Рация у немцев к тому моменту не работала, боеприпасов оставалось с гулькин нос, но блеф вполне удался — над городом весьма кстати прошла немецкая эскадрилья и Клингерберг, указав на небо, напомнил, что время уходит. После часового разговора мэр распорядился готовить Белград к сдаче, Клингенберг дал слово, что, если все требования будут соблюдены, ни городу, ни его жителям не будет нанесен ущерб.

Солдаты и ополченцы сложили оружие, Клингерберг выпустил заключенных из тюрем и организовал из них охрану. Он вообще действовал, как комендант города, имеющий в распоряжении не семь человек, а семь тысяч — арестовывал людей, реквизировал припасы, издавал приказы, объявлял комендантский час.

Первые подкрепления к нему подошли 13 апреля — солдаты его роты переправились следом и, увидев нацистский флаг, поначалу решили, что город взяли главные силы, неведомым образом обогнав мотоциклистов разведки. Клингерберг отправил людей на городскую радиостанцию, откуда они вели передачи, внося хаос в дезорганизованную и без того югославскую оборону.

Наконец, в ночь на 14 апреля в город, в ожидании тяжелых уличных боев, вошли передовые части дивизии, посчитавшие радиопередачи о капитуляции Белграда мистификацией и попыткой заманить их в засаду. К удивлению, их встретили числившиеся пропавшими сослуживцы.

Когда позже курсанты Бад-Тельца спросили, как Клингербергу удалось захватить столицу страны, он просто ответил: «Мне было нечем заняться, вот я и нашел себе дело».

Результаты эскапады Клингерберга:

— город взят без потерь (немецкая разведка прогнозировала две тысячи убитых и до пятнадцати тысяч раненых среди солдат югославской армии и вдесятеро больше среди гражданских);

— мэр Белграда, когда узнал о блефе, застрелился;

— подготовка к наступлению Вермахта на Грецию заметно опередила график;

— Клингерберг получил Рыцарский крест и прозвище «Герой Белграда».

Он дослужился до штандартенфюрера, командира дивизии СС «Гетц фон Берлихинген» и погиб 23 марта 1945 года в бою с американцами.

Поездка по железной дороге дает отличный шанс сделать паузу. Никуда не надо бежать, ничего не надо делать, сиди себе, смотри в окно, думай и вспоминай. Вот я и перебирал события, удивляясь собственному авантюризму. Ведь стоило мне один разок промахнуться — и сейчас я, а не Фриц с камерадами лежал бы среди могилок. Одно счастье, что закопали бы прямо там, на кладбище, а не в придорожной канаве. Нервно хихикнул, но заткнулся, подавил смешок, еще не хватало идиотом выглядеть в глазах незнакомых людей.

Поезд дергался, как припадочный, то останавливаясь на задрипанных полустанках на час, то вдруг разгоняясь километров до пятидесяти, но в целом уверенно полз по узкоколейке на юг. Сел я на него практически за городом, в Беле Воде. Так после метаний возле главной столичной станции мне посоветовал пожилой серб в железнодорожной форме — в самом Белграде на вокзал уронили очередную бомбу и там было не до пассажиров. А в пригороде мне даже выдали картонку билета.

Вот с ней я и влез в вагон аж второго класса, где без комфорта первого и тесноты третьего устроился в уголке и предался сладким воспоминаниям о Милице. Никаких чувств к ней, как ни искал, не обнаружил, но, черт побери, какой восхитительный секс! Пожалуй, один из лучших что случился у меня в обеих жизнях, а у Сабурова так точно лучший…

Прочь, прочь от этих мыслей, а то еще додумаюсь, что ее надо тащить с собой в Аргентину — вон как организм возбудился, а мне холодная голова нужна. Надо заняться чем-нибудь скучным для успокоения, например, инвентаризацией.

За неделю с небольшим своего пребывания здесь нахомячил я изрядно. Одни штаны из крашеной в коричневое парусины чего стоят — муттер все норовила мне суконные насунуть, но я в эти прямо вцепился, впереди лето, в сукне сдохну. Еще бы на них большие карманы по бокам нашить, настоящие карго получатся! Но с этим придется повременить, займусь как осяду. Если вообще штаны до того времени доживут.

