— Ты, как всегда, права, — одобрил Лайт.

***

Беседа, которую выбрала Минерва, состоялась вскоре после того, как пришлось взорвать «Храм херувимов» и похоронить план переворота. В этот день Боулз был мрачным и озлобленным, каким Кокер давно его не видел.

— В чем дело, Том? Перестань бегать, садись и растолкуй.

— Мы на грани полного краха, Сэм. На грани! Если мы промедлим, конец всему, конец цивилизации.

— Не говори так быстро и помногу сразу. Я не успеваю…

— Уже согласованы и уточнены соглашения о полном и немедленном уничтожении всех запасов наступательного оружия. Полное и немедленное! Мало того! Впредь будет запрещено производство каких бы то ни было других средств устрашения и обуздания бунтующего быдла. Понял?

— И всего-то? — удивился Кокер. — Сколько живу, столько и слышал: соглашения, запрещения, уничтожение… У тебя совсем расстроились нервы, Том. Из-за пустяков расстраиваешься. — Кокер весело рассмеялся.

— Рано смеешься, Сэм. Времена меняются. Я тебе как-то говорил, что в наших лабораториях построены новинки, которые по эффективности во много раз пре восходят все, что было до сих пор. С их помощью наши умники в правительстве надеялись запугать врагов и отбросить их назад. Потом разведка донесла, что те обладают таким же, а некоторые утверждают — даже более опасным оружием.

— Ничего не понимаю, — с гримасой боли признался Кокер. — Те, эти, донесли, принесли… Говори короче и ясней.

— Самое короткое это то, что у парламентариев затряслись коленки и они готовы принять любые предложения.

— А почему, Том?

— Что почему?

— Почему те все время предлагают?

— Потому что они ничего не теряют. Вся чернь во всем мире, и наша тоже, на их стороне. Миллиарды бездельников, хамов, нищих — безродное быдло только и ждет, чтобы не стало оружия. Они все захватят, все разграбят и устроят в твоем Кокервиле какой-нибудь вертеп. — Боулз снова вскочил. Нижняя челюсть его затряслась, как от сдержанного вопля. Глаза остекленели. — Если бы ты знал, Сэм, как я их ненавижу! Всех! Все это отродье рабов, которое плодится, плодится, плодится!

— Ты меня напугал, Том, — сказал Кокер, со страхом глядя на своего советника. — Что же будет? Сядь, пожалуйста.

— Плохо будет. Все боятся войны. Наши трусливые либералы готовы на все.

— А на что они рассчитывают?

— На то же, за что хватались всегда. Надеются договориться с противниками, успокоить подачками наше стадо, любыми средствами отсрочить крах бизнеса, развал всей экономики.

— И ты думаешь, что соглашение состоится?

— Я же твержу! Все готово, остановка за пустяком. Одно удачное для них голосование, и машина придет в движение. Созданы комиссии по контролю, согласованы сроки, этапы… Болтовня еще затянется, но результат ее легко предвидеть.

Кокер окончательно потерял нить разговора. В голове у него образовалась та приятная пустота, которая часто спасала его от умственных перегрузок.

— Слушай внимательно, Сэм. Я пришел не для того, чтобы пугать тебя. Я обсуждал положение с людьми, которые думают так же, как мы, и находятся там, где нужно. Мы пришли к единому мнению. У нас остался последний козырь. И пришла пора бросить его на стол.

— Туз? — с интересом спросил Кокер.

— Джокер! Наши люди в комиссиях постараются, чтобы у нас хватило времени на подготовку.

— На подготовку чего, Том?

—На прополку, Сэм. Вся земля заросла чертополохом. Нужно очистить ее от лишних ртов и голов,

— Вот это правильно, Том! Прополоть! Очень правильно! Много лишних ртов, слишком много. Начинай! На это никаких денег не жалко. А как ты это устроишь?

— Нужна настоящая, большая, хорошая война. И еще нужно, чтобы война развязалась сама по себе.

— А как это… сама по себе?

— Детали не важны, Сэм. Тебе будет скучно. Скажу только, что дело это непростое и тоже потребует времени. Но выигрыш — за нами.

Теперь уже Кокер бегал по кабинету, шлепал крепкой рукой по спине генерала, широко улыбался, сверкая чудесными зубами, и повторял:

— Это великолепно, Том! Война! Только война! Покупай всех, кого нужно. И не тяни.

— Все равно раньше чем через два года война не начнется. Точнее — через один год десять месяцев и шестнадцать дней.

Кокер приоткрыл рот, помогая себе сосредоточиться и понять смысл этой календарной арифметики, и рассердился еще больше:

— Никогда не говори со мной загадками, Том! Я запретил это раз и навсегда. Почему год? Почему десять месяцев и сколько-то дней? Это нужно сделать сейчас же! Слышишь? Немедленно! У меня нет времени ждать.

Боулз был доволен, что босс так воспламенился. Ему нравились быстрые, молодые движения Кокера, и он ничуть не жалел, что мозговые извилины престарелого миллиардера не способны справиться с простейшими упражнениями для ума. Оно и к лучшему. Как было бы тяжело и хлопотно, если бы Кокер каждую мысль взвешивал, обсасывал и мучил бы дурацкими вопросами.

— Поверь мне на слово, Сэм. Никакие деньги не помогут ускорить то, что мы с тобой задумали. Нужно втянуть многих людей. Проект грандиозен и требует тщательной подготовки. Ведь на этот раз мы собираемся окончательно решить все проблемы, над которыми бьемся вот уже сто лет, если не больше Мы затратили гору золота, а чего добились? Новых поражений. За два года, которые нам нужны, мало что изменится. Зато мы обеспечим себе выигрыш — полный и решающий.

— А почему ты назвал не два года, а год и какие- то месяцы?

— Очень просто, Сэм. Через год десять месяцев и шестнадцать дней тебе исполнится сто двадцать лет.

Кокер изумленно уставился на генерала:

— Ты сам вычислил, без машины?

— Можешь проверить.

Кокер повернулся к ближайшему посту ДМ и спросил: «Сколько осталось до моего стодвадцатилетия?» Ответ прозвучал без промедления: «Один год десять месяцев шестнадцать дней четыре часа».

— Ты прав. Это очень интересно… А какая связь между моим днем рождения и войной?

— Примешь ее как подарок к своему юбилею, — улыбнулся Боулз. — Давай, Сэм, условимся о названии операции. Для разговоров между собой.

— «Содом и Гоморра»! — выкрикнул Кокер, с детства помнивший библейскую географию.