– Счет! – громко крикнул он, стукнув ножом по столу.

Это опять был другой человек. Он подрос на добрых четыре дюйма, и в глазах его сверкал ум.

Он покинул ресторан с видом победителя, выпятив грудь и сдвинув шляпу набекрень. Замысел облекся в новую форму.

Он улыбался прохожим и покровительственно поглядывал на дамочек.

– Они и не подозревают, – добродушно и весело говорил он себе, – что у этого славного парня все ладится: вот-вот он сделается настоящим маркизом, получит ренту, награды и все такое!

А папаша Симилор тем временем валяется у себя на улице Ле Пелетье, – разразившись хохотом, прибавил он. – Ну да я добрый малый и как-нибудь устрою его судьбу в соответствии с его скромными способностями.

Дойдя до Мадлен, он сел в кабриолет и сказал кучеру:

– Улица Тикетон, дом тринадцать.

Через двадцать минут он поднимался по ужасно темной лестнице к мадам Любен, единственной настоящей ясновидящей во всем Париже.

При мадам Любен, по примеру других ясновидящих и прочих сомнамбул, состоял «врач», который, погрузив ее в гипнотический сон, исцелял затем больных, сообразуясь с ее откровениями.

Эта профессия не хуже многих других, и мне известны многие достойные уважения особы, свято верящие в такого рода лечение.

Еще одно занятие ее сословия – отыскивать пропавшие предметы и угадывать вора. Эта последняя подробность сопряжена с опасностью и нередко приводит госпожу сомнамбулу в исправительную полицию.

Одна или две из них даже предстали перед судом присяжных и выглядели очень величественными и сильно удивленными тем, что кто-то пожелал помешать им взять на себя обязанности императорского прокурора.

Не забывайте, что большая часть этих женщин быстро перестает относиться к ряду обычных шарлатанов. После двух-трех лет подобной деятельности они, как древние сивиллы, упиваются собственным притворством и скорее согласятся подвергнуться пыткам, чем откажутся именоваться «священнодействующими».

«Врачи» редко проникаются такими убеждениями. Они занимаются своим делом, как работали бы помощниками письмоводителя или служили понятыми, и все их запросы ограничиваются возможностью ежедневно обедать в ресторане за сорок су.

Когда Саладен вошел к ясновидящей, мадам Любен и ее врач пили у камина черносмородиновую наливку.

В таких семьях врачу обычно отводится роль друга дома.

– Доктор, – сказал Саладен с порога. – Доставьте мне такое удовольствие, сходите вниз и взгляните, нет ли меня там. Дело у меня огромной важности. Честь имею кланяться.

Врач, вопросив взглядом свою повелительницу, взял шляпу и скрылся.

– Вы спите, кумушка? – со смехом поинтересовался Саладен.

– Господин маркиз, – с достоинством ответила сомнамбула, – вы прекрасно знаете, что я никогда не шучу такими вещами; да, я сплю, все в полном порядке; я ясно вижу.

Саладен ногой пододвинул кресло и опустился в него.

– Лучше бы вам проснуться, – сказал он. – Но на войне, как на войне. Идите сюда, поболтаем.

Мадам Любен была женщиной лет тридцати, потрепанной и утомленной, но сохранившей следы миловидности. Она уселась рядом с Саладеном, приняла изящную позу и произнесла:

– Что же, поболтаем… удались ли сегодня наши биржевые махинации?

– Речь не о том, – с важным видом ответил Саладен. – Ваши махинации – это пустяки. Сколько вы получите с известной вам дамы, если, против ожидания, найдете некий предмет?

– Что за дама? – спросила сомнамбула. – И какой предмет?

Саладен, выпучив глаза, уставился на нее.

– Ах, да! – внезапно воскликнула она. – Дама с браслетом… Вам на что-нибудь сгодился адрес особняка, который я вам дала?

Саладен медленно и важно кивнул.

– Я тоже ясновидящий, милая моя, – торжественно провозгласил он, – и даже сверхъясновидящий! Дама, которая приходила посоветоваться с вами, – герцогиня де Шав, и ей принадлежит тот роскошный дворец на улице Фобур-Сент-Оноре.

– О! В самом деле? – удивилась мадам Любен. – Герцогиня! А как вы узнали?

