– Так и будет, – импульсивно сказала Кэтрин. – Я знаю Нэнси. Она очень молода, но с ней все в порядке. И я, честно говоря, не верю, что она задержится на сцене. По крайней мере… – она сделала паузу, вспомнив свои опасения насчет того, что именно может стать причиной окончательного разочарования Нэнси в актерской карьере, – когда Нэнси поймет, что звездой ей не бывать, она остепенится и станет просто женой. Если мы оставим все как есть, оно само собой наладится.

– Я надеюсь на это. Очень надеюсь! – сказала миссис Мэдден со спокойной серьезностью в задумчивых глазах.

Разговор прервало появление миссис Хикки с тарелкой свежеиспеченных бисквитов. И ни Кэтрин, ни Сьюзен Мэдден больше не возвращались к этой теме.

Кэтрин в тот день больше никуда не выходила. Она рассудила, что запланированная на вечер прогулка окажется достаточно захватывающей. Действительно, когда пришло время ужина, прибыла большая компания, еще более многолюдная, чем вчера. Но за столом не стали тратить время попусту – все торопились на озеро. И вот около восьми часов вечера человек двадцать, а то и больше, вышли из дома. Среди них был и Мэдден. Однако Нэнси отказалась присоединиться к прочим, вполне вежливо заявив, что, если кто-нибудь снова попытается научить ее стоять на коньках, она сойдет с ума. Во всяком случае, добавила Нэнси, она решила побыть одна в своей комнате и поработать.

Надев в лодочном сарае коньки, все отправились в путь под сверкающим сиянием звездного неба. Взявшись за руки, они образовали длинную шеренгу, скользящую по льду. Их согласованные ритмичные движения невольно сливались с экстазом ночи. Луна, похожая на большой фонарь, висевший высоко в небесах над ними, отбрасывала свой свет на замерзшие воды. На юге приветливо поблескивали инеем крыши деревни. На востоке горы объединились в хребет, который, возможно, был ступенькой в обитель богов. Впереди расстилалось дивное пространство льда, темное и светящееся, похожее на отполированный мрамор, гладкое, как агат, уходящее все дальше и дальше, к заливу.

Едва переводя дух, Кэтрин мчалась вместе со всеми. Часто дома она каталась на коньках по крошечным лондонским прудам, в мрачный туман или в опасную оттепель. Но никогда она не знала такого великолепного простора, такого чудного воздуха, такого девственного льда. Ее сердце воспарило. Звон коньков звучал музыкой в ушах. Ветер, хлеставший ее по щекам и развевавший концы шарфа, почище шампанского гнал кровь по венам.

Наконец в пяти милях от берега они добрались до острова, небольшого круглого холма с высохшими елями и ивняком, и там через несколько минут вспыхнул заранее приготовленный костер. Когда пламя, сверкая, взметнулось вверх, собравшиеся окружили костер, отвинтили крышки термосов и стали передавать из рук в руки порции кофе и горячего молока. Бетти Лу, как сокровище из земли, достала из своей муфты на котиковом меху пакет с имбирным печеньем. Затем Энди Данн, продавец в деревенской лавке, снял с плеча аккордеон и тихонько нажал на клавиши. Он исполнял старые знакомые мелодии – нежно и мечтательно: «Река Суони», «Теплая вечеринка у тети Дины», «Дядя Нед» – прелестные незатейливые, поднимающиеся к небесам, к звездам. Все даже не заметили, как начали петь.

Кэтрин обвела взглядом круг счастливых поющих лиц, освещенных пламенем костра, и во второй раз за этот день слезы неподдельного волнения навернулись ей на глаза. Какая жалость, что Нэнси не поехала с ними! В этом круге было молчаливое признание взаимной любви, того общего братства, которое объединяет всех людей на земле.

А затем все подхватили слова самой прекрасной песни на свете под названием «Хуанита». Кэтрин ничего не могла с собой поделать. Ее душа больше не принадлежала ей, а стала одним целым с душами этих людей. Кэтрин тоже начала подпевать.

Внезапно посмотрев на Мэддена, она поймала его взгляд. Весь этот день – точнее, с момента своего приезда – она почти не видела его. Но сейчас что-то непонятное и почти пугающее в его глазах застало ее врасплох. Он смотрел на нее как-то необычно, словно сквозь дымку, или будто видел впервые в жизни.

