Аппаратура действительно слишком сложная, но лучше нее в мире сейчас ничего нет. Только тут есть еще один тонкий момент - а кто нас научит работать на ней? Свой учебный центр Piano Technical Academy Ямаха откроет только в 1980 году. А нашей группе “инструктор” нужен уже сейчас. И где нам его взять? Придется снова Майкла озадачить...

Церемония в Будокане под названием "Мемориал войны Мертвых", завершающая десятидневные мероприятия, начатые в парках мира в Хиросиме и Нагасаки, меня не впечатлила. Я ожидал чего-то щемяще пронзительного, запоминающегося, а здесь все вылилось в расширенное заседание местного, японского “парткома”. Хотя, конечно, охраны нагнали - мама не горюй! И телекамер везде понатыкали. Зато я, наконец, увидел императора с императрицей, и других членов императорской семьи - они все сидели в императорской ложе, где сиденья были обернуты золотистым шелком. Ну а мы с Николаем Николаевичем Соловьевым - в ложе для почетных гостей.

И весь зал, как один, в белых траурных одеждах. В культуре Страны Восходящего Солнца белизна - это сакральный цвет, связанный с миром богов и духов, а значит, и умерших предков. Покойников японцы тоже часто хоронят в белых одеждах. Но при этом белый — еще и цвет одежд императора во время исполнения синтоистских ритуалов, как знак его божественного происхождения. Вот так.

Сначала речь произнес премьер-министр. Минут так на тридцать. Затем представитель императорского двора. Смысл всех выступлений был примерно одинаков - ядерная война ужасна, Япония никогда не забудет случившегося, будем чтить память павших, помогать пострадавшим. Далее следовал толстый намек в адрес США, представители которых сидели в посольской ложе - мол Штаты не должны допустить повторения Хиросимы и Нагасаки.

Конечно, в той же Хиросиме мероприятие проходит более душевно. Ежегодно 6 августа к Парку мира с рассвета движутся вереницы людей. Эта река рождается и течет стихийно, каждая поминальная свеча, каждая белая хризантема оставляется перед памятником погибшим в знак чьей-то личной утраты. Груды цветов у подножия монумента похожи на снежные сугробы. Потом в небо выпускают тысячи белых голубей, символизирующих души умерших от взрыва ядерной бомбы. Кроме тех чувств, с которыми все человечество отмечает 6 августа, для жителей Хиросимы эта дата окрашена еще и личной скорбью. Именно тогда большинство семей потеряли своих родных и близких, именно с того дня многие там стали калеками и продолжали умирать в страшных мучениях.

А здесь сыграл Токийский симфонический оркестр - что-то заунывное, даже похоронное. Потом минута молчания. Девочка и мальчик в белом вышли к колоколу - поклонились. Все встали, замерли. Раздался скорбный удар поминального колокола, звон пошел по всему залу. Весь зал дружно склонился и застыл в поклоне.

Опять пошли какие-то речи. Я повернулся к Соловьеву, тихо поинтересовался:

- И долго ещё эта японская панихида будет продолжаться?

- Потерпи - коротко ответил посол - Завтрашний день будет решающим. На научно-практическую конференцию съехались основные персонажи. Речь выучил?

- О запрете ядерных испытаний? Выучил. А можно я от себя еще немного добавлю?

- Про ядерную зиму? Не надо. У нас для этого теперь Александров есть. Я видел его доклад - убийственный.

- А в целом у вас как тут? - поинтересовался я

- Пока все отлично. Сдвинулись с мертвой точки переговоры по территориальной проблеме, да и в целом работать стало намного легче. Все благодаря тебе и Красным Звездам! Вы тут словно пробили брешь в их защитной плотине. Так отгородились от нас островитяне, что раньше не подойти было.

Ну хоть от кого-то дождался заслуженной благодарности...! Пожал на прощанье Соловьеву руку, осмотрелся по сторонам - где-то здесь должен быть глава SONY, с которым у меня была назначена встреча на завтра. Церемония закончилась, и народ начал организованно расходиться. Неподалеку я увидел Ояму и начал к нему протискиваться через толпу. Многие меня узнавали, но благодаря японской вежливости никто не приставал. А сумасшедших фанатов на такие мероприятия не допускали.