– Мне многое известно, – продолжал Саладен, – хотя я не изображаю из себя мудреца. Есть ли у вас подробное описание браслета, потерянного герцогиней?

Сомнамбула раскрыла маленькую книжечку и принялась ее листать.

Пока она этим занималась, Саладен достал браслет из кармана.

– Вот! – сказала она. – Маленький браслет из голубых бусин с застежкой из позолоченной меди.

Саладен, размахнувшись, бросил браслет, который упал прямо на книжечку.

– Ну-ну, – мадам Любен подскочила на стуле, – вы его заказали? И что вы рассчитываете с этого получить?

Саладен усмехнулся в галстук.

– Я его не заказывал, милая моя, – сказал он, – с первого взгляда можно убедиться, что вещь старая.

– И правда, – признала ясновидящая. – Значит, вы купили его по случаю? Хотя он удачно выбран; но потерявшая его особа знала свой браслет. По-моему, это была своего рода реликвия, на которую она часто смотрела. Я не берусь возвращать этот хлам госпоже герцогине.

Саладен продолжал наливаться величием.

– Да я вам и не поручаю этого, милая моя, – произнес он. – Я только принес вам доказательство величайшей ловкости – или проницательности, как вам будет угодно. При помощи вашего искусства вы выяснили две вещи: во-первых, имя и адрес обратившейся к вам особы, во-вторых, узнали о существовании человека, наделенного сверхъестественными способностями и уверяющего, что он обладает предметом, потерянным названной особой… уже не так плохо, а?

– И что же, – спросила госпожа Любен, – человек, наделенный сверхъестественными способностями, – это вы?

– Разумеется, – поклонившись, ответил Саладен.

– А на мою долю что-нибудь останется?

Саладен снова поклонился и повторил:

– Разумеется.

– Хорошо, дорогой маркиз, – сказала ясновидящая, – завтра эта особа снова должна прийти сюда. Я выполню ваше поручение и даже направлю ее к вам, если хотите, хотя этим делом следует заняться мне.

Саладен медленно показал головой.

– Речь не о том, – прошептал он. – Я не затем здесь, чтобы хлеб у вас отбивать. Но тут замешаны высшие интересы, и только я могу в них разобраться с моими большими связями в высшем свете. Вспомните хитроумную басню «Петух и жемчужина»; в жизни случаются такие моменты, какими чернь воспользоваться не сумеет.

– Чернь?! – в негодовании повторила госпожа Любен.

– Дорогая моя, – снисходительно возразил Саладен. – Вы, конечно, приличная женщина, никто не спорит, но по сравнению с таким человеком, как я, вы принадлежите к черни.

Потом он встал и, откинув назад свою птичью голову, прибавил:

– Под скромной внешностью я таю великое предназначение. Разве вы об этом не догадывались?

Мадам Любен, хоть и не выступала на ярмарках, тоже принадлежала к породе людей, питающихся иллюзиями и дышащих романами.

Поскольку она зарабатывала себе на жизнь, играя роль, театральные эффекты сильно на нее воздействовали. Выражение ее глаз изменилось, пока она рассматривала выросшего на полголовы Саладена.

– Это правда, – пролепетала она, – в вас и впрямь есть нечто удивительное. И мой доктор не убрался бы вот так за дверь ради кого-нибудь другого. Чем могу служить?

Саладен ответил:

– Кто знает, не станет ли этот вечер для вас началом новой жизни, не займете ли вы прочное и почетное положение? Садитесь здесь, у этого столика, и соблаговолите написать то, что я вам продиктую.

Госпожа Любен, не заставляя его повторять дважды, уселась к столу и приготовила все необходимое для письма.

– Я готова, – сказала она, – вам невозможно отказать ни в чем, господин маркиз.

Но Саладен, прогуливаясь взад и вперед по комнате, казалось, напряженно о чем-то размышлял.

Он был похож на поэта, который вот-вот разродится шедевром.

На самом деле вот что он говорил сам себе:

«Все надо продумать и устроить так, чтобы я вошел туда сразу, раз и навсегда, и был принят со всем уважением. Никаких лишних слов! Даму следует поразить, и пусть она всю ночь бредит мной!»