– Бюст будет в натуральную величину? – спросила королева Лавинию.

Ответ был ей известен, но она знала о необходимости вести светскую беседу для камер – и что эта беседа ни в коем случае не должна касаться недавних чудовищных событий: развода Лавинии и ареста ее сына за торговлю наркотиками в школе-пансионе. Эта несчастная женщина имеет право на конфиденциальность.

– Да, – ответила Лавиния, продолжая рассматривать эскизы, разложенные на столике возле мольберта. – Даже, наверное, чуть крупнее. В Лондонском королевском обществе хотят, чтобы ваша скульптура заметно выделялась.

– Занятно. А что же предыдущая? Она тоже была немного крупнее?

– Кажется, да, мэм. Если меня не обманывает память. Вам понравилось?

– О, да. Думаю, получилось очень удачно. Спасибо, что не изобразили меня… – Королева надула щеки, и Лавиния засмеялась. – Похожей на мою прапрапрабабушку.

Тучную, обрюзгшую, старую.

– Мне важно, чтобы вы всегда сияли, – сказала Лавиния, снова встав за мольберт. – Даже в бронзе! Итак, вы готовы продолжить, мэм? Не могли бы вы слегка повернуть голову так, чтобы вам было видно мою ладонь? Так, еще немного. Замечательно…

Работая над эскизом, художница не забывала поддерживать непринужденную беседу. Когда натурщики разговаривали, ей удавалось приметить больше важных деталей, чем когда они сидели молча. Например, когда королева двигалась, ее лицо тут же оживлялось. А в неподвижном состоянии она могла казаться мрачной и недовольной, хотя это было совсем не так.

– Вы бывали в последнее время на каких‑нибудь интересных выставках? – спросила Лавиния и тут же пожалела об этом. Все‑таки стоило поговорить о скачках.

Но королева, кажется, вовсе не возражала.

– В следующем году мы как раз откроем одну выставку, которую я с нетерпением жду, – поделилась она. – “Каналетто в Венеции”. У нас довольно много его картин. – Говоря это, она имела в виду самую большую коллекцию в мире. – Георг III приобрел их оптом у Джозефа Смита[12], который в то время был консулом в Венеции. Мне всегда казалось, что для такого выдающегося человека у него поразительно скучное имя.

– Ничего себе, – изумилась Лавиния.

Королева улыбнулась про себя. Недавно она оживленно беседовала на эту тему с хранителем королевской картинной галереи. За несколько десятков лет жизни в окружении произведений Каналетто она тщательно их изучила, хотя собственные впечатления от Венеции были ей ближе. Она посетила ее во время путешествия из Анконы[13] на корабле “Британия” в тысяча девятьсот шестидесятом – или это было в шестьдесят первом? Они с Филипом прибыли на старинный островок Торчелло и катались там на гондоле при луне…

Она вспомнила свои первые путешествия на королевской яхте. Италия, Канада, острова Тихого океана… “Британию” обставляли после войны, в период жесткой экономии, поэтому интерьер там был скорее практичным, нежели экстравагантным. Такой стиль лучше соответствовал характеру королевы, чем окружавшие ее теперь роскошь и позолота. Какое же это было счастье: она, Филип и команда первоклассных “йотти”[14] в увлекательном путешествии по миру – и даже его самым отдаленным уголкам. Сколько чудесных воспоминаний! И “убогая картинка австралийца” магическим образом пробуждала в памяти некоторые из них.

– Еще я видела одну из моих картин на выставке, организованной королевским флотом, – произнесла она вслух. Этот факт все еще раздражал и злил ее.

– Как мило, – рассеянно отозвалась художница.

– Честно говоря, не очень. Я не разрешала им ее забирать. В последний раз, когда я ее видела, она висела напротив моей спальни.

– Кошмар! – воскликнула Лавиния, вскинув голову от удивления.

– Полностью с вами согласна.

– Как она туда попала?

– Очень интересный вопрос, – ответила королева и замолчала. Через минуту она добавила: – Ну вот, кажется, мы закончили.

