Но ничего не происходило. Девушка открыла глаза, сощурившись от слабого сияния лампы, напомнившей ей зависшую под потоком маленькую звезду. С трудом покрутив головой, она поняла, что тени ушли. Пропали с серых шершавых стен. Больше никто не таращился на неё из-под узкой лежанки. Дыра туалета превратилась просто в вонючее отверстие в полу. Катя ощутила, как у неё в животе зарождается приятное тёплое чувство, и подумала, что это ликование, но ошиблась. Уже в следующий миг она разрыдалась от облегчения.

58.

Валентин Георгиевич жил жизнью тихой и размеренной, не чувствуя себя перегруженным работой. У него находилось время и на дружеские посиделки с земляками, многих из которых он знал с детства, и на хлопоты по хозяйству: в небольшом огородике росли овощи и пара не слишком охотно плодоносящих яблонь.

Он знал, конечно, что время от времени в его работе будут возникать стрессовые ситуации, но при этом расслабился за годы спокойной службы и совершенно растерялся, когда на его пороге вдруг возник Дмитрий Юрьевич, залитый кровью и вопящий что-то нечленораздельное о зверях, Андрее Семёновиче и девочке в гараже.

– Дядька Митяй, давай спокойнее!

Участковый легко подхватил выбившегося из сил деда под руки и усадил на диван. Как и у многих в Грачёвске, кухня у него выполняла также роль прихожей.

– Кто тебя так, а? Хулиганьё? Залётные?

Старик скривился в злой усмешке, и Валентин Георгиевич с содроганием заметил, что текущая по лицу кровь измазала деду беззубые дёсны. Участковый инстинктивно ухватил со стола влажную тряпку и попытался вытереть лицо старика, но тот оттолкнул его руку.

– Какое хулиганьё?! – заорал старик, и Валентин Георгиевич непроизвольно бросил взгляд на дверь, так и стоявшую нараспашку. – Андрей Семёныч это был! Пашки-дурачка отец!

– Так, ты это…

Участковый всё же смог прижать влажную тряпку к лицу старика и, воспользовавшись паузой, шагнул к двери и прикрыл её, успев заметить на улице несколько заинтересованных лиц.

– Я тебе говорю, Андре…

– Тихо! – шикнул участковый. – Ты мне по делу говори, что у вас случилось? Влез ты к нему? Или что? Знаешь же, что не любит он тебя.

Дмитрий Юрьевич некоторое время сидел молча, упершись локтями в колени. Он тяжело дышал, но яростный огонь в его груди медленно угасал. Старик понимал, что перед Валентином Георгиевичем проповедовать смысла нет. Он, хоть и выглядел тюфяком, умел быть мужиком жёстким и честным, сплетни и истерики не любившим.

– Влез, влез… – подтвердил Дмитрий Юрьевич. – Но причина была!

– Ты охренел совсем уже, дядька Митяй?! – участковый сумел сдержаться и не заорать в полный голос, обойдясь сдавленным шипением. – То ему пальцами в рожу тыкаешь, что он девочку украл, то ещё что, теперь вот влез к нему! Да ты…

– Девчонка у него.

Слова дядьки Митяя, произнесённые медленно, но тяжело и весомо, упали на дощатый пол кухни. И наступила тишина. Теперь и полицейский чувствовал, как сгустился воздух над городком. Но всё же он сумел взять себя в руки.

– Погоди, погоди. Что значит у него? Как? Ты видел?

– Видел!

Дядька Митяй посмотрел прямо в глаза мужчине. Он немного оттёр кровь с лица, и участковый заметил, как сильно стиснуты его челюсти, как сжались губы в тонкую полоску.

– Так…

Рука полицейского сама собой дёрнулась, чтобы поправить фуражку, которой на нём не было. Ему стало одновременно холодно и жарко.

– Я тебе говорю, рассказывай по порядку. Когда из больницы вернулся? Что видел? Как видел? Когда?

И старик, вздохнув и продолжая вытирать щёки, начал рассказывать. Некоторые подробности он благоразумно опустил: такие, как зуд под кожей и видения огромного гнойника, пульсирующего над Грачёвском. Но зато взамен добавил других. В услышанной участковым версии дядька Митяй просто гулял по улице, когда неожиданно услышал, как в гараже Андрея Семёновича кто-то плачет. Нашлось в рассказе место и для правды: старик не умолчал о царапинах на лице мужчины и его безумном, потухшем взгляде. Он старался не переборщить с подробностями, чтобы участковому легче поверилось в его рассказ. Но одновременно старался сделать историю достаточно тревожной для того, чтобы Валентин Георгиевич решился на немедленные действия. Рассказывая о том, что он якобы видел Катю, старик постарался как можно чаще употреблять слова «вроде бы» и «кажется». Но даже при всём при этом достиг желаемого результата.

