Я засыпаю с одной мыслью в голове.

Адаму Мэтьюззу нужна была служанка.

Он ее получит.

— Разговор между твоими пальцами и чьей-то другой кожей.

Это самая важная дискуссия, которую вы когда-либо могли провести.

— Иэн Томас

Фух, я устал. Я уже расстегиваю рубашку, прежде чем добираюсь до своей комнаты.

Между разрабатыванием плана в отношении Мерфи, подготовкой к нашей следующей операции и избеганием Эмми Хайленд, я полностью уничтожен. Кровь циркулирует в венах на пределе, и давление за моими глазами на грани.

Я просрочил убийство, и мое тело чертовски хорошо это знает.

Не помогает и то, что я почти не спал больше недели из-за маленькой мышки, занявшей мою кровать. Я так и не понял, какого черта она задумала, когда я поймал ее при попытке проникнуть в подвал на прошлой неделе, но это больше не имеет значения. Обри сообщает, что она вела себя хорошо, никаких подозрений, так что к концу дня я переведу ее обратно в ее старую комнату.

Я толкаю дверь и прохожу через спальню, бросая телефон на комод и прижимая указательный и большой пальцы к вискам. Иногда кажется, что давление на меня настолько сильное, что его можно было бы рассечь ножом. Сомневаюсь, что несколько часов сна что-то изменят, но я не могу сомкнуть глаз в комнате для гостей. Сдерживаемая энергия, бурлящая во мне, угрожает заставить меня сделать что-то — или с кем-то — о чем я пожалею, если не прекращу это к чертовой матери.

Я продолжаю расстегивать рубашку, когда движение слева останавливает меня. Я оглядываюсь и вижу Эмми, стоящую посреди моей чертовой комнаты. Ее волосы собраны в пучок на одной стороне и ниспадают каскадом на талию. Шелковая комбинация облегает изгибы, едва достигая верха гладких, фарфоровых бедер.

Напряжение сжимает мои мышцы до такой степени, что становится больно. Я стискиваю челюсть, мои глаза сузились, глядя на нее, потому что, если я позволю им опуститься ниже, она из первых уст узнает причину моего воздержания.

— Разве я не объяснял тебе твоё расписание?

Она качает головой и начинает приближаться ко мне. Выражение моего лица, должно быть, заставляет ее передумать, потому что она останавливается и отступает на шаг.

— Тогда почему ты стоишь передо мной в половине десятого утра? И какого черта я раньше об этом не узнал?

Я хватаю свой телефон, готовый выговорить Обри, когда на экране высвечиваются пять пропущенных сообщений.

Обри: Небольшая ситуация с твоей служанкой, хозяин.

Обри: Она не выходит из твоей комнаты.

Обри: То есть она стоит в твоей комнате.

Обри: Я действительно надеюсь, что ты поймешь это.

Обри: Проверка раз, два, три…

Мои пальцы сжимают телефон, прежде чем я кладу его обратно. Затем вместо этого фиксирую свой взгляд на мышке.

Она сглатывает, выпячивает подбородок и бормочет:

— Я здесь, чтобы обслужить тебя.

Гребаный Иисус.

Жар вспыхивает под поверхностью моей кожи. Потирая лицо рукой, я поворачиваюсь обратно к своему комоду, стараясь контролировать движения, когда открываю средний ящик.

— Поверь, ты прислуживаешь мне, оставаясь на кухне. А теперь уходи.

— Нет.

Медленно я поворачиваюсь к ней.

— Что это было?

Она прочищает горло, но ее пылкое выражение лица не меняется.

— Нет, сэр.

Моя кровь становится горячей, ее слова будят член без моего разрешения.

Она осторожно продвигается вперед.

— Я здесь, чтобы служить тебе, и прямо сейчас…

Сокращая расстояние между нами, она тянется ко мне. Когда ее пальцы касаются частично расстегнутых пуговиц рубашки, задевая при этом обнаженную кожу, я напрягаюсь:

— Ты выглядишь так, будто мог бы использовать меня.

