Издав сдавленный крик, Виктор Ильич проснулся. За окном светало. Он потёр плечо, к которому Некто (Кошмарный Принц?) из сна прикоснулся.

Когда из памяти выветрились последние обрывки сна и воспоминания о тени (Кошмарного Принца?), тронувшей за плечо, поблекли, Виктор Ильич спохватился и глянул на будильник «Восток». До открытия музея оставалось чуть меньше получаса. Как хорошо, что его вовремя разбудил (Кошмарный Принц) такой яркий фрагмент сна! Смотритель поторопился привести кабинет в порядок, чтобы успеть встретить охрану одетым.

…Виктора Ильича знали в городке многие, в том числе и продавцы книжных магазинов. Ехать в соседний город и терять полтора часа в один конец очень не хотелось. Но и придумать ничего лучшего Виктор Ильич не мог. Попросить какого-нибудь пацаненка или девчушку купить ему книгу казалось глупой затеей. Дети сейчас задают много вопросов, логичных вопросов, и что он, нормальный дееспособный мужик, ответит, когда спросят, почему сам не зайдёшь и не купишь? А дочитать начатый роман требовалось сейчас. Просто вынь да положь!

Смотритель купил билет на автобус.

Весь обратный путь он зачитывался книгой. Явившись в музей, рассеянно поприветствовал тех, кого не видел сегодня и ушёл на балкон. Виктор Ильич задался целью дочитать роман до закрытия.

Книга шокировала захватывающей небрежностью повествования, отсутствием лояльности к героям и характеристикой зла. Тут не было компромиссов и надежды на благополучный исход. Казалось, книга должна, обязана сочиться кровью и смердеть тленом. Зло танцевало джигу на изодранном лоскуте стяга добра. С омерзением Виктор Ильич отшвырнул книгу Кошмарного Принца в дальний угол балкона. О, теперь он знал почему – Кошмарный Принц! Знал не понаслышке. И не в силах поверить, что такие книги писал Сашка Клинов, добрый молодчик, всегда радовавшийся приходу в гости близкого друга. И не в силах поверить, что такие книги нравятся миллионам читателей как в России, так и за рубежом. И не в силах поверить, что такие книги допустили в массовый тираж.

Виктор Ильич был потрясён до глубины души.

Он посмотрел на небо; к заходу солнца дневной ультрамарин подернулся серой дымкой.

«И много он успел написать? Достаточно, чтобы о нём не забыли ещё лет десять».

– Насколько же ужасны оставшиеся неизданными рукописи? – спросил себя Виктор Ильич.

– Насколько же ужасно должна закончиться история, которую пишу я? – задал он новый вопрос.

«До покупки стола добро всегда побеждало зло».

– Я прочитал последнюю книгу. Теперь должен прочитать первую, – решил смотритель и покинул балкон.

Он понятия не имел, что даст выявленная разница между финалами первой и последней книг, но понять хоть что-то вероятность была. Неужели Саша настолько тяготел к славе, что культивировал могущество зла, забыв всю прелесть свершения добрых дел? Виктору Ильичу не верилось, что Кошмарный Принц имел сношения с сатанистами или подобными сектами: сама мысль – несуразица. Клинов всегда находился на виду у общественности, и вести двойную жизнь он не мог… А может, всё-таки мог?

Александр Клинов хоть и был популярным писателем, но всё-таки пупом земли его не назовёшь. Какова вероятность, что второй его жизнью был «древний» стол? Что творилось с парнем, когда он строчил по бумаге ручкой «Waterman»? Сопровождала ли писателя «отключка» (как сейчас смотрителя) или он внимал кому-то (потусторонним голосам?), пребывая в здравом уме и твёрдой памяти? Был же момент у Виктора Ильича, когда он царапал на листе «верни щепу» при этом всё осознавая, но не контролируя своё тело…

Чересчур много вопросов для одного вечера!

Виктор Ильич немного боялся закрытия музея, боялся снова быть наедине с бузиновым столом, с возможностью сесть за бузиновый стол. Боялся, но в то же время очень хотел. Так, наверно, в пору мужского созревания он чувствовал себя, оставаясь один дома наедине с пожелтевшим чёрно-белым фотоснимком полуобнаженной женщины, спрятанной отцом в книгу Степана Злобина «Остров Буян». Он знал, заниматься рукоблудием – грех, но партия уверяла, что Бога нет, и «грех» заменён словом «плохо». А делать плохо можно, если осторожно, главное, чтобы никто не догадался. И вступавшие в схватку противоречия меркли перед желанием заняться этим, с уверением, что этот раз – точно последний! Виктора Ильича передёрнуло от воспоминания юной слабости и параллелью, проведённой к ситуации сегодняшней.

