Кэт снова обошла все углы и поскреблась в закрытую дверь.

— Открыть? — спросил Милз.

— Подождем.

Кэт прислушалась к их голосам, снова поскреблась и требовательно мяукнула.

— Может быть, ей все-таки нужно на дворик по обычным делам? — усмехнулся Милз.

— Исключено. Выпусти.

Дверь вошла в пазы, и Кэт не торопясь двинулась во внутренний двор. Лайт и Милз не пошли за ней — они не хотели мешать — и наблюдали за каждым ее движением на экране.

Здесь ей работы хватило надолго. Она не только обошла, но и облазила все кусты, заглянула в каждую норку, взобралась на каждое дерево.

— Впусти мышь, — сказал Лайт.

Милз связался с виварием, и несколько минут спустя во двор вбежала белая мышь. Они увидели друг друга одновременно. Мышь на мгновение оцепенела и тут же бросилась назад. Но выход был уже закрыт. Кэт направилась к гостье. Мышь шмыгнула за ближайший пенек. Кэт ускорила движения и стала гоняться за мышью. Это было непросто, — во дворе нашлось много укрытий. Но и Кэт была неутомимой. И не только неутомимой. Она уже разгадывала следующий маневр мыши и предупреждала его. Несколько удачных прыжков, и мышь оказалась в ее лапах. Кэт внимательно разглядывала оцепеневшее от ужаса живое существо и как будто раздумывала, что с ним делать. Она на мгновение выпускала мышь и тут же пресекала попытку к бегству. Повторив несколько раз эту игру, Кэт вдруг потеряла к мыши всякий интерес, выпустила ее и отошла в сторону. Все еще не веря в свое спасение, мышонок оставался недвижимым и, только убедившись, что страшный зверь удалился, со всех ног кинулся к ближайшему кусту.

— Впусти собаку, — напомнил Лайт порядок заранее намеченных опытов.

Новая команда в виварий, и появился годовалый Биц — глуповатый и злой пес. Вбежал, увидел Кэт и, яростно залаяв, бросился к ней. Кэт даже не шевельнулась. Чуть склонив голову набок, она, казалось, с любопытством ждала приближения нового гостя. Не добежав полуметра, Биц затормозил всеми лапами и остановился. Шерсть его стала дыбом. Выражение ярости на морде сменилось изумлением и страхом. Биц лег на брюхо и подхалимски завилял хвостом.

Теперь уже Кэт направилась к нему — не спеша, солидно переставляя лапки. Подошла, принюхалась, потрогала нос и уши Бица, обследовала его шерсть. Биц закрыл глаза, но мохнатые веки его дрожали, а хвост вилял все чаще. Кэт прижала кончик хвоста к земле, и он замер. Отпустила, увидела, что он снова завилял, и отвернулась, направилась в другой угол. Биц выждал, отполз и, вскочив на ноги, затрусил к дверце, открытой Милзом.

— На сегодня хватит, — сказал Лайт. — Взглянем, что записал голограф.

Сопоставление двух голограмм — прежней Кэт и нынешней — принесло много интересного. Их легко было принять за совершенно различные, принадлежащие особям разных видов. Лайт даже растерялся, настолько необычной была открывшаяся перед ними картина работавшего мозга Кэт, мозга, который до последней своей клетки был точной копией старого.

Минерва предупредила, что количественный анализ происшедших изменений сможет выдать только на следующий день, а пока предложила общий обзор. Обрадовались и этому.

— Отметим, что стволы самосохранения хотя и сохранились, но находятся в состоянии анабиоза. Все краски стерлись. Эмоциональные ветви едва различи мы. Полное отсутствие определенного фона означает, что Кэт не испытывает никаких потребностей и никаких чувств. Иначе и быть не могло. Древнейшие инстинкты выключены за ненадобностью. — Луч Минервы стал очерчивать соответствующие секторы мозга. — Эти клеточные структуры ничто не возбуждает. Кэт живет по другим законам — она независима от окружающей среды.

— А почему не отключился ее интеллектуальный комплекс? — спросил Милз. — Деятельность коры, кажется, стала еще активней.

— И этого следовало ожидать. Инт не отключился, потому что он может действовать и независимо от инстинктов. Потребность познания у Кэт не только осталась, но и усилилась.

— Потребность познания, — задумчиво повторил Лайт. — Единственное, что остается… Почему?

— Вспомните первый элемент, отмеченный вами на первой голограмме.

— Спираль поиска.

— Вот именно! Способность искать — обязательное условие выживания. Не сумеешь найти пищу или надежное убежище — погибнешь. Из поиска родились любопытство, любознательность — родилось познание. Поиск оторвался от инстинктов и стал функцией интеллекта. Мы видели, как сильно у некоторых особей стремление к исследованию всего нового, неведомого, даже вовсе ненужного для удовлетворения насущных нужд. Иногда они идут на риск, превозмогают страх и боль, чтобы распознать новую вещь, новый, никем не проторенный путь. Такой бескорыстный порыв в не известность закреплен эволюцией, как необходимый для сохранения вида. Поиск расширял освоенную территорию, открывал новые возможности насытиться, новые средства обороны.

— Ну, шли на риск очень немногие, — напомнил Милз.

— Разумеется, большинство довольствовалось тем, что уже имело для благополучия, и от риска уклонялось.

— Как и все обыватели.

— Но это также биологически оправдано, — заметила Минерва. — Если бы все были первопроходцами, слишком велики были бы жертвы и вид вряд ли бы вы жил. Что касается Кэт, то до своего перевоплощения она вовсе не принадлежала к особям с ярким врожденным талантом искателя. Только сейчас, когда она освободилась от всех эмоций самосохранения, ее любопытство стало неограниченным.

— Но разве она не испытала эмоций нежности, когда увидела нас после второго рождения?

— Нет. Она не могла не узнать вас и выразила дружелюбие, подсказанное не инстинктом, а памятью о вашем добром к ней отношении.

— А если бы наше отношение было дурным?

— Вероятно, она подошла бы к вам так же, как к Бицу, — с простым любопытством.

— Но не стала бы кусаться или царапаться?

— Возможность такой реакции исключена. Она отпала вместе с инстинктами преследования и обороны. Особенно характерным для ее нового состояния было поведение, когда выскочил и бросился к ней Биц. Даже следов страха мы не обнаружили. Проявилось то же любопытство, стремление понять, что это за зверь, который когда-то так ее пугал.