Наступает пауза, когда он откидывается на спинку стула и потирает подбородок.

— Ха. Так что, если Райф получил этот клип только сегодня утром… после того, как ты позволил Эмми разрезать его…

Мои легкие так сжаты, что я не могу сделать ни единого гребаного вдоха, когда вылетаю из офиса Феликса.

— Ну, чтоб меня, — бормочет он, сбегая трусцой по лестнице позади. — Клянусь, чувак, если это войдет в привычку, я не собираюсь преследовать тебя в следующий раз.

Легкие горят, пульс бьется так сильно, что к тому времени, как я добираюсь до своей комнаты, передо мной мерещатся черные звезды. Я распахиваю дверь, останавливаясь как вкопанный, когда замечаю отсутствие Эмми. Мой взгляд натыкается на Обри, привязанную к кровати, рот заклеен клейкой лентой.

— Что за черт, — рычит Феликс, проходя мимо меня.

Да, действительно, черт возьми.

Феликс гладит ее по волосам, затем кладет пальцы на край ленты.

— Это будет больно, детка.

Она кивает, и он срывает ее одним быстрым движением.

— Черт! — визжит она.

Я хватаюсь за дверной косяк, одна нога уже за дверью.

— Где Эм…

— Он забрал ее, — тяжело дышит она, когда Феликс наклоняется и освобождает ее запястья. — Гребаный Грифф забрал ее.

— Не чувствуй себя одиноким, вся вселенная находится внутри тебя.

— Руми

^{Пальцы Гриффа} впиваются в мои руки, носки каблуков волочатся по полу, когда он тащит меня по темному подвальному коридору. Дыхание прерывистое, волосы прилипли к влажному лбу. Я извиваюсь в его хватке, но не могу заставить его сдвинуться с места со связанными за спиной руками, и приглушенные всхлипы — это все, что доносится сквозь скотч, заклеивающий мой рот.

Он ведет меня в третью комнату. Свет выключен, и в ней кромешная тьма, но я знаю, что здесь кто-то есть.

Тихий плач отражается от моих ушей, когда меня толкают вперед и в какой-то металлический ящик. Мой нос ударяется об одну из перекладин, когда я падаю лицом вперед, и я давлюсь проклятием, прежде чем выпрямиться и сесть.

Глаза расширяются, когда я оглядываюсь вокруг, сердце колотится о грудную клетку.

Что, черт возьми, происходит?

— Эмми.

Это шепот или, может быть, крик. Слышится шмыганье носом, затем другое прерывистое:

— Эмми.

Я бросаю взгляд в сторону знакомого голоса справа от меня. Через мгновение обретает форму еще один ящик. Тонкие пальцы обхватывают прутья. Позади них на меня смотрит женское лицо, окруженное длинными прядями волос. Я наклоняюсь ближе, сердцебиение учащается, когда в фокусе оказываются очертания ее глаз, маленький нос, высокие скулы. Фрэнки.

Я ударяюсь плечом о решетку, пытаясь добраться до нее, и стреляющая боль пронзает руку. Когда я пытаюсь позвать ее по имени, все, что выходит, — это сдавленный крик, и, Господи, разочарование вскипает в крови, пока глаза не начинают гореть от непролитых слез.

— Ш-ш-ш, — успокаивает она меня сквозь тихие рыдания. — Он услышит тебя.

Мои брови хмурятся, и она добавляет:

— Мой хозяин.

Глаза снова обегают комнату. Вокруг колонны формируется фигура, достаточно большая, чтобы быть человеком, но слишком неуклюжая. Я продолжаю смотреть, но больше ничего и никого не вижу.

— Мне так жаль, Эмми, — шепчет Фрэнки, возвращая мой взгляд к ней. — Я понятия не имела, что ты попытаешься найти меня. Мне просто нужно было… мне просто нужно было… Я не знаю, что мне было нужно. Но я никогда не хотела приводить тебя сюда. Мне так жаль.

Я сосредотачиваюсь на своем дыхании — вдох и выдох, вдох, выдох. Боже, я хочу заорать. На Фрэнки. На Адама. На гребаного Райфа. Но в основном на себя.

Почему я не приложила больше усилий, чтобы найти ее? Почему я позволила этому месту так глубоко засосать меня?