Когда песня закончилась, наступила долгая тишина, затем, словно почувствовав, что больше петь не следует, все пустились в разговоры. И тут же Кэтрин ощутила прикосновение Мэддена к своему локтю.

– Было мило с вашей стороны присоединиться к нашей компании, – произнес он каким-то странным сдавленным голосом.

– Почему бы и нет? – чуть нарочито засмеялась она. – Даже если я не могу попасть ни в одну ноту.

– Это не важно, – ответил он. – Главное, что вы пели.

Когда все снова взялись за руки, чтобы двинуться в обратный путь, Мэдден остался рядом с ней. Его рука в перчатке из грубой шерсти слегка сжимала ее руку. Пока возвращались к берегу, он в основном молчал, а уже возле дома украдкой бросил на нее взгляд и затем пожелал ей спокойной ночи тем же сдавленным голосом.

Но сам он не сразу лег спать. Оставив гостей, он вышел в сад, где луна отбрасывала среди яблонь странные искаженные тени. Мгновение он стоял, словно сбитый с толку. Рассеянно, неловко он попытался зажечь свою трубку, но она погасла, и он, не обращая на это внимания, стиснул ее зубами. Потом в занавешенном окне Кэтрин внезапно вспыхнул свет. Казалось, что при этом и на Мэддена снизошло озарение. Он молча уставился на окно, затем, повернувшись, прижался лбом к холодной коре узловатой ветки. Его лицо, освещенное бледным светом, было таким же искаженным, как тени фруктового сада.

И вот снова Нью-Йорк. Всего лишь понедельник, однако Кэтрин казалось, что с тех пор, как она три дня назад ступила на Центральный вокзал, прошла целая вечность. В окружении городской суеты весь ее визит в Грейсвилл стал далеким и неосязаемым, как прекрасный сон.

Вернулись и Нэнси с Мэдденом, поскольку на «Империале» прибыл Бертрам, и сразу же начались репетиции. Мэдден намеревался чуть позже отправиться в Кливленд, однако пока по просьбе Нэнси снова остановился в «Уолдорфе».

В последующие дни Кэтрин его не видела и мало общалась с Нэнси. Теперь Мэдден казался образцом преданности: хотя Нэнси была вынуждена проводить большую часть дня в театре, он постоянно был рядом, готовый сопровождать ее на обед, чай или ужин в эксклюзивные рестораны, выбираемые по ее прихоти. Нэнси, вернувшая себе утонченность манер, с энтузиазмом погрузилась в работу. И все же, несмотря на то что она была так занята, ей каким-то образом удавалось наслаждаться возвращением к городской жизни. Заранее все организовав, она назначила на четверг поход в ночной клуб для них троих.

Что касается Кэтрин, она не имела ни малейшего желания идти туда, но уступила прихоти Нэнси. А тем временем изо всех сил старалась заняться исключительно своим бизнесом. Ее не оставляли мысли о миниатюре, и она со все возрастающим напряжением ожидала прибытия Брандта. Эта атмосфера неуверенности, как объясняла она самой себе, действовала ей на нервы. Когда наступил четверг, ее настроение еще больше упало – она чувствовала себя взвинченной и чрезмерно напряженной. Только одно было ясно – глубоко спрятанное и непризнаваемое – ее страстное, до сердечной боли желание снова увидеть Мэддена.

Но когда она все-таки увидела его, то была поражена произошедшей в нем переменой. Казалось, что он похудел, постарел, а под глазами залегли черные тени.

Это была странная встреча. Он как будто забыл об их прошлой дружбе, о тех полных взаимного доверия днях в Лондоне и в начале круиза, о том недавнем вечере в Грейсвилле, когда они возвращались на коньках к берегу озера. Он вел себя сдержанно, почти нарочито отстраненно. Он не смотрел на нее. Его рукопожатие было холодным. Для Кэтрин это был тяжелый момент. Нэнси, погруженная в себя, ничего не замечала.

Они постояли несколько минут в вестибюле отеля. Разговор не клеился. Затем, словно стремясь разрядить ситуацию, Мэдден повел их на улицу к такси. Ночной клуб был переполнен, но им достался отличный столик, зарезервированный заранее. И снова Кэтрин, запомнившая Мэддена в темном джемпере, простого, обычного человека среди простых деревенских жителей, была сбита с толку той сухостью, с которой он добивался от официантов наилучшего обслуживания и внимания. Он казался другим, более жестким, чем раньше. Он заказал шампанское «Магнум».