– Я делаю это, чтобы разобраться, – абы как заверил себя смотритель.

И пошёл к кабинету-студии.

«Ступала ли сюда нога человека?» – думал Юра.

Он много о чём думал, лишь бы не об окружающей темноте. Нет, темноты он не боялся и всегда смеялся над бледнеющими друзьями, когда в поисках приключений они залазили на чердаки и в подвалы. Просто-напросто темнота здесь давила своим постоянством и нескончаемостью, всё равно, что водить в жмурках, а он ненавидел жмурки. Чем дальше мальчик углублялся в пещеру, которой, видимо, не было конца и края, тем более сырым и спёртым становился воздух. Юра потерял счёт времени и изрядно замаялся. Он гнал от себя ставшую часто возникать мысль, что он потерялся. Не просто заблудился, а потерялся. Перед глазами то и дело возникало изображение плаката с его фотографией и надписью: «ПРОПАЛ МАЛЬЧИК!» Папа говорил, что детей с таких плакатов очень редко находят. Он всегда старался говорить правду. Суровую правду. Даже если она пугала или шокировала. «Сын, жизнь никогда ничего не приукрашивает, – говорил папа. – Она просто ставит тебя перед фактом и ей плевать, готов ли ты этот факт принять. Может произойти всё, что угодно и в любой момент. И обычно человек не бывает готов к этому. Как наши коммунальщики к зиме, ха-ха! Они почему-то уверены, что зима не наступит. Так и люди – всегда уверены, что неприятности их не коснутся. Поэтому тебе, сын, лучше знать правду и быть всегда готовым к дерьму, которое готово вывалиться на тебя именно тогда, когда ты меньше всего его ждёшь». Этот постулат выдавался отцом при каждом удобном случае, в его представлении так и нужно делать из сопливого мальчишки настоящего мужчину. Юра же думал, что папа гонит пургу.

«Будь мама с нами, она бы тебе прочистила мозги!» – усмехнулся Юра и машинально – чтобы висел удобнее – тряханул рюкзак.

От дёрганий фонарик пару раз мигнул и потух. Юра застыл в ужасе.

– Вот… дерьмо! – Похоже оно на него всё-таки вывалилось.

Мальчик принялся щёлкать по фонарику, отвертывать и завертывать головку в надежде, что контакт между пружинкой и четырьмя кнопочными батарейками возобновится хотя бы в ничтожной доле. Но тщетность манипуляций приводила лишь к панике. Тот хилый неоновый лучик уводил от мыслей об одиночестве, теперь же чувство потерянности накрывало лавиной, кромешная тьма ощущалась каждым миллиметром кожи, приводя к дезориентации. Юра закружился вокруг своей оси, неизвестно что пытаясь увидеть. Может быть, проблеск света конца пещеры? Нет, на это он мало рассчитывал. В детском сознании услужливо всплыл фрагмент из мультфильма «Ну, погоди!», где Волк с Зайцем оказались в трюме парохода и мигали круглыми глазами в полной темноте. Юра хотел разглядеть глаза чудищ, окруживших его. Вглядывался до слезливой рези в глазах, но ничего не видел. И от этого становилось только страшнее.

Вдруг Юра понял, что, кружась, сбился с пути. Он понятия не имел, куда могло привезти выбранное направление и почему оно вдруг стало так важно, но его потеря добавила масла в огонь: Юра начал паниковать. Горе-путешественник осторожно попятился, размахивая руками. Запнулся. Присел. Ладошка оцарапалась острым краем известкового булыжника, пальцы сомкнулись на нём, мальчик вооружился камнем, забыв про нож в форме пистолета. От прежнего направления Юра тильдой крался вправо. Чутьё или взвинченные нервы правили бал? Однако мальчик не терял уверенность – и уверенность росла с каждой тягучей минутой – что в темноте он не один. Хозяин сиплого голоса неслышно, но присутствовал здесь. Возможно, рядом и явно не пытаясь составить ребёнку компанию одиноких сердец. По правде говоря, подобного компаньона Юре не нужно! И кто сказал, что у хозяина сиплого голоса есть сердце? Кто он вообще такой?