Верховный главнокомандующий анклава генерал Мясников нетерпеливо расхаживал по казавшемуся маленьким кабинету. На самом деле его кабинет был совсем даже не маленький, но грозная тяжелая поступь, сотрясавшая пол, гулким эхом отражалась от стен, сужая пространство. В унисон с дробью шагов неслись и мысли генерала. То, что они собирались сделать сегодня, было очень рискованным мероприятием. Долго вынашиваемый план по устранению заговорщиков, разработанный им и Самойловым должен был быть реализован сегодня. Увы и ах, они так и не сумели вычислить, кто именно из Генштаба работал на Чужих, и, поэтому, решено было арестовать всю верхушку Генштаба, вместе с их свитой. А после уже разбираться. Операцию разработали в рекордно короткие сроки. На немедленной реализации настоял Самойлов, едва получил весть о возвращении из рейда отправленной им за доказательствами измены танковой роты.

Мясников вспомнил майора, командира этой самой роты. Когда он вручал ему Звезду Героя, тот криво усмехнулся и спросил, а положена ли награда их погибшим товарищам? А если нет, предложил отдать им свою Звезду. Как тогда его взбесило неуважение к высшей награде анклава, неуважение к людям, представившим его к награде. Хотелось публично дать в бубен охуевшему майору. Но, разглядев в его черных то ли от горя, то ли от усталости глазах свежевырытые могилы, он тогда тут же осекся. Вместо этого он прочел ему тогда пришедшую на ум строчку: — «Не плачьте! В горле сдержите стоны, горькие стоны. Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны!» (Р. Рождественский «Реквием») — Подействовало. Взгляд майора изменился. Теперь там плескались сдерживаемая боль и ярость. Он сказал тогда ему: — Ты думаешь, тебе одному хреново? Ты похоронил троих, а я каждый день хороню несколько десятков и сотен. И так будет, пока мы не кончимся. Сам, небось, знаешь, что мы проигрываем. Медленно, но проигрываем. Иди и дерись, майор. Оставь после себя что-нибудь светлое и доброе. Быть может, последний выживший на этой планете человек тебя добрым словом помянет. Майор тогда развернулся и молча ушел. А он остался. Вывел тогда его из себя этот мальчишка. И вот опять.

Едва его рота вернулась из рейда, как Самойлов словно с цепи сорвался. И даже начальственный рык на него не подействовал. Да он даже ещё никакой информации от вернувшихся из рейда не получил, а уже пребывал в уверенности, что заговорщики у них в руках. Непохоже это на взвешенное и продуманное поведение старого хитрого лиса, каким представлялся всегда Самойлов. Вот уж кто на своем месте, так это шеф контрразведки. Хотя какой к лешему контрразведки — разведки. Давно пора неактуальное название поменять. Хотя все привыкли уже. Да и просто разведкой функции Управления не ограничивались. Они и науку вперед толкали, и тактику действий против Чужих разрабатывали, и даже кой-чего для промышленного сектора умудрились изобрести. Прямо Фигаро какой-то. И там и тут. На лыжах.

Генерал улыбнулся собственным мыслям и повернулся к окну. Везде темень кромешная. Город прятался в ночи, словно крадущийся за Красной шапочкой волк. И волков в городе действительно хватало. Где уже рожок охотников, зовущий на охоту?

Словно услышав мысли генерала, в дверь вошел адъютант. За ним следовали двое бойцов контрразведчиков.

— Письмо от генерала Самойлова, — доложил адъютант.

— Давайте, — Мясников мигом оказался возле посыльных и требовательно протянул руку. Получил конверт, не глядя вскрыл и принялся читать.

— Надо же. Прав, на все сто прав старый пень, — пробормотал он, прочитав на два раза послание Самойлова.

— Товарищ главнокомандующий, генерал просил ответ, устно или письменно, — прервал его размышления один из спецназовцев.

— Сейчас напишу. Хотя, просто передайте ему, что всё утверждаю. И вот эту сводку тоже передайте, — Мясников взял со стола запечатанный конверт и передал его посыльным.