– Та-а-ак…

Валентин Георгиевич торопливо прошёлся по кухне и повторил:

– Та-а-ак… Не выдумал ты ничего?

В ответ дядька Митяй торжественно перекрестился и заверил полицейского:

– Вот тебе крест, Георгич! Вот тебе крест!

Участковый растёр ладонями лицо, словно смывая с себя прилипшую к коже грязь.

– Тебе врач нужен, дя… Дмитрий Юрич?

Старик решительно покачал головой.

– Не нужен, я с тобой буду! Поторопись, Георгич! Вдруг он в бега ударится!

59.

Света проснулась резко, словно её толкнули. На кухне раздавался визгливый голос её сестры, отлично слышимый даже через перекрытия и запертую дверь в комнату:

– Да как у тебя твой поганый язык-то повернулся?!

В ответ раздалось невнятное бубнение. Затем шорох, вскрик и звон посуды. Громкий хлопок входной двери. И резкий крик с улицы:

– Сумасшедчетая!

И сразу же трубный рёв Марины:

– По-о-ошла во-о-он, паскудина! Гнида бессовестная! Язык твой змеиный чтоб отгнил!

На улице задорно расхохотались. Ясно… Марина с кем-то поцапалась и дело, как обычно, дошло до скандала. Старшая сестра, не успевшая излить гнев на обидчицу, продолжала бушевать, грохоча посудой о мебель и плиту:

– Вот ведь собака, а! Посмотрите на неё! Да как же… А-а-ах су-ука, а-а-ах тва-арь…

В голове женщины внезапно взорвалась ужасная, пугающая мысль, и она вскочила с кровати, как ужаленная.

«Катя! Маринке что-то рассказали про Катю!» – билось в голове Светы, и тут вспыхнула новая мысль, едва не заставившая её разрыдаться: – «Нашли! Мёртвую!»

Торопливо натянув на себя одежду, Света выскочила из комнаты и в два прыжка, рискуя споткнуться и свернуть себе шею, оказалась на кухне.

– Маринка! Что?! Нашли?! Мертва?!

Марина, забывшая, что она не одна в доме, вздрогнула, замерев в неловкой позе. Из её рук выскользнула и грохнулась об пол кастрюля, из которой выплеснулся горячий, исходящий паром картофельный суп. Маленькая волна бульона разнесла кусочки овощей, белые, оранжевые и зелёные, по всему полу. Толстуха медленно подняла глаза на свою младшую сестру.

– Ма… – Света с трудом сглотнула. – Маринка?..

Света так и осталась стоять, застыв возле плиты, когда Марина направилась к ней. Она шагала грузно, медленно переваливаясь с одного бока на другой. Её руки висели плетьми, и жир на них колыхался под цветастыми рукавами дешёвого платья из трескучей синтетики.

– Маришка… – шёпотом произнесла Света.

Звук пощёчины вышел резким и громким, как щелчок кнута. Марина ударила почти без замаха, но вложив в оплеуху весь свой немалый вес. Младшую сестру отбросило на плиту, на миг она замерла, навалившись на неё животом, а потом рухнула на деревянный пол. В голове у неё шумело, во рту чувствовался металлический привкус крови.

– Шмара…

Ругательство выскользнуло изо рта Марины, как кусок тухлятины. Криво усмехнувшись, толстуха рефлекторно вытерла руки о подол платья и направилась к выходу.

Она шагала по середине дороги, кожей чувствуя устремлённые на неё взгляды, но не опуская голову. Андрею Семёновичу, Андрюше, сейчас требовался человек, способный сказать хоть слово в его защиту. И этим человеком собиралась стать она.

60.

От дома Валентина Георгиевича решили добраться до места предполагаемого преступления пешком. Как ни мучало его искушение немедленно броситься разбираться во всём, участковый решил не пороть горячку и сперва дождался приезда опергруппы из участка, потом заставил старика повторить свой рассказ. План действий составили вместе.