– Я не солгал, – рявкнул он, – этот человек действительно говорил с похитительницей детей. Если его отпустят, я последую за ним… и сам схвачу его!

Глаза Лили затуманились.

– Похитительница детей…

Склонив свою хорошенькую головку, молодая женщина пыталась прислушаться к тому, что вопили вокруг.

Возмущенные парижане яростно тыкали пальцами в сторону иностранца, невозмутимо застегивавшего свой редингот. Мадам Нобле велела своим овечкам построиться и жестко прикрикнула на Медора:

– А ну-ка, принимайся за работу!

– Нет, – ответил Медор, – эта женщина очень несчастна, и я останусь с ней.

– Ах! – вздохнула Глорьетта, растерянно озираясь по сторонам, – это вы обо мне?.. Это я очень несчастна?

Пастушка бросилась к сержантам, чтобы те своей властью заставили Медора уважать авторитет работодательницы, но те, посчитав, что инцидент исчерпан – причем, ко всеобщему удовольствию, уже встали спина к спине, готовясь выкрикнуть сакраментальную команду:

– Разойдись!

– Но ребенок! Ребенок! – не унималась толпа. Медор же добавил:

– И мать!

– А что с матерью? – спросил один из сержантов. Никто не ответил: Лили лишь минуту назад поднялась с земли. Теперь она стояла и, казалось, ждала, что к ней кто-нибудь обратится. Сержант понял, что эта женщина и есть несчастная мать пропавшего ребенка.

– Вам надо пойти в полицейский участок вашего квартала вместе с вон теми господами, – ласково объяснил страж порядка Лили, указывая ей на двух агентов в штатском. – Вам повезло, что они были здесь рядом, на вокзале, вы сможете сделать им заявление. Если имеются свидетели, с них тоже снимут показания.

Лили смотрела на сержанта широко раскрытыми глазами.

– Так, значит, они говорят обо мне! – прошептала бедняжка. – И все эти люди собрались тут из-за меня! И это у меня украли мою Королеву-Малютку!

И Лили непременно рухнула бы на землю, как подкошенная, если бы Медор не подхватил ее.

Словно по волшебству, шум мгновенно стих. Воцарилась гробовая тишина. Горе матери никого не оставляет равнодушным. На лица собравшихся легла скорбная тень, они были преисполнены сострадания и безмолвного уважения.

– Я рассталась с ней сегодня утром, – продолжала Лили. – Каждый раз, когда мне приходится покидать мою крошку, я вся дрожу от страха. Мне всегда кажется, что я слишком счастлива, и поэтому кто-нибудь наверняка позавидует мне и пожелает отнять у меня мое сокровище. Всю дорогу я думала только о Жюстине. Я всегда думаю только о ней… А вы уверены, что ее украли? Зачем?! Кому она нужна, кроме своей матери?

Женщина говорила медленно и очень тихо, однако слова ее были слышны даже в последних рядах толпы.

Две крупные слезы, первые после всего случившегося, скатились по бледной щеке Лили.

– Девочку обязательно найдут, – раздалось несколько неуверенных голосов.

Лили, которую все еще поддерживал Медор, встрепенулась; глаза ее заблестели, но голос по-прежнему звучал тихо и надломленно:

– Что вы хотите за то, чтобы ее найти? Я отдам все, что вы пожелаете… Свою плоть, свою кровь, все, все… Ах! Пожалуйста, берите мои ногти и пальцы, мои волосы и глаза, всю мою душу!

– Пошли, – скомандовал один из мужчин в штатском, и шепотом прибавил: – Клянусь честью, мы вернем ей дочь!

Вместе со своим товарищем он направился к выходу. Никто не обратил на них внимания. Сержант пробормотал:

– Обычно матери потерявшихся младенцев вопят без умолку, и мне их ни чуточки не жаль, но от безмолвного горя этой красавицы у меня просто сердце разрывается.

И все, кто стоял вокруг, согласились с блюстителем порядка. Теперь уже никто не взирал на разыгравшуюся в саду сцену как на очередной спектакль; любопытство уступило место состраданию. Толпа была столь же безутешна, как и молодая мать.

Иностранец, вызвавший недавно подозрения собравшихся, а затем почтительно названный сержантом городской стражи господином герцогом, совершенно не собирался воспользоваться предоставленной ему свободой. Он стоял на прежнем месте и все так же взирал на Лили.