Бельишко, рубашки — тут без вопросов. Джемперок шерстяной плотной вязки сгодится даже летом, пальтишко от кровушки отчищенное, шляпа и в рюкзаке вязаная шапка. Рюкзак, конечно, не легкий-прочный из кордуры или там нейлона, а брезентовый, зато швейцарский, горный — по нынешним временам крутяк. Нож без понтов, но сталь, как я успел проверить, приличная, ножны из толстой кожи, в них точильный брусочек. Зажигалка опять же не «зиппо» всемирно известная, но сильно похожая, разве что крышка не на шарнире, а держится на трении и снимается полностью, как колпачок авторучки. Зато с гравированным королевским гербом.

Ботинки… Я даже вытянул ногу и притопнул — да, «Батя» это фирма. Подметка, рант, дратва, материал добротные, если что и сносится, так это шнурки. Их, бог даст, до покупки новых на телефонный кабель заменять не придется.

Вальтер — самое то, легкий и удобный. Жаль, «эсерика» сделать не успел, чтобы при взмахе пистолет из рукава прямо в ладонь вылетал, случится остановка — сделаю. Люгер, конечно, поглавнее будет, но мне не точность важна, а скрытое ношение. Я вообще на ходячий тайник похож: тут ствол, там деньги и золотые припрятаны, здесь документы засунуты. Денег у меня почти две тыщи динаров, распиханы в разные места — например, частью зашиты в лямку рюкзака. Документов же у меня аж три комплекта, главное не запутаться: сербские на Сабурова, немецкие на Генриха Шварцкопфа и сербско-немецкие на банатского шваба, сомнения насчет которых так и не развеял. Потому и заныкал их подальше, вместе с германскими. А пока оккупации не случилось — еду по сербским.

Жаль, что маскировочную куртку пришлось в полиции оставить, уж больно толковая вещь, и перчатки Фрица очень бы пригодились, но таскать немецкое снаряжение, когда на страну накатывают моторизованные дивизии Вермахта — так себе способ самоубийства. Я воевать не собираюсь, обойдусь без армейщины.

Под эти мысли паровозик дотащил поезд до Чачака, где завис. Сунул рюкзак под голову и задрых на полке, намотав лямку на руку — знаем, плавали. Читал в книжках про такую методу, когда человека резко будят, он вскидывается, тут-то у него из-под головы котомку и выдергивают.

Утром встал, попрыгал — не май месяц, холодно даже в надышанном вагоне спать, да к тому же повалил неожиданный в этих местах и в такое время снег. Как уж там его чистили, но до Ужице мы добрались только через сутки — наверное, пешком быстрее бы вышло. Там опять встали, правда, всего на четыре часа, за которые я успел вдоль и поперек изучить висевшую на вокзале карту железных дорог королевства.

И прикидывал, где какие границы пройдут — саму Югославию упразднят, территорию обкорнают, создадут новые образования, например, «Независимое государство Хорватия». Несмотря на громкое название, оно тоже фактически попало под оккупацию — итальянцам в зону ответственности досталась южная часть королевства, гансам северная. Вот я и гадал, где пройдет линия раздела, отнюдь не от праздного интереса — мой рейспасс немцам лучше не показывать. Макаронники наступали из своего протектората Албании и от Фиуме-Риеки-Триеста, а еще из Задара, который тут внезапно итальянский город еще со времен Первой мировой.

Скорее всего, немцы до Сараева не успеют, их апеннинским союзничкам удобнее и ближе, потому решил именно в столице Боснии сделать большую остановку перед последним броском к морю.

От Ужице поехали веселей, и уже вскоре построенная еще австрийцами узкоколейка привела нас к Дрине, за которой и начиналась Босния. Собственно одну из главных рек Югославии я толком не рассмотрел — ну широкая, ну зеленоватая, ну западный склон обрывистый, ничего особенного, не Волга и не Днепр.

Дорога в горах запетляла, ныряя из тоннеля в тоннель и заставляя пассажиров каждый раз после предупредительного гудка паровоза захлопывать окна. Но едкий дым все равно пробивался в вагоны, а каждые пять минут вскакивать и открывать-закрывать фрамуги быстро надоело. И не только мне — на эту безнадежную затею плюнули и в соседних отсеках и дальше ехали в душном тепле с примесью угольной гари.