Я сглатываю, вопрос Безымянного о Катерине эхом отдается в моей голове. Да, я думаю о том, что я хочу с ней сделать.

— Ты довольно хороша, — бормочу я, чувствуя горький привкус на языке. — Выглядит как настоящий.

Она сияет, поворачивая череп обратно, ее улыбка шире, чем я когда-либо видел. Что ж, она должна гордиться. Это впечатляет для гребаного пятилетнего ребенка — так хорошо улавливать цвет крови/кровь.

Я как раз собираюсь прислониться головой к стене, когда тихий голос снова привлекает мой взгляд через комнату. Я прищуриваюсь, понимая, что она поет, возвращаясь к раскрашиванию. На самом деле она не использует слов, но все же я никогда раньше не слышал, чтобы она напевала.

До этого момента я никогда не слышал, чтобы она издавала хоть звук.

Я не узнаю мелодию, но она медленная и мягкая. На самом деле, немного жутковато.

— Жуткое дерьмо — Безымянный повторяет мои мысли.

Уголок моего рта приподнимается, когда я откидываюсь назад и закрываю глаза, прислушиваясь. В конце концов, мы все облажались, но есть что-то в осознании того, что я сыграл определенную роль в том, чтобы заставить девочку без голоса запеть.

Даже если она вся в красном.

— Я желаю очень немногого, но то, что я делаю, поглощает меня.

— Бо Тэплин

Я бреюсь не торопясь, мазок за мазком, зная, что Эмми ждет меня прямо за дверью.

Челюсть напрягается под бритвой, когда прошлая ночь прокручивается в моей голове. Снова и снова я смотрю, как ее рот приоткрывается, когда я трахаю ее, слышу свое имя на ее языке, когда она кончает. Чувствую обжигающий порез на спине, когда она теряет себя, затем ее мягкие, покрытые красными пятнами пальцы скользят по моему лицу.

Дерьмо.

Бросив бритву рядом с раковиной, я наклоняюсь вперед и плещу холодной водой на лицо. Моя рана ноет от напряжения, все еще болит после швов, которые Обри наложила мне несколько часов назад. Я на минуту закрываю глаза. Все внутри меня жаждет Эмми, побуждая раскрыть остальные темные секреты, которые она скрывает за этими невинными глазами.

За все годы, предшествовавшие воздержанию, у меня никогда не было женщины, способной вытащить меня из этого состояния — из ослепляющих глубин, которые захватывают в те последние моменты, когда я теряю контроль. И все же Эмми это сделала. Потом она пошла и превзошла меня. Видеть ее душу, лишенную притворства, когда она держала мой нож, когда моя кровь украшала ее кожу — это было чертовски завораживающе.

Я не знаю, как и когда она проникла мне под кожу, но она течет в моих венах. Я чувствую ее каждым ударом своего пульса. Ее невозможно избежать. К лучшему это или к худшему, но теперь она прикована ко мне.

Я захожу в спальню и подхожу к своему шкафу, хватаю черную рубашку на пуговицах и надеваю ее. Поворачиваясь, и пока я застегиваю пуговицы, я замечаю Эмми, прислонившуюся к моему комоду. Она осматривает меня, облизывая нижнюю губу, как будто хочет оседлать меня, как делала вчера/проделать то самое скалолазание, которое она делала вчера.

Мой член слаб. Но он немедленно встает по стойке смирно.

Я стискиваю зубы, когда рубашка скользит по швам ниже плеча/швы ниже плеча задевают рубашку. Укол боли заставляет вспомнить эйфорическое выражение лица Эмми, когда она порезала меня ножом, и это вызывает желание трахнуть ее снова, что раздражает, потому что у меня куча дерьмовых дел и я не могу провести весь день у нее между ног.

Черт. Этот образ не помогает.

Сквозь меня вырывается тихое рычание.

— Продолжай так смотреть на меня, и мне понадобятся новые швы перед встречей.

Она прикусывает губу, но опускает взгляд. Интрига и чувство вины. Интересное сочетание. Она думает, что сделала что-то не так прошлой ночью. И все же ей это понравилось.