Ее голос прозвучал дружелюбно, но строго. Художница подняла глаза и взглянула на часы. Прошел ровно час, и ее натурщица уже снимала бриллиантовую диадему, которую любезно согласилась надеть для скульптуры. Украшение восхитительно смотрелось в сочетании с рубашкой и кардиганом. Группа документалистов взяла в руки камеры под пристальным взглядом долговязого юноши-служащего. Адъютант королевы уже стоял в дверях, готовый сопровождать Ее Величество на следующую встречу.

– Большое спасибо, мэм, – сказала Лавиния.

Королева кивнула.

– С нетерпением буду ждать, когда увижу сияние. – Голос Ее Величества звучал сухо, но в глазах играл веселый блеск.

Рози не зря славилась своей продуктивностью. Одна из запланированных на сегодня встреч отменилась, и она, воспользовавшись моментом, по совету сэра Саймона решила посетить Королевский фонд коллекций. Светило солнце, поэтому было бы очень кстати прогуляться и размять ноги, заодно вычеркнув из списка дел историю с картиной королевы.

Она бодро зашагала по пыльной розоватой дорожке от боковых ворот, на которые выходил окнами ее кабинет, переходя на другую сторону между черным кэбом и парой туристов на городских великах[15]. Стояла теплая погода, светлое небо было слегка подернуто бледными облаками. Пройдя вдоль Грин-парка, Рози дошла до Кларенс-хауса на углу – высокого белого здания, где жил принц Чарльз, когда находился в Лондоне. Прямо за ним была ее цель – Сент-Джеймсский дворец.

Этот архитектурный ансамбль смотрелся совсем иначе. Приземистые здания из красного кирпича выглядели гораздо старше остальных и были построены еще при Тюдорах. Сэр Саймон, большой любитель истории, часто и с удовольствием рассказывал Рози об этом месте. Больше всего ей нравилась история о принце Джеймсе, младшем сыне Карла I, которого Оливер Кромвель держал здесь в заключении. Однажды, играя в прятки со стражей, он умудрился сбежать. Каждый раз юного принца было все труднее найти, пока в один прекрасный день он не вышел из ворот сада, воспользовавшись краденым ключом, и не прошел половину Вестминстера, прежде чем его хватились. В итоге он добрался до Франции. И еще, по словам сэра Саймона, старого романтика, отсюда до эшафота на улице Уайтхолл вели Карла I, одетого в три рубашки, чтобы не было видно, как он дрожит от страха.

Рози подошла к служебному входу, размышляя о том, что все послы по непонятным ей причинам все еще служат “при Сент-Джеймсском дворе”[16]. У ворот гвардеец в алом мундире и медвежьей шапке бесстрастно наблюдал, как она предъявляет охране свой пропуск. Затем ее проводили по многокилометровым коридорам в кабинет на первом этаже. Нил Хадсон, нынешний хранитель картин королевы, встретил ее растерянной улыбкой.

– Зачем вы пришли, капитан Ошоди? Вы же знаете, я предпочитаю сам наносить визиты. Не было необходимости являться в мое логово.

Она огляделась. Ничего себе логово! Пара окон выходила на широкую улицу, ведущую к Пикадилли: всего пара шагов до “Фортнума”[17] и “Ритца”. Одна стена, обшитая панелями, была от пола до потолка уставлена небольшими, но поистине бесценными произведениями искусства; на остальных располагались полки с книгами. На ореховом столе хранителя – таком гигантском, будто два огромных стола сдвинули вместе, – лежали кипы бумаг, пресс-папье, множество бронзовых статуэток и фотографий в серебряных рамках. Компьютера не было. Рози предположила, что, перед тем как принять гостей, Нил Хадсон прячет его в ящик. Вряд ли он пишет пером, правда? Хотя, судя по желтому жилету и волнистым волосам до подбородка, этот человек очень хотел производить такое впечатление.

– Мне нужно отследить перемещение одной из картин Ее Величества, – объяснила Рози. – Мы знаем, где она находится, но не понимаем, как она туда попала. Несколько лет назад она исчезла со своего места.