Но сегодня он перешел гребаную черту.

Он не сопротивляется. Конечно, нет, это то, чего хотел этот засранец. Его карие глаза наполняются жизнью, когда он переводит их между мной и моим ножом.

— Вот и все, брат, — хрипит он. — Не сдерживайся.

— Так это все? — мой голос сочится раскаленным гневом, пылающим внутри меня. — Твой большой гребаный план?

Он стонет от давления моей руки, затем его губы изгибаются.

— Мы оба знаем, что это уже работает. Не притворяйся, что ты не думаешь об этом, причиняя ей боль. Просто подожди, пока, — он задыхается, затем пытается снова, — просто подожди, пока ты не увидишь ее сейчас. Она еще больше похожа на двойника, когда помечена красным.

Рычание поднимается к моему горлу, пальцы сжимаются вокруг ножа. С меня хватит его манипуляций на одну ночь.

— Адам…

Мое тело замирает, когда ее мягкий голос произносит мое имя позади. Когда она делает это снова, мои плечи сжимаются.

— Пожалуйста, Адам. Не слушай его.

Мой подбородок сам по себе наполовину поворачивается к ней, как будто у нее есть какая-то власть надо мной, которую я, блядь, не помню, чтобы предоставлял. Низкий смешок Райфа выводит меня из себя, поэтому я убираю руку с его шеи, чтобы ударить локтем по торсу. Он наклоняется вперед, хватаясь за живот и задыхаясь от кашля. Я наконец поворачиваюсь к ней лицом.

Она все еще на кровати, но придвинулась ко мне. Она сидит на коленях, ее задница на пятках, голубые глаза широко раскрыты и устремлены на меня, руки обхвачены вокруг живота. Ее волосы рассыпались по плечам, скрывая верхнюю часть тела в диком беспорядке густых черных прядей, и, черт возьми, моя грудь вздрагивает при виде нее.

Я стискиваю зубы. Мой пульс бьется у горла от сдержанности, которая требуется, чтобы не притянуть ее к себе. Но если я это сделаю, если я поддамся искушению — все будет кончено. Как только я позволю себе расслабиться и включиться в это, я не уверен, смогу ли вернуться к норме.

Когда она убирает руки с живота, чтобы подползти ко мне, сквозь завесу ее волос пробиваются алые пряди.

У меня сводит челюсть, затем я оказываюсь прямо перед ней, наматываю ее волосы на кулак, открывая ее тело. Она ахает и отшатывается, и мой взгляд сужается на ее обнаженном животе. Легкие сжимаются.

Один, два, три пореза, размером от моего большого до среднего пальцев.

Алые ручейки стекают с ее талии мимо пупка, некоторые размазываются по тазовой кости.

Ее бледная кожа расплывается до мутно-черной и обратно, поскольку адреналин бьет так быстро, что я не могу четко видеть. Искушение пробуждается к жизни внутри меня, мышцы сжимаются от непреодолимого желания прикоснуться, попробовать на вкус, укусить. Я хочу всего этого. Но что-то еще шевелится глубже. То, к чему я гораздо больше привык, чем к искушению.

Я думал, что раньше испытывал ярость. Теперь ад пожирает меня заживо.

Со вздымающимися плечами я поворачиваюсь к Райфу.

Он по-прежнему прислонен спиной к стене, на его лице расплывается ухмылка.

— Вот ты где, — шепчет он.

Острие ножа прижимается к его шее прежде, чем он успевает моргнуть.

Он сделал свой выбор. Теперь я делаю свой.

Прежде чем я успеваю что-то предпринять, мягкие пальцы пробегают по моей щеке, обхватывают подбородок. Мой взгляд все еще направлен на Райфа, низкое рычание вырывается из меня, когда я пытаюсь осознать тепло на своем лице. В глазах Райфа пляшет веселье, и адское пламя под моей кожей пытается выползти наружу.

— Адам…

Звук моего имени, срывающегося с ее языка, скользит мимо барабанных перепонок, густой, как сироп.

— Ему не обязательно побеждать.

Когда пальцы на моей челюсти тянутся вниз, я рычу, неохотно отрывая взгляд от Райфа, чтобы обнаружить, что Эмми скользнула между нами.

Ее подбородок вздернут, большие глаза круглые и полные отчаяния.

— Адам.

