– Спасибо, Вероника Никаноровна. Можете идти домой, – сказал ей вслед академик. – Сегодня Вы мне больше не понадобитесь.

– Спасибо, Иван Лукьяныч. Всего вам доброго. До завтра, – ответила она, одарив обоих мужчин обворожительной улыбкой, и старательно затворила за собой тяжелую филеночную дверь с филигранной резьбой.

Бубрынёв принялся собственноручно обслуживать Калинича: поставил возле него кофейный прибор, розетку с лимонными кружалками, бутерброды и налил горячего ароматного кофе.

– Чувствуете аромат? Это вам не какой-нибудь там экстрагированный кофе, а самый, что ни на есть, натуральный, естественный. И коньяк тоже самый натуральный. Как говорится, из первых рук – французский, выдержка семь лет, – он плеснул в бокалы по порции темно-коричневой жидкости, наполнив их на четверть объема. – Конечно, не самый экстра-люкс. Бывает и покруче. Но, как говорится, за неимением гербовой пишем на простой, как говорила моя покойная бабушка. Кстати, она неплохо разбиралась в коньяках, могла бы работать дегустатором. И я от нее кое-что унаследовал. Вот, оцените сами.

Он поднял бокал, посмотрел его на свет и снова обратился к Калиничу:

– Что ж, дорогой Леонид Палыч, за что пьем? За науку?

– За науку, – поддержал его изнывающий от голода Калинич и поднял бокал.

– За нашу науку! Ха-ха-ха!.. – провозгласил Бубрынёв с акцентом на слове «нашу», чокнулся с Калиничем и сделал приличный глоток.

Вслед за ним Калинич скромно пригубил и поставил бокал. Он взял бутерброд с красной икрой и, откусив небольшой кусочек, принялся спокойно жевать. Ему хотелось запихнуть его целиком в рот и тут же проглотить. Но он старался соблюсти все правила хорошего тона, чтобы не выглядеть перед директором дурно воспитанным мужланом.

«И с чего это вдруг он воспылал ко мне таким неслыханным уважением? Не иначе, как в связи с моим сообщением на том самом семинаре. Никак подумал, что в нем все же есть рациональное зерно! Ну, что ж, хорошо, если так. Посмотрим, как он дальше повернет», – медленно жуя, подумал Калинич.

– Да выпейте, Леонид Палыч, по-человечески! И ешьте, не стесняйтесь. Вы ведь голодны – после рабочего дня как-никак. Мы же не на приеме у английской королевы! Свои люди, в конце концов. Я-то Вас знаю не один десяток лет. Так что давайте наплюем на все этикеты, дербалызнем как следует и основательно закусим, как принято в наших здешних краях, – простодушно предложил Бубрынёв.

Не переставая жевать, он поднялся, открыл холодильник и стал выкладывать на стол нарезку сухой колбасы, балык из осетрины, буженину, сыр, маслины, шпроты и прочие закуски.

Академик налил по второму бокалу и предложил тост за тесное и плодотворное сотрудничество. Бубрынёв снова выпил, а Калинич только чуть отпил из своего бокала.

Несмотря на первоклассный коньяк, Калинич быстро насытился. Отодвинув тарелку, он откинулся на спинку кресла и стал наблюдать, как академик аппетитно уплетает деликатесные яства, болтая о том – о сем. Заметив, что Калинич перестал есть и сидит в выжидательной позе, он снова потянулся к коньяку.

– Давайте еще шарахнем, Леонид Палыч. Почему Вы не едите? – спросил он.

Бубрынёв говорил с набитым ртом, поэтому Калинич воспринимал его речь с небольшой задержкой. Чтобы догадаться, что именно сказал академик, он вынужден был некоторое время осмысливать услышанное. Бубрынёв расценил его кратковременное молчание как знак согласия и долил в его бокал коньяка.

– С меня достаточно, Иван Лукьяныч. Я не слишком охоч ни на еду, ни на выпивку, – сказал он с застенчивой улыбкой, отодвигая бокал. – Кроме того, у меня стенокардия, да и печень начала пошаливать. Пятьдесят восемь уже почти что, вот-вот седьмой десяток разменяю.

– Ну, глупости какие. Мне ненамного меньше – пятьдесят два. Врачи тоже предостерегают. Но я наплевал на них – ем и пью, как мне нравится, чего и Вам советую, – говорил Бубрынёв, энергично пережевывая сырокопченую колбасу.