- Коничива, Масутацу-сан - поздоровался я с Оямой, поклонившись ему

- О, Виктор! - учитель мне обрадовался, даже приобнял по-отечески. Небывалое проявление чувств для чопорных японцев.

- Мои соболезнования насчет Веры-сан - надеюсь у нее будет хорошее перерождение.

- Лишь бы не Страшный суд - вздохнул я - Как ваши дела?

- О, все хорошо, в конце ноября летим в Москву, господин Соловьев очень помог нам с визами и контактами в Москве.

Отлично! Я мысленно потер руки. Только что образованная советская федерация каратэ получит международное признание и сертификацию от одного из основателей.

- А что с Хансом?

С Лукасом насчет Дольфа Лундгрена у нас все было обговорено, но проверить никогда не мешает.

- Улетел в Лондон на пробы - покивал Ояма - Я отправил с ним одного из своих лучших учеников. Господин Лукас просил меня прислать каратиста - постановщика боевых сцен.

- Я надеюсь, Джордж был щедр?

- О… более чем! Оплата за съемки пойдет как постановщику, так и федерации. Наше участие будет также отражено в финальных титрах.

Поручкавшись с послом Менсфилдом и другими знакомыми из американского посольства, я наконец, закончил свои дела в Будокане и отправился на телеканал NHK. Завтра состоится премьера документального фильма, который про нас снимали японцы в Москве, Токио и даже Париже, и мне предстояло дать интервью, предваряющее его показ. Назвали они свой фильм незатейливо - “Восход Красной Звезды”.

*****

Встречал меня лично директор канала - низенький, плотненький японец лет 60-ти. Весь седой, как лунь, но в стильном костюме, и модном галстуке. С ним целая свита всяких ассистентов, которые тут же окружили нас плотной заботой. Всем, включая мою охрану, предложили чай, кофе и даже спиртное с закусками. В одной из переговорных на 10-м этаже здания был накрыт целый фуршет. Я вежливо отказался.

- Очень, очень жаль, Виктор-сан - расстроился директор по имени Таро Ямада - Мы надеялись, вам угодить

- О, поверьте, все организовано на высшем уровне, господин Ямада! - я успокаивающе кивнул встревоженному Вячеславу, который мне строго-настрого запретил есть и пить в незнакомых местах.

После небольшой беседы, мы прошли в студию, где записали интервью к премьере фильма. Сам фильм я посмотрел в аппаратной, в присутствии переводчика, которого пригласил канал для интервью. Лента японцам вполне удалась - ничего нигде не провисало, все было живенько, кое-где даже пронзительно. У меня сдавило горло и защипало глаза, когда увидел кадры с счастливой, улыбающейся Верой у фонтана на ВДНХ. Ну, и мрачная сцена в Париже, где парижане провожают ее в последний путь на площади Бастилии...

- Очень хорошо, Таро-сан - мой голос дрогнул, и я все-таки достал платок, высморкался - Даже не ожидал, что получится так ...ярко. И закадровые песни хорошо легли. Особенно “Я желаю счастья вам” с Верой. Думаю советское Гостелерадио захочет приобрести этот фильм.

Я сделал себе зарубку в памяти - поговорить с Лапиным. За “Голос” он мне должен...

- Мы долго думали как лучше подать эту тему с музыкой... - директор встал, подошел к окну. Нахмурил густые седые брови. Здание башни вдруг качнуло. Раз, второй... Заскрипел подвесной потолок, распахнулась входная дверь, воздух в помещении словно застыл. С тихим шелестом на пол спланировали листы из рассыпавшейся стопки бумаг с верхней полки стеллажа у дальней стены. Лица японцев в комнате превратились в застывшие маски. Ко мне подскочил Вячеслав и, схватив за шкирку, толкнул меня к двери.

- Куда?! - крикнул я, сопротивляясь.

- Это землетрясение!! - зашипел охранник - Нужно встать в дверной проем!

Так мы и простояли с ним все последующие толчки. Японцы же сидели в креслах глиняными истуканами, лишь одна секретарша шустро забралась под стол. Юбка у нее задралась, и я увидел ажурную резинку черных чулок. Разглядывание стройных женских ног странным образом отвлекло меня от землетрясения. За окном тревожно гудел ревун, предупреждая токийцев, что расслабляться пока еще рано, Вячеслав крепко держал меня за плечи, не давая вырваться, а я все пялился на кружевные подвязки. У Веры тоже были такие...