А потом родители собрали вещи и мебель, погрузили все в большой контейнер, и мы перебрались в город Термез, что был в пятнадцати минутах езды от нашего дома. Новое место жительства резко отличалось от того, к чему мы привыкли: вместо просторного огороженного двора нас ждал четырехэтажный дом, стоящий на пустыре, среди таких же зданий-двойников, без души и фантазии. Чтобы попасть в квартиру на последнем этаже, теперь приходилось подниматься по лестнице, преодолевая огромное количество ступенек. Кажется, я прежде не видела таких высоких домов.

Первое время квартира казалась необжитой и пустой. Папа сам занимался обустройством: приколачивал полки, мастерил несложную мебель, вешал люстры на потолок, что-то настраивал, переделывал. В один из вечеров, когда папа разложил свои инструменты на полу и чинил свет на кухне, он попросил меня подержать ярко-желтый провод, тянувшийся из розетки, и меня шибануло током. Я даже не успела толком испугаться, только выпустила провод из рук от неожиданного щекочущего толчка.

Мама в тот момент намывала полы и окна, покрытые песчаной пылью, и, услышав об ударе током, воскликнула: «Ничего страшного, до свадьбы заживет!» Эту фразу потом много лет повторяла и мама, и бабушка, и соседки, когда я приходила домой с сочащейся из разбитой коленки кровью, с ободранными руками или ссадиной на щеке.

Однажды я сидела на полу и укладывала спать кукол. Мне было уже около пяти лет, и я считала себя взрослой. Такой взрослой, что мама водила меня в детский сад через весь город, вдоль канала с горбатыми мостиками по палящему солнцу. Я очень любила играть в куклы – они у меня были словно живые, и я разговаривала с ними, играла сначала в детский сад, затем в дочки-матери, а потом в военную крепость, наблюдая за папой, который был военным, имел автомат и ездил на военной машине грязно-травянистого цвета.

Я отвлеклась от игры, потому что услышала, как зазвенела посуда на сушилке, а огромное старомодное кресло на колесиках медленно покатилось по комнате без чьей-либо помощи, будто ожив вмиг.

Мама замерла с утюгом над кучей белья на гладильной доске. А потом закричала:

– Землетрясение! На улицу, живо!

Она выдернула вилку шнура из розетки, схватила одной рукой из кроватки моего спящего братика, второй рукой обняла меня и в чем была, в желтом халате с маками и тапочках, побежала к входной двери. Перед глазами все замелькало-закружилось, ступеньки под ногами путались – так быстро я никогда еще не бежала по лестнице. Весь двор был полон обеспокоенных людей. Все стояли, охали.

Детям быстро наскучило ждать, и мы дружной толпой побежали играть на площадку перед домом. Рядом со сломанными качелями и разбитой горкой расположилась большая темно-зеленая машина. Видимо, она давно уже не работала, потому что колес у нее не было, и она просела брюхом на песок, разлеглась и затаилась, словно аллигатор, но страшнее, потому что была огромная, военная, похожая на какую-то техническую машину с кабиной со множеством отсеков, по которым мы любили лазить. Мы представляли себя бесстрашными пиратами и играли в корабль, терпевший бедствие в океане, – парусов у нас не было, но вот желтый песок вокруг напоминал водную гладь.

Когда все успокоилось и взрослые убедились, что нам ничего не угрожает, они потихоньку разошлись по домам, а мы с ребятами играли допоздна. Я даже не заметила, как стемнело. Всего два фонаря сиротливо стояли в темноте, и мне было их жаль. Наверное, им было одиноко. Они не освещали двор, но рождали причудливые тени, пугавшие меня до дрожи. В какой-то момент оторвавшись от нашей игры и увидев, что уже темно, я подбежала к подъезду и стала кричать под окнами: «Мама! Ма-а-а-а-ма!»

Но звука открывающейся форточки и голоса в ответ я так и не услышала. Собрав всю свою храбрость, я коснулась дверной ручки. Темнота вывалилась на меня, точно безобразная старуха, и из мрака зловеще показались ступеньки. Лестница в подъезде едва освещалась. Я оглянулась, моя тень на земле зашипела. Я подпрыгнула и пулей влетела внутрь. Второй раз за день я бежала со всех ног, только на этот раз держась за перила и постоянно оглядываясь. Мне казалось, за мной гонятся свирепые монстры: стоит мне на секундочку остановиться, как они проглотят меня целиком, прямо с ботинками. Прибежав домой, я застала маму за кормлением брата. Было немного обидно, что она забыла обо мне, но я понимала, что мне нужно сильнее стараться ей угодить.

Больше всего я боялась подвести маму. Ей и так было нелегко – она очень много времени занималась братом, готовила еду и убиралась, а летом вдобавок ко всем делам закрывала банки с абрикосовым вареньем. И в эти дни я, как кошка в ожидании сметаны, крутилась вокруг мамы.

Вся кухня была заставлена ящиками и тазиками с абрикосами, на полу толпились пустые банки, ожидавшие свою порцию оранжевого угощения. В воздухе витал аромат спелых ягод с нотками карамели – мама, словно добрая фея, варила свое зелье в огромной эмалированной кастрюле с белыми ручками и медленно помешивала содержимое, напевая популярные песни.

Самое вкусное в абрикосовом варенье – орешек, спрятавшийся в косточке. Закинув часть ягод в кастрюлю и поставив ее на плиту, мама принималась чистить оставшиеся абрикосы. Она двумя руками разрывала спелые ягоды на половинки, промакивая руки полотенцем от пахнущего медом сока, и бросала в миску, а косточки складывала горкой на газету, расстеленную на полу. Потом она брала молоток и колола косточки на старой деревянной дощечке – скорлупки трескались и разлетались по всей кухне, прячась под столом и за ножками стульев. Важно было не повредить самое ценное – орех внутри. Собрав горсть орешков, мама добавляла их в варенье. Ах, какое это было варенье! Бархатистые вязкие ягоды, размякшие при варке, таяли на языке, обволакивая рот сладостью, но, когда попадался орех, он слегка хрустел на зубах и дополнял вкус абрикосов миндальной горечью.

Мама только расставила банки с вареньем на полу, как вернулся папа и выгнал меня с кухни, чтобы взрослые могли поговорить. Я села на полу за закрытой кухонной дверью и услышала обрывки их разговора:

– Местные вырезают целые семьи русских военных, нам нужно срочно уезжать из страны!

– Господи, но как же мы доберемся в такой обстановке?

– К нашему дому уже поставили солдат для охраны, они будут стеречь нас и помогут добраться до аэропорта и вылететь на родину. У нас очень мало времени!

– Но из-за чего это случилось? Из-за войны?

– Говорят, они хотят выгнать всех неузбеков из страны, – ответил папа. – Ситуация страшная – жгут дома, избивают людей, уже есть погибшие.

Мы в спешке начали собирать вещи. В суматохе, в панике, в страхе проходили наши последние дни в солнечном городе моего раннего детства.

Мама удивляется, когда я вспоминаю годы, проведенные в Узбекистане, наш первый дом, когда описываю расстановку мебели в комнатах и уверяю, что могу нарисовать план нашего двора. По ее мнению, я была слишком мала и не должна была ничего запомнить. Но маленькие ножки, день за днем исследовавшие каждый сантиметр территории, помогали глазам, сердцу и душе впитывать в себя дух свободы, счастья, тепла и света, потрясающих открытий, общения с природой. И хотя все было совсем не так радостно и просто, как в моих воспоминаниях, это было прекрасное время. Лишь годы спустя мама рассказала, что, пока мы беспечно бегали по пустыне, наш папа ездил на войну в соседний Афганистан, и мама жила в постоянном страхе за его жизнь, за наше будущее. Страшно представить, что было бы, не вернись папа…

В полночь мобильный коротко пропищал. Аня лежала в темноте и слушала шум моря сквозь открытое окно. Море словно вливалось в комнату, укачивая ее на своих мощных волнах, успокаивая, вселяя уверенность, что все это лишь мелкие невзгоды, песок. Она потянулась за телефоном, когда он еще раз уведомил о новом сообщении.