Она так усердно старается спрятаться. Мне становится любопытно, кто вообще заставил ее думать, что она должна это делать.

Как только я полностью одеваюсь, я подхожу к комоду и беру свой телефон, открывая сообщение от Феликса.

— Пошли, — бормочу я, не поднимая глаз.

— Но я непрезентабельна. Мне нужно зайти в спа.

Я выгибаю бровь, затем перевожу взгляд на нее.

— Ты не что?

Она переминается с ноги на ногу, обводя жестом свое лицо и ноги.

— Не презентабельна. Для тебя.

Когда я ничего не говорю, она добавляет:

— Прическа, макияж, ногти…

Я оглядываю ее с ног до головы. На ней ее униформа — облегающее черное платье и туфли на каблуках. Немного хреново, потому что это то же самое, что Катерина носила в студии, но у всех есть проблемы, и мы перестали пытаться разобраться в наших давным-давно. Ее волосы распущены, черные и длинные. Губы мягкие и пухлые. Легкие веснушки, которых я раньше не замечал, покрывают скулы и переносицу. Голубые глаза яркие и сосредоточены на мне, именно там, где они и должны быть. По моему, она выглядит чертовски идеально.

Я провожу ладонью по подбородку, мой взгляд возвращается к этим губам. Прошлой ночью я впервые попробовал их на вкус, но этого было недостаточно. Я хотел открыть ее рот своим языком. Я хотел взять и эту ее часть тоже.

Но я не целую. Это единственная черта, которую я не перейду, даже с ней. Поцелуи — это интимно, я ими не занимаюсь.

Отрывая взгляд от ее рта, я поворачиваюсь и направляюсь к двери.

— Ты в порядке, — бормочу я, глядя прямо перед собой, когда мы выходим. — Больше никаких посещений спа, понятно?

Наступает пауза, мои слова эхом разносятся по коридору, пока она плетется за мной.

— Я понимаю, — мягко говорит она.

Что-то в ее тоне заставляет мои плечи напрячься. Он теплый и ласковый, две вещи, которым не место рядом со мной. Я сделан изо льда, из места, куда уходят умирать теплые вещи.

Сжимая кулак, я останавливаюсь прямо перед дверью кабинета Райфа. Когда я наконец смотрю на нее, я знаю, что выражение моего лица такое же холодное, как и моя душа, если бы она у меня была. Но в ту секунду, когда я замечаю, что ее широко раскрытые глаза уже прикованы ко мне, подбородок вздернут, а нижняя губа прикушена, невысказанные слова, которых я не ожидал, болезненно обжигают мой разум.

Вместо того, о чем думаю выходит следующее:

— Ты здесь, потому что я твой хозяин.

Я не могу функционировать без тебя.

— Твой долг — служить мне.

Я прикован к каждому твоему движению.

— Вот и вся херня, что от тебя требуется.

Ты все, что здесь важно, блядь.

Ее взгляд скользит к моему сжатому кулаку, и когда она снова поднимает его, чтобы встретиться с моим, она медленно кивает.

— Да, хозяин.

Жар обвивает меня, напрягая мышцы, когда ее голос звучит в моих ушах. Напрягая челюсть, я открываю дверь.

— Ты и следование чертовым инструкциям.

Ее губы изгибаются, прежде чем она проходит мимо меня и направляется к моему обычному креслу, по диагонали от пустого стола Райфа. Все еще стоя в дверном проеме, я перевожу взгляд с Гриффа на Феликса.

— Где он?

Феликс подносит свой стакан виски к губам.

— В доме напротив. Мы получили еще одно предложение о выкупе. Он закрывает его.

Грифф хмыкает, когда его взгляд обследует Эмми, останавливаясь на каждом изгибе, и мои глаза сужаются.

— Ты не можешь смотреть на нее, — ворчу я, проводя пальцами по ножу в кармане.

Чувствую, что Эмми наблюдает за мной, но я сосредоточен на Гриффе.

Он переводит внимание на меня и хмурится.

— С каких это пор ты принимаешь за меня решения?

— С тех пор, как ты нарушил правила и потерял право создавать свои собственные.

Он рычит, но молчит.