– Нет-нет. Я – пас. Больше не могу, Иван Лукьяныч, – твердо сказал Калинич.

– Как хотите. А я допью. Ваше здоровье.

Академик единым духом осушил бокал и со смаком высосал ломтик лимона.

– Еще кофейку, Леонид Палыч? – предложил раскрасневшийся академик, энергично работая зубочисткой.

– Никак не могу, Иван Лукьяныч, – решительно отказался Калинич.

Бубрынёев принялся убирать со стола. Он поставил использованную посуду на ресторанную сервировочную тележку и откатил ее в дальний угол кабинета. Потом сел в свое кресло, достал пачку дорогих сигарет и протянул Калиничу.

– Спасибо, я не курю. Лет тридцать уже, как бросил, – ответил Леонид Палыч с застенчивой улыбкой, словно извиняясь.

– А я все никак не отвяжусь от этой заразы, – сказал Бубрынёв, икая. – Вы не будете против, если я закурю?

– Ну, что Вы! Как я могу быть против?

– Вот и отлично, – сказал академик, включая вентилятор и ориентируя его в сторону полуоткрытого окна. – Я буду на вентилятор дымить – Вы и не почувствуете.

– Благодарю Вас, – сдержанно улыбаясь, сказал Калинич.

Академик зажег сигарету и выпустил клуб густого дыма на вентилятор. Подхваченный воздушным потоком дым понесся к окну, рассеиваясь налету. Некоторое время они сидели молча. Академик кайфовал, изучающее глядя на Калинича. Наконец он спросил, стряхивая пепел в тяжеленную экзотическую раковину:

– Как вы думаете, Леонид Палыч, для чего я Вас пригласил?

– Уж во всяком случае, не для совместной трапезы, – ответил Калинич, стараясь держаться с достоинством.

– Вы неправы. В первую очередь – как раз для этого. Но и не только для этого.

Бубрынёв помолчал, глядя на Калинича прищуренными глазками. Леонид Палыч отметил про себя, что Бубрынёв от выпитого коньяка раскраснелся, как рак. Сквозь волосы, поредевшие на темени, блестела глянцевая кожа, которая приобрела пунцовый цвет. Он был несколько полноват, но держался в пределах возрастных норм. Чувствовалось, что в юности он всерьез занимался спортом. Седина уже успела заметно тронуть его виски, но все равно вид у него был бодрый, моложавый и бравый.

Затушив сигарету, Бубрынёв раскрыл синюю папку, на которой было вытиснено золотыми буквами: «На подпись. Генеральный директор НИИ ИПТ академик Бубрынёв И. Л.», и начал перебирать ее содержимое. Найдя документ, напечатанный на нескольких страницах, он полистал его и протянул Калиничу.

– Вот. Прошу ознакомиться, уважаемый Леонид Палыч.

– Что это? – удивился Калинич.

– Почитайте, почитайте. Только внимательно, Леонид Палыч, – сказал академик, загадочно ухмыляясь.

Калинич полез в карман за очками. Пристроив их на кончике носа, он обратил бумагу к свету и начал читать. Освещение было слабовато для его зрения, заметно ухудшившегося в последний год от долгого сидения у компьютерного монитора, и Калинич с трудом разбирал текст, смысл которого до него доходил не сразу. Сказывался, к тому же, и выпитый коньяк. Заметив эти трудности, Бубрынёв включил галогенную настольную лампу и пододвинул к Леониду Палычу. Тот поблагодарил директора кивком головы и, разместившись в кресле поудобнее, продолжил чтение.

Это был приказ директора о создании в институте отдела поисковых исследований, заведование которым возлагалось на Калинича. Решение мотивировалось тем, что руководство института в рамках существующего бюджета выделило денежные средства для осуществления поиска новых научных направлений, ориентированных на развитие народного хозяйства с целью укрепления экономики страны. Далее говорилось, что отделу выделяются помещения под лаборатории, фонды на их ремонт, оборудование и тому подобное. Указывались сроки, в течение которых заведующему отделом вменялось в обязанность продумать и согласовать структуру отдела, его штатное расписание, оснащение и все необходимое для обеспечения эффективного функционирования отдела в целом и каждого из его подразделений.

Дочитав приказ до конца, Калинич вернул его директору и откинулся на спинку кресла. Наблюдая за его реакцией, Бубрынёв спросил с хитринкой в голосе: