Не растеряться в этом круговороте с непривычки было нелегко, и Марик чувствовал, что он не в силах справиться с делом, ради которого пришел сюда. Ощущение чего-то запретного не покидало его.

Но вот Марик вроде бы дошел до забора.

— Шш-ш-што с-с-сдаешь-шь? — прошипел какой-то противный старик.

— Я не сдаю, — ответил Марик почти шепотом. — Продать хочу.

— Дык чего?

— Маски африканские.

— Сколько?

— Две.

— Чего две? — допытывался старик, дыша Марику в лицо перегаром, отчего тому казалось, что он теряет сознание. Марик напрягся и морщил от волнения лоб, боясь попасть впросак.

— Их две. Одна зелененькая, другая красная.

— Одна, значит, полста, другая — десятка, — понял на свой лад старик. — Так?

— Да нет, — сказал Марик, окончательно теряя ориентацию. — Две штуки.

— Штуки?.. Чегой-то ты мудришь? Эва хватил… — озлился старик. — По шее костылем захотел? — приходил он все в большее раздражение. — Показывай!

— Показать? — переспросил Марик. — Зачем вам?

— Ты что, торговать пришел или так? — старик снова приблизился к Марикову лицу, тот отшатнулся. — Показывай чего есть. Понравится, договоримся ни по-вашему, ни по-нашему, как отдать, я и возьму.

Эта рыночная словесная белиберда снова замутила все, и Марик принялся моргать глазами, как не знающий урока у доски. Но старик не отлипал, и мальчику пришлось наклониться и начать раскрывать молнию на сумке. И вот когда движок дошел до конца, молния разъехалась в стороны, обнаружив гневное око красной маски, Марик заметил, что в поле его зрения на пыльном грунте вошли хорошо начищенные сапоги, и услышал многоголосое, какое-то астральное попискивание. Он заставил себя поднять глаза. Перед ним стоял милиционер средних лет, в усах и с бакенбардами, не длинными, но все-таки… Молча и долго глядели они друг на друга…

Итак, в обнимку подошли девочки к довольно ветхому строительному забору, окружавшему старенький особнячок с мезонином, сохранившийся с времен войны 1812 года. Пожар Москвы пощадил этот дом.

Дюймовочка вела Олю так определенно, будто часто бывала в этих местах. Они завернули в какой-то двор, обошли строительную ограду особняка с тыльной стороны и остановились у болтающейся на одном гвозде доски.

— Открой глаза, девочка, и отодвинь доску, — сказала Марина, упорно не называя Олю по имени.

Оля отодвинула доску, она закачалась, как маятник. Впереди в образовавшейся щели был виден вход в особнячок, — покрытая чем-то похожим на дерматин дверь под ржавым козырьком.

— Вон туда… — сказала Мариночка. — Прямо и иди. Левую обивку отодвинь, увидишь под ней дыру… и влезай. Только никому ни слова… Что ни увидишь, что ни услышишь — молчок… Поклянись в прямом смысле.

— Клянусь, — сказала Оля, хоть на душе у нее было ух как паршиво.

— В прямом смысле, — подсказала Мариночка шепотом.

— Да, — сказала Оля. — В прямом смысле.

— Время замечай.

Оля поглядела на свои часики.

— Значит, ровно через час выйдешь, — прошептала Мариночка. — Жди меня у забора.

Оля кивнула. Мариночка повернулась, чтобы уйти.

— А если… — начала вдруг Оля и замолчала. Мариночка оглянулась. — Если я через час не выйду?

Мариночка пожала плечами и, перескакивая с ножки на ножку, помчалась назад. А Оля снова отвела в сторону доску и, придерживая ее рукой, перешагнула через невысокую слегу…

И вот она во дворе этого жуткого дома. Ж-ж-ж-жик! — выскочили кошки из какого-то ящика. Оля вздрогнула и зажала глаза рукой. Ой, как трудно идти в страшное! Сколько стоит сил!..

Вот Оля поднялась на ступеньку перед дверью, покрытой растрескавшейся клеенкой. Фр-р-р-р! Ой, какой ужас! Громко застучало что-то о ржавое железо над головой, казалось, что рушится крыльцо… Нет, слава богу, нет!.. Это голуби-сизари вылетели из-под козырька над дверью, стуча крыльями о ржавое железо. Со стороны могло показаться, что Оля худеет на глазах, так вытянулось ее побледневшее личико. Она наклонилась и тронула обивку двери. Действительно, левая ее часть болталась, оглянулась — ничего нового, все как прежде — присела на корточки и осторожно сунула голову в дверную дыру… Постепенно глаза привыкли к темноте, и Оля разглядела довольно большое помещение, заваленное всяким разрушенным скарбом. Неподалеку стоял ночной горшок.