Она приподнимается на кончики пальцев ног, оказываясь в поле моего зрения, и ласкает мою щетину. Пытаясь расслабиться, я закрыл глаза, но это лишь усилило ощущение ее нежной кожи на моей.

Ее ладони скользят к моей шее, обвиваются вокруг, затем она забирается на меня, как делала это ранее. Она вздрагивает от резкого движения, но не останавливается. Я тяжело дышу, моя челюсть подергивается, когда она обхватывает меня ногами и прижимается.

Ее губы достигают моего уха, и она шепчет:

— Хозяин. Забери меня с собой.

Минуту я не двигаюсь. Ярость, бушующая внутри меня, душит. Но ее слова еще долго звучат в моих ушах после того, как она замолчала, и ее непослушание раздается эхом вокруг меня — Хозяин. Хозяин. Хозяин. Моя рука исчезает с шеи Райфа.

Он ухмыляется в тот же момент, когда я провожу ножом по его щеке, от уха до губ. В считанные секунды его лицо искажается от боли, гнева и предательства. Затем, в конце концов, удовлетворения.

Сукин сын.

Я стираю выражение с его лица, ударяя его головой о стену, и он стонет.

Руки Эмми крепче сжимают мою шею, ее прерывистое дыхание касается моей кожи, а ее бедра сжимаются вокруг моих бедер, тепло трется о мой член. Мои мышцы болезненно сокращаются. Я стискиваю зубы, закрываю нож и засовываю его обратно в карман, затем обнимаю ее. Я должен заставить ее подняться выше, чтобы остановить трение, прежде чем сойду с ума, я так чертовски заведен.

Я пронзаю Райфа взглядом.

— Это еще не конец.

Его губы подергиваются, свежая кровь из пореза стекает к ним, и он потирает затылок.

— Я буду ждать.

После того, как я схватил записывающее устройство с его комода по пути к выходу, я крепко сжимаю Эмми и шагаю к своей комнате.

Каждая клеточка моего существа горит от тяжести последних недель, и всё это связано с мышью, вцепившейся в меня. Мое тело так напряжено, что я, блядь, дрожу в ее объятиях.

Когда нас затягивает в глубины черных залов, осознание обрушивается на меня, как поезд на полной скорости врезается в кирпичную стену.

Может, я и ее хозяин, но я тоже принадлежу ей.

И если я не остановлю это, это взъебет нас обоих.

— Ты ужасающая, странная и прекрасная.

То, что не все умеют любить.

— Графство Варсан

Мое тело прижимается к Адаму, когда он обнимает меня. Я сливаюсь с его твердой фигурой, как будто он холст, а я краска. Уткнувшись лицом в изгиб его теплой шеи, я не могу удержаться от того, чтобы не закрыть глаза.

Все болит. Обе стороны моей челюсти пульсируют, когда они распухают, а в животе саднит. Адам переносит мой вес на свои руки, чтобы открыть дверь спальни. Он входит в комнату, опускает меня на кровать и накрывает одеялом. Мои глаза распахиваются, когда он подходит к комоду, бросая на него записывающее устройство. Он достает свой телефон из кармана, нажимая на клавиши.

Я пристально наблюдаю за ним сквозь отяжелевшие веки. То, как он сжимает челюсть, как его большой палец мечется по экрану. Вена у него на лбу выглядит так, словно вот-вот лопнет.

Он не смотрит на меня.

Через секунду он кладет телефон на комод и расстегивает пуговицы на рубашке. Его движения скованны, как будто он воздерживается от того, чтобы разорвать материал на части.

— Адам, — говорю я еле слышно, истощение забирает меня.

Он напрягается, мышцы его плеч твердеют.

— Я просто… я хотела поблагодарить…

Дверь открывается, привлекая мой взгляд к Обри. Когда я оборачиваюсь, Адам уже в ванной, за ним щелкает замок. Моя грудь сдувается, когда я смотрю на закрытую дверь.

Несколько мгновений спустя Обри убирает одеяло и начинает стаскивать с меня обувь и шарф, она настолько беспечна, что я задаюсь вопросом, как часто она занимается подобными вещами. Я вздрагиваю, когда она промывает и перевязывает открытые раны. Но я рада, что она работает в тишине. Мое тело вдавливается в матрас, а веки опускаются.