Гул усилился. На этом фоне Ульрик декламировал одно из своих стихотворений, сопровождаемое нарочито нелепым аккомпанементом на фортепиано в исполнении Нины Джордж. Кэтрин уже начала слегка уставать от всего этого, когда вдруг услышала рядом с собой чей-то голос, который благодаря своему спокойствию и американской проникновенности прозвучал четко и внятно:

– Похоже, что вы и я – единственные здесь здравомыслящие существа.

Она удивленно обернулась. Высокий, с довольно бледным лицом мужчина, стоявший рядом в небрежной позе, сунув руки в карманы, ответил на ее недоумение умным взглядом. На вид ему было около тридцати пяти, черноволосый, с тонкими и выразительными чертами лица. Его странно удлиненную верхнюю губу пересекал тонкой ниточкой белый шрам, который каким-то образом придавал его облику выражение упрямства и хладнокровия. Скрытая самоуверенность, ощущаемая за его репликой, неприятно задела Кэтрин.

– Вам обязательно меня включать в свою компанию? – спросила она, слегка приподняв брови.

– Ну, – протянул он, – думаю, что необязательно, если вы против.

– Тогда оставим только вас, как единственного представителя мудрого и многострадального человечества.

Он беззвучно рассмеялся, и только в морщинках возле глаз обозначалось спокойное и ненавязчивое оживление.

– Вы, бесспорно, меня уели, мисс Лоример. Думаю, остроумия у вас даже больше, чем говорила Нэнси, а она предупреждала, что вам лучше на язык не попадаться.

Кэтрин откровенно уставилась на него с открытым ртом:

– То есть вы хотите сказать, что…

– Конечно! – Он кивнул и суховато улыбнулся. – Я Крис Мэдден. Пожалуйста, не смотрите на меня так разочарованно. Я знаю, что недостаточно хорош для Нэнси, но, поверьте мне, мисс Лоример, я буду очень стараться.

Кэтрин машинально пожала протянутую ей твердую руку, одновременно пытаясь вернуть самообладание.

– Это совершенно абсурдно с моей стороны – быть столь мало информированной, – сказала она. – Но я вряд ли могла предположить, что Нэнси выйдет замуж за американца.

– А почему нет? – отозвался он своим ровным, рассудительным тоном. – И я, со своей стороны, никогда не предполагал жениться на англичанке.

Колкость оказалась болезненной, и Кэтрин, почувствовав, что заслужила ее, залилась ярким, несвойственным ей румянцем. Она быстро взглянула на Криса, но он продолжал, будто не замечая ее конфуза:

– Видите ли, подобные вещи происходят не так, как мы планируем. И когда мы с Нэнси встретились в Ницце – господи, я никогда этого не забуду – при ярком солнечном свете – не чета, мисс Лоример, здешним туманам, – у меня при виде ее перехватило дыхание. – Он замолчал, словно спохватившись, затем, обретя прежнюю сдержанность, добавил: – Так или иначе, я думаю, нас обоих просто обожгло, как это случается с людьми со времен Адама и Евы.

– Звучит довольно идиллически.

Его объяснение, пусть даже искреннее, прозвучало настолько неубедительно, что вынудило Кэтрин заговорить без всяких экивоков, чуть ли не враждебно. Возможно, она испытывала нечто вроде ревности. Она слегка сжала губы, и ее взгляд снова прошелся по нему, на сей раз более строго и придирчиво, отметив, что его выходной костюм явно не с Сэвил-роу и его далеко не шикарная рубашка не раз побывала в стирке. Ее глаза сузились. Все ее инстинкты встали на защиту Нэнси.

– А что вы делали в Ницце, мистер Мэдден?

– Ну, просто так получилось, что у меня был отпуск, первый за долгое время. Я был в Риме, Флоренции и Вене. Потом мне пришло в голову снова увидеть Францию. Я был там во время войны – семнадцать лет назад. Вроде это большой срок, но, боже мой, когда я попал туда, мне показалось, что прошло всего ничего.

– И в самом деле, – сказала Кэтрин без энтузиазма. – Время всегда обманчиво. Вы планируете провести его в основном здесь, мистер Мэдден?

– Это зависит от Нэнси, мисс Лоример. Я хочу, чтобы мы поженились как можно скорее. Но она связана с театром. У нее в голове эта новая пьеса. Премьера в Манчестере через неделю, и из-за репетиций и прочего она довольно занята. Думаю, все это пройдет. Во всяком случае, я решил немного побыть здесь, пока она не закончит с этой пьесой, а затем убедить ее вернуться со мной в Америку.

