Ничего в его облике не напоминало того красивого человека, что каких-то двадцать лет назад слыл в студенческом квартале настоящим светским львом.

Это усталое и безразличное лицо казалось бы высеченным из камня, если бы лихорадочный сон не окрасил скулы румянцем.

Папаша Жюстен лежал, вытянувшись, как мертвец, на спине, прижав руки к бокам. Рядом с ним стояла пустая бутылка, огарок свечи был прилеплен прямо к полу; неподалеку валялся открытый том Горация.

В дверь постучали. Он не проснулся. Постучали сильнее. Он остался недвижим.

Тогда на лестничной клетке послышались голоса.

– Разве господин Жюстен уже ушел? – спросил женский голос.

– Папаша Жюстен давно не выходит, – прозвучал ответ. – Он зарабатывает себе на стаканчик, составляя иногда для хозяйки всякие важные документы; она дорого бы заплатила, если бы он согласился пойти к ней на службу, да папаша Жюстен хочет остаться свободным.

– Раз он здесь, то почему молчит? – спросил тот же голос.

– Папаша Жюстен делает, что хочет, – ответили женщине. – Он не такой, как все, и те, кто близко знаком с ним, уверяют, что подобного ему не сыскать в целом Париже. Хозяйка Малер недавно предложила ему франк с лишним и дармовую выпивку – лишь бы он содержал в порядке ее домовые книги, но куда там! Ему ничего не надо. Еще бы: ведь любая птица клюет больше, чем он съедает хлеба, а чтобы напиться пьяным, ему хватает одного-единственного стаканчика слабого вина. А ведь было время, когда ему ничего не стоило одним глотком проглотить полбутылки абсента – все равно что ложку супу хлебнуть. Да-а, сдает наш Жюстен, сдает…

– А он все еще может помочь советом?

– Когда бывает в хорошем настроении… Редко… Чаще всего он гонит посетителей прочь – чтобы, мол, не надоедали и не утомляли. Черт возьми, он и впрямь очень худой и слабый. Иногда, впрочем, он вдруг приходит в себя и тогда становится гордым, как принц!

Женский голос заключил:

– Но нам все-таки нужно посоветоваться с ним. – И в дверь снова застучали.

Поскольку папаша Жюстен и не подумал пошевелиться, голос услужливого соседа возвысился до крика.

– Эй! Эй! – вопил он на лестнице. – Папаша! Тут богатые люди пришли спросить у вас совета. Очень вы им, видно, нужны!

В комнате по-прежнему царило молчание. Замком двери папаши Жюстена служила лишь людская честность. Сосед сказал ожидавшим:

– Вы оба кажетесь мне заслуживающими доверия и сочувствия, и я попробую помочь вам. Надеюсь, вы не забудете отблагодарить меня за мои усердие и услужливость?

Он дернул за бечевку, привязанную к задвижке, и добавил:

– Будь что будет! Заходите, пожалуйста!

Заслуживающие доверия и сочувствия посетители переступили порог, и – право слово! – мы не стали бы спорить с соседом папаши Жюстена: оба они и впрямь выглядели весьма почтенно.

Итак, в комнату вошли: Эшалот, заместитель директора театра, где работала мадемуазель Сапфир, с ног до головы облаченный в светло-голубое – за исключением галстука, который был ярко-оранжевым, и мадам Канада, директор того же заведения – в платье из желтого шелка, ковровой шали, черных перчатках, ботинках с кисточками и выходном чепце, украшенном листьями. В самом настоящем чепце для светских вечеринок, который она купила в пассаже Сомон, этом гроте нимфы, украшающей головы тех, кто стремится к элегантности, не забывая о бережливости.

Слава Богу, что в театре Канады теперь ни в чем себе не отказывали: вот уже семь лет, как пассаж Сомон пытался продать кому-нибудь этот диковинный чепец.

Надо сказать, принаряженные таким образом Эшалот и его спутница выглядели куда хуже, чем в своих обычных костюмах.

Вдова Канада держалась высокомерно, ибо ни на секунду не забывала о том, во сколько обошелся ее туалет. Чувствительному же Эшалоту, напротив, было неловко в его наряде. Его глаза бегали из стороны в сторону, и он то и дело опускал голову, хотя буквально все зеркала, попадавшиеся ему по дороге, дружно возвещали, что он совершенно великолепен.

Услужливый сосед прикрыл за ними дверь, предоставив им самим выпутываться из создавшегося положения.

– Вот он, – тихонько сказал Эшалот, указывая пальцем на спящего папашу Жюстена. – Что теперь делать?

– Снять шляпу! – ответила мадам Канада. – Это первое и главное!

Эшалот повиновался.

– А дальше? – спросил он. – Похоже, этот человек и не собирается просыпаться.

– Вот еще! – ответствовала мадам Канада. – Я думаю, он притворяется. Люди с таким воспитанием всегда оригинальничают. Подойди к нему.

Эшалот нерешительно посмотрел на нее.

– Но мы же договорились, – прошептал он, – что ты будешь официально представлять нас обоих.

– Подойди! – грозно повторила мадам Канада. Эшалот повиновался.

– Видишь, Амандина, он все равно не просыпается, – проворчал он, вертя в руках шляпу.

– Посмотрим! – ответила добрая женщина. – Мне хорошо известны некоторые его привычки и слабости. Наклонись к нему вот так, и вежливо скажи: «Господин Жюстен, мы пришли с утра пораньше единственно для того, чтобы прежде других предложить вам выпить первый стаканчик!»

Эшалот счел предложенное средство весьма действенным и выполнил поручение досконально, раскланявшись перед спящим Жюстеном и слово в слово повторив фразу своей спутницы.

В тот самый момент, когда он произносил слово «стаканчик», папаша Жюстен широко раскрыл глаза – да так живо, что Эшалот, испуганный, попятился.

– Не бойся! – сказала мадам Канада, храбро приближаясь к охапке соломы, на которой лежал хозяин комнаты, и вставая рядом с Эшалотом. – Самое трудное позади.

– Ну же, здравствуйте, господин Жюстен, – заговорила она с хозяином комнаты самым приятным голосом. – Мы очень хотим понравиться вам и ради этого готовы немедленно сопроводить вас в такое место, где вы сумеете утолить жажду и даже впрок наполнить вашу бутылку.

Жюстен устремил на нее тусклый, безжизненный взгляд, но не пошевелился.

– Во время ваших возлияний, – продолжала мадам Канада, ничуть не обескураженная, – мы, я и мой супруг, также здесь присутствующий, намерены досконально обсудить с вами некоторые обстоятельства нашей жизни и возникшие трудности, что вот-вот доведут нас до белого каления. Справиться с ними мы надеемся с помощью ваших познаний.

Эшалот в глубине души зааплодировал, очередной раз сказав себе, что красноречие Амандины поистине феноменально.

Папаша Жюстен тем не менее снова закрыл глаза и, приподняв одну руку, указал ею на дверь.

Жест получился тоже весьма красноречивый.

Амандина величественно задрапировалась в свой ковровый платок, явно намереваясь выразить энергичный протест.

– Потише! – предупредил Эшалот, дотронувшись до ее руки. – Не будем его задевать! Мне кажется, он вот-вот разозлится.

– Разозлится или не разозлится – мне наплевать! – отрезала мадам Канада. – Что это за манера принимать хорошо воспитанных людей, которые ради него приоделись и наняли фиакр, платя кучеру за каждый час?! Какое безобразие! Да что он себе позволяет, этот шут гороховый?! У него даже туфель нет!

Увы, это было правдой. Обтрепанные штаны папаши Жюстена позволяли увидеть его босые ноги, на которых не наблюдалось ни носков, ни даже самых стоптанных башмаков.

– Нет, ну надо же! – продолжала бушевать вдова Канада, увлекаемая своим бурным темпераментом. – Голый, как червяк, глядеть стыдно! Куртка-то, куртка прямо на голое тело надета! Глупость какая – отталкивать полезных клиентов, приехавших издалека и готовых предложить ему за грошовую справку кучу монет. Да мы бы ни за что к нему не обратились, не попади мы в затруднительное положение!

– Амандина! Амандина! – пытался успокоить ее Эшалот.

– А ты заткнись! Мужчины вечно заступаются друг за друга!.. – начала было мадам Канада, но закончить ей не дали.

– Вон отсюда! – вдруг произнес Жюстен резким и звучным голосом. – Я еще не хочу пить, я сплю!

– Черт побери! – воскликнул Эшалот. – Всяк хозяин у себя дома! Наверное, ты зашла чересчур далеко, Амандина.