– На кого она похожа? – спросил Саладен. Симилор на секунду заколебался, но когда девушка подняла глаза от своей работы и взглянула в забранное решеткой окно, он хлопнул в ладоши и вскричал:

– Клянусь Евангелием! Она похожа на мадемуазель Сапфир!

Саладен, с силой сжав ему руку, промолвил:

– Вернемся домой, старушка. Я боялся ошибиться, но теперь дело в шляпе. Мы теперь богачи.

Мы хотели бы здесь без особых претензий представить читателю Саладена как весьма любопытное животное, со всеми его сильными и слабыми сторонами. Он был детищем ярмарки, этой страны весельчаков и зубоскалов, но сам не был ни зубоскалом, ни весельчаком.

Эти славные люди гротескного обличья, на которых мы, проходя мимо, кидаем рассеянно-презрительный взгляд, живут в бедной среде, но существование их напоминает феерию. Девять из десяти балаганных актеров отчасти верят в то, что представляют.

Саладен ни во что не верил, однако пестрые лохмотья оказали влияние и на него, придав ему энергию тщеславия. В нем сохранилось, ибо не могло не сохраниться, то ребяческое бахвальство, которое является повальной болезнью у комедиантов. Даже прополоскав его в десяти водах, вы не сумели бы отнять у него склонность к высокопарности, заменяющей на подмостках красноречие.

Он считал себя очень умным и не слишком ошибался: в любом случае, умом интригана он обладал в высшей степени, равно как был одарен сильной волей и терпением.

Он был ничтожный человек, но в нем таилось нечто острое, подобное волнорезу, рассекающему воду и лед.

И в заведении четы Канада, и после изгнания он проделал поистине титаническую работу, которая, правда, пока не дала ожидаемых результатов. Он занимался самообразованием – разумеется, урывками и наугад, однако получил понятие обо всем, что положено знать цивилизованному человеку. И двинулся дальше, не испытывая никаких сомнений, подобно всем людям, лишенным способности понимать других – иными словами, ему показалось, будто можно познать мир, внимательно вглядываясь в окружающее. От гораздо более искушенных, нежели Саладен, мыслителей, часто ускользала та истина, что мир являет свою видимость лишь с некоторой точки зрения, под определенным углом зрения и через посредство специфической среды.

Мне порой доводилось читать романы, где светское общество описывалось так, словно это ярмарка – в данном случае пером явно водила рука балаганного актера.

После стольких усилий Саладен поставил своей целью добиться признания во всех слоях общества. Он сравнивал себя с Алкивиадом, говорившим на любых языках и игравшим всякие роли; поскольку он неустанно следил за собой, то мог с гордостью констатировать, что ему удается вести себя по-разному: манера обращения с Симилором. например, разительно отличалась от ужимок колдуна в будуаре госпожи герцогини де Шав – ибо Саладен переступил порог жилища этой знатной дамы и вышел победителем в нешуточном испытании.

Суть апломба состоит в том, чтобы не замечать собственных смешных черт. Робость же являет собой более или менее ярко выраженный дар предвидения, который придает больному самолюбию обличье скромности. Саладен, позирующий в роли светского человека, выглядел бы как низкопробный комик, но Саладен, получивший возможность поиграть в таинственный союз темных сил, сумел использовать даже свою смехотворность.

Великие страдальцы доверчивы, люди больших страстей суеверны. И в общении с ними шпагоглотательство служит безотказным средством. Об этом знают все шарлатаны.

Впрочем, есть в мире занятия, которые легче даются дикарю, нежели человеку образованному – по той простой причине, что у слепцов никогда не кружится голова.

Саладен должен был преуспеть: он был начисто лишен тех фантазий, что осложняют путь, и тех потребностей, что преграждают дорогу. Он был очень воздержан, неприхотлив и совершенно незнаком с тем трепетным восторгом, что рождается в душе юноши при взгляде на женщину. Он продвигался вперед размеренной иноходью, не оступаясь и не сворачивая в сторону; подгоняла же его та холодная страсть истинных скупцов, которая не имеет другой цели, кроме жажды обладания.