Я зажмуриваю глаза, когда резкий, яркий свет заливает комнату, и они слезятся, когда я снова их открываю. Я не могу сказать, то ли это от резкости, то ли от того, что мои слезы наконец пролились.

Я отскакиваю назад, когда фигура, которую я заметила на фоне колонны ранее, внезапно оказывается прямо в поле моего зрения, ясная как день. Это человек. За исключением того, что цепи обмотаны вокруг его груди и лодыжек, удерживая его в вертикальном положении, а его голова низко опущена. Он без сознания.

— Ты знаешь… — голос Райфа скользит по моим барабанным перепонкам, и дрожь пробегает по телу, когда я пытаюсь разглядеть его. — Сначала я не был так уверен. Я имею в виду, я знал, что это было слишком случайным. Достаточно для меня, чтобы запереть Фрэнки в доме напротив, когда ты испортила мне гребаный день, позвонив на работу.

О боже. Она была здесь все это время? Взаперти?

Я поворачиваюсь к Фрэнки, и мои глаза наполняются слезами. Она качает головой и шепчет:

— Все в порядке. Все в порядке.

— Если бы ты увидела свою сестру здесь, в целости и сохранности, что помешало бы тебе уйти? Ничего. И мне нужно было время, чтобы понаблюдать за тобой. То, что начиналось как чистое увлечение, быстро развилось, когда я понял, что все это не могло быть совпадением. Но, черт возьми, твоя мама знала, как замести следы. И эта, — он поворачивается к Фрэнки, его губы приподнимаются. — Она талантлива в хранении секретов. Вы, ребята, действительно заставили меня пойти на это.

Мои брови хмурятся, и я снова смотрю на Фрэнки. Слезы текут по ее щекам.

— Катерина стерла свое существование с лица земли, затем приняла домашние роды с тобой — блестяще. Просто блестяще. Для всего мира тебя даже не существовало, не так ли, София?

Я отступаю назад, когда огни над нашими головами каким-то образом становятся еще ярче. Мое дыхание становится прерывистым, а кожа под платьем начинает зудеть.

София. Катерина. София. Катерина.

— Я приношу извинения.

В поле зрения появляется Райф, его блестящие туфли и ноги в костюме находятся на уровне моих глаз.

— Тебе не по себе от света? Я думал, ты будешь чувствовать себя как дома.

Гнев вспыхивает в моей груди, и я бросаюсь к нему. Он хихикает, когда я врезаюсь в решетку.

Ты взял не того гребаного человека, псих! Мне хочется кричать.

— Я знаю.

Он опускается на колени, так что наши глаза оказываются на одном уровне. Его голова наклоняется, и отвращение искажает его лицо, когда он смотрит на меня.

— Ты в замешательстве. Но я тщательно исследовал эту тему для тебя — подавленные детские воспоминания и вся эта психофигня.

Он переводит взгляд на Фрэнки, и она сглатывает.

— Похоже, у тебя было довольно травмирующее детство, даже после того, как ты переехала жить к своей тете. Я бы сказал, что сожалею, но…

Он встает, позволяя своему незаконченному предложению повиснуть.

— Стелла. Теперь, если не возражаешь.

Он подмигивает, когда снова смотрит на меня.

— Еще одна последняя вещь для поднятия настроения, и это должно сработать.

Мягкий женский голос плывет по воздуху, такой тихий, что я думаю, что мой разум играет со мной злую шутку. Он становится громче, и я ерзаю на своем месте, оглядывая комнату. Голос повсюду. В углах, на стенах. В моем ящике и в моих ушах.

Я знаю эту песню. Каким-то образом я ее знаю.

Приходите, деточки…

Я зажмуриваю глаза. Почему это больно?

Я заберу вас отсюда.

Нет, нет, нет.

Я пытаюсь поднести ладони к ушам, я пытаюсь остановить это, но мои запястья скованы за спиной.

Песня становится только громче, и вскоре она проникает в мои кости и заполняет легкие. Мои колени подгибаются, волосы закрывают лицо, закрывая пятна света, которые мои веки не могут закрыть. Мне нужно держаться подальше от яркого света. Именно там случаются плохие вещи.