– Все это выглядит довольно неожиданно, вам не кажется, мистер Мэдден? – Кэтрин одарила его ледяной улыбкой. – Мы здесь очень любим Нэнси. Я сама крайне привязана к ней…

– О, я знаю, – перебил он. – Нэнси рассказывала мне, мисс Лоример. Вы для нее просто все.

– Как бы вы это ни называли, но счастье Нэнси много что значит для меня. При таких обстоятельствах вполне естественно, что я хотела бы узнать хоть что-нибудь о человеке, за которого она собирается замуж.

Его лицо изменилось, и на место живой открытости явилась маска суровой, замкнутой и знающей себе цену зрелости. Он перевел на нее спокойный взгляд и ответил:

– Я вас понимаю.

Последовала пауза. Она отвела глаза, сознавая, что обидела его своей бестактностью, и, как это ни парадоксально, втайне расстроенная собственной нетерпимостью. И все же, сердито сказала она себе, как могло быть иначе? Она была недовольна Нэнси, оттого что та почти ничего ей не рассказала. Она ожидала кого-то совсем другого, кого-то с очевидным прошлым и определенной предысторией. Этот незнакомец, этот долговязый американец, случайно навязавший ей свое знакомство, вызывал если не антипатию, то по крайней мере явное недоверие, которое ради Нэнси она должна была развеять. Погруженная в эти мысли, Кэтрин в нерешительности стояла рядом с ним, когда подошла Нэнси и лучезарно улыбнулась им обоим.

– Я рада, что вы познакомились. Что ты о нем думаешь, Кэтрин, теперь, когда узнала самое худшее? Разве он не ужасен?

Мэдден взглянул на Нэнси – его лицо вдруг снова ожило.

– Боюсь, она действительно считает меня ужасным. Беда в том, Нэнси, что я не ожидал увидеть мисс Лоример такой молодой и красивой, как и она не ожидала встретить такого шалопая, как я. По правде говоря, мы совсем не поладили.

– Она очень заносчива, – сказала Нэнси, – но если узнать ее получше, то на самом деле она не так уж плоха.

Кэтрин натянуто улыбнулась – она чувствовала, что ее нервы до нелепости напряжены.

Нэнси продолжила:

– Нет, серьезно, Кэтрин, дорогая, я хочу, чтобы ты поближе узнала Криса. Возможно, ты так не считаешь, но чем больше его узнаешь, тем он кажется лучше. Тебе это станет ясно, когда мы поедем в Уимблдон на выходные.

Кэтрин ответила с несвойственным ей сарказмом:

– Буду ждать с нетерпением.

– По крайней мере, тебя предупредили, – рассмеялась Нэнси. – А теперь пойдем – немножко развеемся.

Но у Кэтрин не очень-то это получалось, хотя она изо всех сил пыталась избавиться от своих тайных опасений. И когда час спустя она отправилась домой, странное чувство растерянности и смятения ее так и не покинуло.

Наступила суббота – с холодным ветром, который неожиданно пронесся по перекресткам, хлесткий и грозный. На самом деле в эти последние три дня погода была настолько скверной, что Нэнси слегла с простудой. Температура у нее поднялась на два градуса выше нормы, ей было строго запрещено вставать. Но она настояла на том, чтобы Мэдден выполнил все предварительные договоренности и хотя бы на один вечер поехал в Уимблдон. В Лондоне от него не было никакого проку, – во всяком случае, она не хотела, чтобы он слонялся по ее квартире.

Кэтрин, совсем не в восторге от такого поворота событий, отодвинула поездку на как можно более поздний час. Было почти четыре, когда она позвонила Мэддену из своего офиса сказать, что освободилась. Он, по-видимому, ждал ее звонка, потому что почти сразу же приехал на Кинг-стрит. Здесь Кэтрин занимала первые два этажа узкого, с вогнутым фасадом здания, уходящего вглубь мощеного двора, попасть в которое можно было лишь через старую каменную арку с каретными тумбами и почтенным газовым фонарем. Идеальный фон для такого бизнеса, как у нее, и она заботливо поддерживала его. Снаружи был искусно выдержан георгианский стиль. Здесь не было ни витрины, ни вывески – лишь маленькая латунная табличка с названием «Антика, лтд.» на рифленой перемычке двери; однако сквозь опаловые окна можно было разглядеть приглушенный интерьер обшитого панелями помещения, с множеством богатых и мягких тонов, от блестящей патины ореховой мебели времен королевы Анны до тусклого блеска парчи восемнадцатого века.