— Торну слово «дурак» никак не применимо. Так же как и к Боулзу. Они очень умны.

Минерва укрупнила нижний раздел — стволы и ветви инстинктивного комплекса.

— Структуры личного самосохранения выглядят у Торна иначе, чем у Боулза. Они не так изуродованы и не столь ярко окрашены. Но и у него заметна гипертрофия некоторых эмоций, например честолюбия.

— Откуда оно взялось? — изумился Лайт. — Его у Дэви никогда не было.

— Это неверно. Зачатки всех эмоций — врожденные. Вероятно, у Торна склонность к честолюбию была даже сильнее, чем у других. Но пока он жил среди вас, увлекался вашими идеями, эта склонность не проявлялась. Она могла бы так и остаться в зачаточном состоянии, — ведь идеи решительным образом влияют на формирование характера. Но Торн попал в другую среду, в другую сферу деятельности. Там уж без отрицательных эмоций прожить было трудно, и дремавшие стебельки стали быстро расти. Кстати, по соседству с честолюбием разрослось и стяжательство, которого вы также ранее не замечали… Перед вами Другой Торн. О чем бы он сейчас ни думал, конечным результатом будут выводы, подчиненные только личным интересам. И если эти интересы столкнутся с интересами других людей, на первый план выйдет агрессия — Торн ни перед чем не остановится, чтобы выйти победителем.

С болью и страхом смотрел Лайт на голограмму своего бывшего соратника. Он словно чувствовал, как работает мозг Дэви. Он хорошо знал работоспособность, изобретательность и целеустремленность Торна. Если бы не этот зловещий фон воинствующего эгоизма, Лайт только восхитился бы открывшейся перед ним картиной. Но сейчас было не до восхищения: Торн рядом с Боулзом представлял устрашающую силу.

Все время молчавший Милз не подал реплики и на этот раз. Он знал, что должен был переживать в эти минуты Лайт, и не хотел бередить свежую рану напоминаниями о своих предостережениях.

— Нам бы хотелось знать содержание их раз говора, — сказал Лайт.

— Повторяю, что о содержании мы можем пока судить только по эмоциональной расцветке голо граммы, а она ничего хорошего людям не сулит. Обращу ваше внимание еще на одну деталь.

Минерва провела указкой по зеленовато-каштановой полосе, выделявшейся на общем фоне голограммы Боулза:

— Как и у всех эгоцентрических эмоций, и у этой ветви — положительная биологическая основа. Среди множества особей одной популяции у высших животных всегда выделяются лидеры. Это они, благодаря врожденным чертам характера, соблюдают порядок в стае, ее своеобразную иерархию. Они подают пример поведения в сложной обстановке, охраняют самок и молодняк. Лидеры не обязательно обладают физическим превосходством. Отличаются они обычно сообразительностью, смелостью, инициативой. У них более развита спираль поиска. Без таких лидирующих особей не выжил бы вид. Среди людей появление лидеров тоже постоянно и закономерно. Когда интеллектуальным и волевым качествам человека-лидера сопутствует мощный комплекс альтруистических эмоций, он становится героем, вождем угнетенных и бесправных масс. Но часто лидер рождается с дурными задатками. И когда он поднимается на высоты господства, начинается извращенный рост отрицательных эмоций. Такой лидер начинает мнить себя непогрешимым сверхчеловеком, и роль его становится губительной. Одно из проявлений подобного извращенного лидерства мы видим у Боулза — его безмерное властолюбие. В сочетании с агрессивностью, о которой мы говорили ранее, эта черта его характера особенно опасна.

— До чего же изобретательна старая дура! — с горечью усмехнулся Лайт.

— О содержании разговора можно судить по изменениям на голограмме Торна, — заключила Минерва. — Сначала слова Боулза вызвали у него раздражение. Потом появился фон страха. Боулз его чем-то запугал. Мысли Торна смешались. Началась активная перестройка умозаключении. В конце разговора слова Торна вызвали всплеск радости у Боулза. Можно предположить, что они пришли к согласию. О чем договорились, сказать не могу.

Милз и до этого не раз покидал лабораторию на несколько дней. Он мотался по разным странам, встречался со многими людьми и возвращался как будто заряженный новым запасом энергии. Лайт не спрашивал, куда и зачем он отлучался, не только потому, что это было в лаборатории не принято. Лайт и без того знал, что Бобби поддерживает связь с учеными и организациями, никакого отношения к их работе не имеющими. Милз никогда не скрывал от него, что считает свою общественную деятельность не менее важной, чем научную. Лайт просто игнорировал этот круг интересов своего друга.

Последние голограммы Боулза и Торна вызвали у Милза чувство острой тревоги, и он решил поделиться ею с научной комиссией Всемирного Комитета Бдительности. В этот Комитет, созданный много лет назад, входили представители всех народов мира, всех парламентов, организаций и объединений, разделявших стремление его основателей. А стремление сводилось к одному: пресечь возможность катастрофического конфликта.

Комитет располагал глобальной системой космических и наземных постов наблюдения, питавших его компьютеры. Он всегда выступал от имени всего человечества, и к его голосу не могли не прислушиваться правительства. Не раз уже удавалось разоблачать заговорщиков и предотвращать столкновения противоборствующих армий. Но эти частные успехи никого из членов Комитета не обманывали. Каждый понимал, что нет и не будет гарантии от взаимоистребления народов, пока планета не очистится от всех арсеналов смерти.

Милз был председателем национальной секции Комитета и вылетел для встречи с учеными, занимавшимися разработкой надежных средств контроля над потенциальными очагами войны. Это была небольшая группа всемирно известных и очень занятых специалистов. Обычно они ограничивались телеобщением и собирались для обсуждения вопросов лишь особой важности. Хотя Милз не раскрыл методику анализа голограмм и ссылался только на «новые источники информации», его сообщение о подозрительном сговоре между Кокером и Боулзом никого не оставило равнодушным. Слишком хорошо были известны всем эти зловещие имена, чтобы пренебречь возникшими опасениями.