместе; затем в сад вышла компаньонка, и Елена была уведена, причем продолжала тянуть свою заунывную песню и делать странные движения руками, будто в попытках поймать и удержать солнечный свет.

– Несчастное создание! Понятно, почему Пол так печален, почему не желает обсуждать ее и почему она сама ни с кем не видится, – вздохнула Эстер, явно сострадая Елене.

– В чем ее беда? Я смотрела, смотрела, но ничего не поняла, – прошептала Лиллиан.

– Она – блаженненькая, дитя мое. Просто язык не поворачивается называть слабоумной такую красавицу.