Предмет знакомый. И, как ни странно, это внесло некоторое успокоение. Оля перевела дух и так, скрючившись, перешагнула нижнюю часть дверной рамы. Какой-то миг она продолжала сидеть на корточках, затем медленно выпрямилась и прислушалась. Сперва было абсолютно тихо. Она двинулась на цыпочках в глубь дома. Тихонько поскрипывал пол под ее легкими шагами. Может быть, девочка начала даже несколько успокаиваться. С верхнего этажа, из окон или из разобранной крыши вниз проникал слабый свет, даже косой луч, в котором играла густая пыль. Оля несколько приободрилась и пошла вверх по лестнице, тщательно прощупывая ногами каждую ступеньку. И тут, когда она была уже на середине лестничного марша, до нее долетел странный негромкий звук, словно кто-то еле слышно тянул «Эм-м…», крепко стиснув зубы. Оля остановилась. Звук этот раздавался откуда-то снизу… Или сверху?.. Нет, снизу… А может быть… Оля сделала шаг в сторону, к полуразбитым балясинам перил. Солнечный луч вонзился ей в глаза. Оля зажмурилась.

О, как сильно захотелось ей заплакать, закричать, позвать на помощь. Но она заставила себя замереть и больно вцепилась зубами в свою руку, так, что даже охнула. Она сделала еще несколько шажков вверх и почувствовала чье-то мокрое прикосновение. Ой!.. Оля шарахнулась в сторону и оглянулась. Большой отлипший от стены после дождей кусок обоев дрожал у ее уха. Ой!.. «Эм-м-м-м!»— послышался опять тот же жуткий звук. Оля закрыла лицо ладонями. Снова стихло… Но нет, теперь звук, похожий на царапанье, висел в воздухе. Оля в безумном страхе стала озираться вокруг себя и почти бегом проскочила наверх несколько ступенек. И тут в пыльном свете на нее двинулось нечто серое, бесформенное, огромное…

— А-а-а-а!.. — закричала Оля и подняла руки над головой, чтобы защититься от этого чудовищного нападения или объятия, кто знает?.. — Привидение, привидение, уходи… — шептала Оля, — прошу вас, уходите… И снова опавшее серое неизвестно что всколыхнулось и как-то сразу двинулось на Олю. — Стой!.. Стой!.. — Оля протянула вперед обе руки, и они уткнулись в сырую мягкую материю… Фу ты! Это же древняя занавеска, почему-то оставленная в покинутом жильцами доме. Фу ты! «Эм-м-м-м! Эммммм!»— снова заполнил весь объем помещения странный печальный звук… Рваный клок пропыленной паутины, свисавшей сверху, трепетал на сквозняке, словно в испуге. И пока она стояла, замерев, с закрытыми глазами, опять послышалось: «Эммуму».

И снова Птичий рынок…

— Представьтесь, — служебным голосом приказал милиционер.

— Что сделать? — Марик распрямился, даже как-то подтянулся и стал чуть ли не по стойке смирно.

— Назовите себя.

— А! — Почему-то страха Марик не испытывал. Он оглянулся по сторонам и был поражен — он и милиционер стояли посреди довольно большого пустынного поля, только что запруженного многими торговцами с самыми невероятными предметами в руках, от телескопа до древних коллекций бабочек.

— Я Селищев Марк, ученик седьмого «Б», живу: Полубояринов переулок, шесть, квартира тринадцать. Пожалуйста… А школа номер шестьдесят четыре. Классный руководитель — учитель по физике… Пожалуйста…

— Торгуем не своими вещами? — перебил его милиционер и поправил рацию на плече.

— Нет, товарищ милиционер, своими. Это мой дедушка привез из Кении.

— Вот-вот, дедушка из Кении в дом, а внучек из дому, на рынок. Такой круговорот получается?

— Так-то оно так, но вы бы узнали, почему он такой? — Марик почувствовал необычайный прилив сил, полное отсутствие страха и вообще какую-то свободу.

— Почему он такой, гражданин Селищев Марк?

— Пропала собака, — сказал Марик.