Убедившись, что остался один, Мясников устало уселся на край роскошного стола, когда-то украшавшего кабинет губернатора, и задумался. Предлагаемые Самойловым поправки к плану были жесткими, если не сказать жестокими. Своими руками обезглавить анклав, лишить армию управления, когда в любое время может потребоваться срочно бросать войска на парирование очередной атаки Чужих. Конечно, их план предусматривал, что Чужие ослаблены после потери гигантской армады, надвигавшейся на город, но кто их знает, сколько у них техники на самом деле. Но, с другой стороны, если дело выгорит — это шанс. Шанс переломить ход этой бесконечной войны. Или наоборот, необратимо приблизить конец.

Мясников горько усмехнулся, поднял трубку телефона. — Машину готовьте, — распорядился он. Не оставаться же в стороне от событий, возможно меняющих ход истории. Только не сегодня. Да и за раздухарившимся Самойловым стоит приглядеть. Как бы палку не перегнул.

В дверь вошел верный Петр, начальник личной охраны. — Николай Павлович, всё готово. Маршрут какой? — спросил он.

— В Институт, — коротко ответил Мясников, поднял пятую точку со стола и быстрым шагом направился на выход. Петр вздохнул и двинулся следом. Его надежда на спокойную ночь и так была довольно смутной из-за царившей днем суеты, когда по несколько раз в час прибегали курьеры с депешами. А это верный признак, что что-то затевается. Обычные вопросы по телефону бы решали, хоть и не доверяли проводной связи ничего важного. «Жук не спит» — гласил популярный плакат. Отдав распоряжения бойцам, он уселся в машину к Верховному и отдал команду на выдвижение. Небольшая колонна из трех автомобилей вынырнула из-под арки и, быстро набирая ход, устремилась по ночным улицам.

Звонок затих, зато в калитку принялись тарабанить руками. А может быть даже ногами. Хлопнула входная дверь дома, послышались шлепающие шаги и недовольное бормотание. К калитке, слабо освещаемой светом из окна на втором этаже, подошел хозяин. — И какого садового растения ты тут долбишься? — хмуро спросил он, громко зевая. Стоявший за калиткой человек в неприметной темной одежде наклонился к калитке и произнес: — Константин Валерьевич, Иван Иванович передает вам привет. Завтра в ваше отделение обратятся за консультацией по поводу одного пациента в Бердске. Иван Иванович очень просит вас лично поехать и там уже решить. Лично. Очень просит. — Передав странное послание, незнакомец сделал несколько шагов назад и растворился в ночной тьме. Костя почесал затылок и внимательно огляделся по сторонам. Ни пятнышка света, ни звука не обнаружилось вокруг. Небольшой коттеджный поселок, в котором в основном жили сотрудники госпиталя, мирно спал.

— Ладно, завтра и решим, — пробормотал он, выкидывая из головы удивление странной ночной просьбе, и направился спать. Вернулся в комнату, выключил ночник и приткнулся к мирно спящей жене. Та что-то сонно пробормотала и продолжила тихо сопеть.

— Батальон, внимание. Точки все помнят? — майор Громов покосился на экран, на котором отображалась карта такого родного и знакомого Новосибирска. Дождавшись подтверждения от командиров рот, он тоскливо пробежался глазами по вытащенному из кармана листу бумаги. Боевой приказ Бати, полковника Брюханова, был краток, куда короче состоявшейся накануне беседы. Он собрал командиров всех трех батальонов и прямо выложил им на стол все карты. Про предателей, действующих заодно с Чужими, про родившийся в самых верхах план по их нейтрализации. Он, тогда, не раздумывая, согласился, и лишь сегодня, когда был получен приказ поднимать по тревоге полк, в душе всколыхнулись тяжкие сомнения. Не этому его учили, не этому он учил своих бойцов. И до сих пор, пребывая в некотором смятении, он вел батальон на исходные позиции, с затаенной надеждой ожидая, что сейчас выйдет на связь Батя и скажет, что это были всего лишь учения. Или всё закончилось без них и не придется стрелять по своим. Они мирно вернутся в расположение полка, чтобы спокойно закончить обкатку свежеполученного пополнения и двинуть бить Чужих, к которым у их полка накопился гигантский счет.