Она расстегивает пуговицу, затем ее пальцы опускаются ниже, и она принимается за следующую. Я должен сказать ей, чтобы она убиралась ко всем чертям. Перепоручить ее одному из моих братьев. Но когда она так близко, ее дыхание, дразнящее мою кожу, ее цветочный аромат, наполняющий мои ноздри, черные волосы, собранные в кулак, — это сводит с ума мою невыспанную голову.

— Не испытывай меня, мышонок, — тихо рычу я. — Ты знаешь намного меньше, чем думаешь.

Ее пальцы дрожат, когда она нажимает на пуговицу, и она поднимает свои голубые глаза, чтобы встретиться с моими усталыми.

— Это делает нас двоих похожими, — шепчет она.

Я на секунду перевожу взгляд между ее глазами. Когда я отстраняюсь, ее хватка на моей рубашке усиливается, и я с рычанием хватаю ее маленькие запястья в свои. Она не должна быть так чертовски близко ко мне прямо сейчас.

— Я понимаю, ладно? — она смотрит на меня с мягким огнем в глазах.

Мой взгляд сужается, когда я замечаю дрожь в ее голосе. Обе ее стороны одновременно, мышь и лев, и я ненавижу их обоих за то, как они выводят меня из себя.

— Тебе нужно отдохнуть. Это прекрасно. Просто стой спокойно, чтобы я могла помочь.

Через мгновение она торопливо добавляет:

— Сэр.

Медленно я ослабляю хватку, затем засовываю руки в карманы, где они не могут дотронуться до нее.

Ее глаза изучают мое лицо.

— Спасибо.

Она заканчивает с последней пуговицей и начинает расстегивать мои манжеты. От облегчения в ее голосе у меня сводит челюсть. Во мне много качеств, но самоотверженность не входит в их число. Ей следовало бы узнать это лучше — если она этого не сделает, то достаточно скоро научится.

Когда она опускает руки под вырез моей рубашки, прижимая свои мягкие ладони к моему прессу, каждый мускул в моем теле напрягается. Она медленно ведет ими вверх, пока рубашка не соскальзывает с моих плеч. Ткань застревает, мои руки в карманах не позволяют ей полностью упасть, и Эмми берется за мой пояс.

Я останавливаю ее на полпути, запустив кулак в ее волосы. Она замирает. Я провожу рукой по верхней части ее горла и заставляю ее посмотреть на меня.

— Шаг. Назад.

Ее горло сглатывает под моей ладонью, и я опускаю руку. Когда она отступает, я позволяю рубашке упасть на пол, вытаскиваю пару спортивных штанов из открытого ящика и исчезаю в ванной. Черт. Мое тело чувствует себя как чертова печь. Я быстро переодеваюсь, на всякий случай засовывая нож в ящик комода, и открываю двери.

Эмми смотрит на меня так, будто никогда не видела мужчину в спортивных штанах. Ее челюсть отвисла, глаза скользят по моему торсу, как будто она хочет лизнуть меня. Мой член дергается от этой перспективы.

Проводя большим пальцем по щеке, качаю головой и иду к своей кровати. Она все еще смотрит на меня, когда я стягиваю одеяло и падаю на спину, наконец закрывая глаза и прикрывая их предплечьем.

Еще через секунду, чувствуя, что она наблюдает за мной, я бормочу:

— Иди сюда. Не то чтобы я смог заснуть сейчас, когда мой член тверд как камень.

Я чувствую, как она движется, и открываю глаза, частично прикрывая их рукой. Следуя за ее движениями, когда она направляется ко мне, я стискиваю зубы. Каждый ее шаг разжигает кровь, бегущую по моим венам. Она тянет за одеяло в изножье кровати, затем осторожно натягивает его на меня. Дискомфорт заполняет мои внутренности. Что это, черт возьми, такое?

Когда она поворачивается, чтобы уйти, низ ее сорочки зацепляется за раму кровати, обнажая тугую круглую попку и крошечные стринги.

Дерьмо.

Мое горло сжимается, кожа горит, а энергия, пульсирующая в венах, скачет так быстро, что перед глазами все расплывается.

Я моргаю, и она подходит ближе.

Еще одно моргание, и она разворачивается, ее голая пухлая задница оказывается возле моего лица.