Саладен желал денег ради самих денег; расчетливость его была мелкой, а честолюбие пошлым – ему хотелось собрать побольше золотых монет, чтобы затем удвоить первоначальный капитал, утроить его и так до бесконечности.

Такие наивные скупцы встречаются все реже; они опасны, ибо умеют рыть свою ямку с ожесточенным упорством, подобно червю, который точит самое твердое дерево, ибо остановить его может только железо.

Сила Саладена заключалась в особенности, сформулированной им самим с необычайной точностью – с тех пор, как он себя помнил, им владела одна мысль. Дело, которое казалось поначалу романтической сказкой, обрело реальную основу благодаря его настойчивости. Ради этого дела он работал, ничем другим не интересуясь. Прямое отношение к этому делу имели и занятия с мадемуазель Сапфир, рассчитанные с дерзкой осмотрительностью. В первые годы после похищения Королевы-Малютки, когда никто не обращал внимания на его отлучки, он нашел способ выбираться в Париж, где провел самое настоящее расследование.

Тут он был на коне – лучше всего ему удавались мелкие хитрости, суетливая работа крота. Он изучил квартал Мазас вдоль и поперек; оставаясь в тени, сумел узнать через соседей, через мамашу Нобле, через низших полицейских чинов все, что имело отношение к Глорьетте: ее имя, образ жизни, таинственный отъезд; он выведал даже то, что никому не было известно – имя человека, увезшего ее в своей карете.

Это оказалось самым важным, и Саладен превзошел здесь самого себя, создав подлинный перл индуктивного метода. Он очень хорошо запомнил незнакомца, который остановил его у выхода из Ботанического сада на улицу Кювье в день похищения ребенка. Сопоставив между собой рассказы соседей, он пришел к выводу, что именно этот человек был причиной отъезда Глорьетты. Чтобы узнать имя, ему пришлось потратить неделю и все имеющиеся у него деньги, которые пошли на совращение персонала полицейского участка. Полицейский чиновник, правда, не мог сказать того, чего сам не знал – но Саладен путем умелых расспросов нашел решение загадки.

В свое время некий человек предложил крупную премию, если найдут ребенка, и человека этого звали герцог де Шав.

Саладен, вполне удовлетворившись, перестал появляться в квартале Мазас.

Теперь у него была одна цель – отыскать герцога де Шав. С первых же шагов он получил подтверждение своим догадкам: герцог де Шав был сказочно богат.

Но этот вельможа покинул Францию с семьей и домочадцами в мае месяце 1852 года, а Саладен, несмотря на все свои дипломатические способности, не имел возможности распространить разыскания на Новый Свет, куда направился господин герцог.

Он стал терпеливо выжидать, ни на секунду не забывая о своей мечте. Время – это бесценный инструмент. Дайте узнику время, и он гвоздем пробьется через камень, перепилит волосом железный прут решетки.

Хотя у братства ярмарочных актеров нет той мощной организации, что у франкмасонских лож, оно способно добраться, используя собственные входы и выходы, до самых отдаленных уголков вселенной. Какой-нибудь виртуозный акробат порой с легкостью пересекает океан, а один чревовещатель, говорят, появился даже в Новом Южном Уэльсе, дабы и австралийцы ознакомились с этим благородным искусством.

После многих бесплодных лет Саладен вдруг получил самые исчерпывающие сведения об этом незнакомце, об этом португальском гранде, об этом герцоге, об этом миллионере, чьим наследником наш шпагоглотатель твердо решил стать.

Господин герцог де Шав был женат вторым браком на француженке, которая плохо переносила местный климат. Он уже начал распродавать свои громадные владения в Бразилии, ибо намеревался вернуться во Францию.

Это был великий день в жизни Саладена: горизонт его фантастического плана приближался с невиданной скоростью. Не помня себя от радости, он совершил свою первую и последнюю оплошность.