Когда зеваки стали постепенно разбредаться, а сержанты собрались уходить, герцог приблизился к блюстителям порядка.

– Этот молодой человек прав, – с трудом произнес он, указывая пальцем на Медора. – Я видел похитительницу детей и разговаривал с ней. Проводите меня в полицейский участок.

– Да вы, оказывается, славный малый! – с чувством воскликнул Медор.

Своим простодушным возгласом он выразил всеобщее удивление, отразившееся на лицах собравшихся; иностранец невольно улыбнулся.

– Да, – ответил он, – я славный малый.

Когда он улыбался, лицо его становилось на редкость привлекательным. Он занял место рядом с сержантами и вместе с ними во главе многочисленной колонны направился к площади Валюбер.

Мнение толпы переменчиво, толпа ведет себя, как капризная женщина. Еще недавно все эти люди были готовы утверждать, что каждый из них лично наблюдал, как по приказу смуглолицего вампира гнусная старуха похищала ребенка; теперь же все увидели в чернобородом господине романтического героя, а может быть, и самого ангела-хранителя.

Один из сержантов поддерживал Лили под одну руку, Медор – под другую; следом шла Пастушка со своими овечками, за ними тянулись любопытные, количество которых явно не уменьшалось.

Пастушка изо всех сил старалась привлечь внимание к своему маленькому батальону, постоянно подчеркивая, какой изумительный порядок царит в его рядах.

Проходя мимо главных ворот, Лили, вновь ставшая совершенно безучастной ко всему вокруг, неожиданно простерла руки к торговке игрушками и сладостями, устроившейся возле решетки сада; отчаянное рыдание вырвалось из высоко вздымавшейся груди несчастной женщины.

– Господи, неужели это правда? – спросила торговка. – Неужели кто-то похитил наше сокровище, нашу Королеву – Малютку?

– Правда, – пролепетала Лили, – правда, правда!.. Вчера она останавливалась здесь, хотела купить кулечек драже…

– А вы же знаете, она получала все, что просила, – вздохнула торговка. – Помните, когда у вас не было денег, я охотно отпускала вам в кредит!

– Я оставила ее на целых полдня… и у меня ее украли!.. Ах, это правда! Правда, правда!

По щекам Лили обильно заструились слезы, речь стала торопливой и бессвязной. У женщины начиналась лихорадка.

– Идемте, будьте мужественной! – произнес сержант.

– На целых полдня, – повторила Глорьетта. – И каждая минута сулит мне горе. О, как хорошо тем, кто богат! Они могут позволить себе не доверять своих детей чужим людям!

– Ну вот, началось! – ворчала мамаша Нобле, проплывая мимо торговки. – Теперь давай валить все на меня! Того и гляди, она еще потребует с меня возмещения ущерба. Ох, и тяжко же мне придется… Все, все пошло прахом!.. А все потому, что в сад теперь пускают, кого ни попадя… И пансионеров, и сорванцов, и солдат, чума их побери! А за солдатами бегут кормилицы, разрази их гром! Если и дальше так пойдет, то скоро туда и бешеных собак пускать будут! Так что, если у нас опять начнут строить баррикады, пусть правительство не надеется, что я отправлюсь его защищать!

Ществие двигалось вперед. Со всех сторон сбегались люди, они хотели увидеть все своими глазами. Увидеть! Вот истинная страсть, которой покоряются и взрослые, и дети! И они увидели медленно идущую Лили, растрепанную, в слезах и по-прежнему восхитительно прекрасную. Как только произносили имя Королевы-Малютки, всем все сразу становилось ясно. Скорбная процессия двигалась по кварталу, где жила мадам Лили. Здесь был ее дом. Большинство обитателей этого района знали Королеву-Малютку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что квартал погрузился в негласный, но всеобщий траур. Многие рыдали – и мужчины, и женщины; проходя мимо, Лили смотрела на них своими огромными заплаканными глазами и в отчаянии повторяла:

– У меня больше нет дочери! Они украли ее у меня! Это правда! Это правда! Правда!

Вначале Аустерлицкого моста Глорьетта внезапно остановилась. Высвободив обе руки, она вытерла заплаканные глаза. В этом месте имеется небольшое возвышение; обернувшись, Лили могла увидеть отсюда Ботанический сад, от которого ее отделяло теперь бурное людское море. Забыв о той мысли, что секунду назад мелькнула у нее в голове, женщина пробормотала: