Из детских сочинений:

"Бедная мама должна была поступить на службу…прибежишь из гимназии, схватишь соленый огурец без хлеба, съешь и начинаешь дрожать на сундуке, укутавшись в шубу. Согреешься… бежать за мамой… такое малокровие, что она не могла ходить…

Приходилось ходить в лес в 14-ти верстах от города. Слабая, изнуренная тащишься туда, наберешь немного дров, выйдешь из лесу, встретит какой-нибудь легионер и все это отберет".

"Чувствовать, что у себя на родине ты чужой, - это хуже всего на свете".

"Нравственная жизнь в эти годы была ужасна. Жил и чувствовал, как будто я живу в чужой стране".

"В моей душе столько накопилось горечи".

Задача перед 4-м батальоном первого полка третьей "Специальной Санационной" дивизии стояла обычная - провести акцию устрашения местного населения. В соответствии с приказом командира дивизии необходимо уничтожить пять деревень в различных уездах, чтобы хлопы почувствовали кто в доме хозяин. Путь предстоял неблизкий, поэтому, чтобы не сильно утомляться, у местного населения были реквизированы подводы.

Деревню они выбрали неудачно. Пару десятков домов. Сотня хлопов. Особенно не поживиться и не развлечься. На этих поганых картах ничего кроме значка нет - вот и гадай, богатая деревня или нет. Стандартная процедура, которая уже приелась. Жителей на улицу. Согнать к сараю побольше. А дальше загнать прикладами вовнутрь. Женщин и девок отвести в сторону. Чего зря такому добру пропадать. Светловолосые все как на подбор. Точно немки какие-то. Самое главное бдительность. Говорят за этакой мирной идиллией, могут скрываться и опасности в лесу. Снимут втихаря караулы, а потом начнут поливать деревню из пулеметов, поэтому лучше еще и конные дозоры в вокруг леса пустить. Сменные. Чтобы тоже тело потешили и душу отвели. Слава богу в этот раз никаких инсургентов в лесу нет. С девками закончили - их тоже в сарай. Сами правда не идут приходится жолнерам их за ноги как какие-то кули или мешки тащить. Ну да ладно. Всех заперли? Отлично! Поехали!

Вспыхнул обложенный соломой овин. Изнутри раздались истошные крики. Запертые внутри люди не смотря на обжигающий жар, стали пытаться выбить подпертые бревнами ворота. Бревна держали, а вот доски ворот из некрашеной полусгнившей древесины стали поддаваться. Капитан Яшек Талецкий приказал открыть огонь. После нескольких залпов, давление на ворота прекратилось, изнутри кто-то орал и истошно кричал, перекрывая женский визг и детский плач. Но скоро все оборвалось. Пламя разгоралось все сильнее и сильнее. Деревянный сарай начал весело потрескивать и во все стороны полетели искры и выстреливаемые угольки. Бойцы попятились от нестерпимого жара и отошли подальше. Одна из стен пылающего овина не выдержала и стала заваливаться вовнутрь, сверху рухнули остатки полыхавших стропил и дранки, увлекая за собой куски еще одной стены. Наконец все строение превратилось в невысокое полыхающее кострище. Пан Талецкий приказал обыскать дома и изъять все ценное. Бойцы двух рот радостно ринулись к избам, предвкушая поживу. Особо ценного в этой деревушке не было, но различную утварь можно было сдать еврейским ростовщикам в уезде, да и продукты не помешают.

Последняя подвода с поляками из "санационного" батальона миновала ветхий дорожный указатель с табличкой-стрелкой в сторону уже не существующей деревни. Надпись на табличке гласила: "дер. Хатынь - 3 версты", к табличке была подвешена за светловолосую длинную косу, отрубленная голова девушки, лет пятнадцати от роду -. "Фирменный знак" Четвертого батальона первого полка третьей "Специальной Санационной" дивизии.

Пол года назад эта встреча была невозможна, а сейчас за одним столом в избе старосты лесного села, сидели: Командир батальона армии Белорусской Рады Шушкевич, Атаман Краснопартизанского отряда Лукашенко и ротмистр Русской армии, командующий специальным отдельным эскадроном Черномырдин. Разрабатывался план уничтожения "Батальона убийц", то есть Четвертого батальона первого полка третьей "Специальной Санационной" дивизии. По общим развед-данным "герои санации" получили приказ выжечь дальний лесной хутор, где прятались беженцы из трех окрестных деревень и туда вела очень удобная лесная дорога.

- Ну шо тута будут за умные предложения. Засада это понятно, но надо что бы они не разбежались после первого залпа - сказал Лукашенко подкручивая усы.

- Заложить фугасы и взорвать в начале и конце колонны, а рядом вынести пулеметы. Мои хлопцы еще тут тайник одного лавочника нашли, так там есть двести жестянок керосина. Подпилим деревья, повесим на них жестянки и гранаты, а как фугасы рванут деревья и повалим - хитро сузив глаза добавил Шушкевич.

- Только эти новогодние подарки вы сами развешивайте, а то мои кавалеристы не волки что бы по березам лазать - проворчал Черномырдин гулким басом

Скользнув в лесную лощину, дорога по неволе стала более менее прямой и Капитан Талецкий остановил авангард, что бы подтянулись отставшие подводы. Официально батальен был конным, но много ли на коне увезешь добычи и постепенно конными остались только офицеры, а жолнежи пересели на подводы, ибо и в подводах и лошадях недостатка у карателей не было. Ставшая более компактной, батальонная колонна втянулась в лощину и только взрыв первого фугаса прервал радостный галдеж жолнежей, предвкушающих свои обычные "развлечения". Когда раздался второй взрыв и на колонну стали падать расцветающие потруберанцами пламени деревья, капитан Талецкий понял что это конец. Визжащие комки пламени пытающиеся вырваться из огненного котла, падали под пулями возмездия. Это было заслуженное аутодафе для четвертого батальона

Спасся только один человек, Французский офицер-наблюдатель лейтенант Монтегю, он спал пьяный в повозке ибо в трезвом виде не мог смотреть на "санационные" изыски карателей. Фугас взорвался прямо под его телегой, но как говориться пьяным и дуракам везет, лейтенанта выкинуло взрывом в лес и он отделался только легкими царапинами..

Из детских сочинений:

"К нам пришла инспектриса с заплаканным лицом и сказала нам, что мы должны оставить здание. Забрав часть моих вещей - взять все было не по силам десятилетнему ребенку, - я вышла на улицу. Это было перед Пасхой. На улице было холодно. Адрес матери я знала, но дойти сама не могла. Я шла и плакала. - "Чего ревешь?" - раздался надо мной грубый голос. Я остановилась и с изумлением смотрела на незнакомое мне, красное, пьяное лицо. К такому обращению я не привыкла и не могла еще прийти в себя. - "Ну?" - толкнул он меня. - "Нас прогнали поляки" - захлебываясь от слез, проговорила я. Злой хохот потряс тело легионера. - "Так вам и надо, ишь схизматичка! Порасстрелять бы вас всех". - Вокруг нас образовалась толпа, я стала плакать сильнее. Вдруг я почувствовала, что меня кто-то поднял на руки. Я оглянулась. На меня смотрело приятное добродушное лицо мужчины. Узнав мой адрес, он понес меня домой".

"Мамы не было дома. Они пришли и спрашивали, где оружие. Мы сильно испугались, стали плакать, говоря, что мы не знаем, где оружие. Тогда они наставили на нас оружие и стали целиться, чтобы попасть нам в лоб".

"Нас несколько раз водили на расстрел. Ставили к стенке и наставляли револьверы".

"Один из них вынимает свое кровавое страшилище и угрожает тете, что выстрелит в меня, если она не скажет, кто мой отец и где он. Этого я никогда не забуду".

"Мой дядя был офицер, и поляки хотели убить дядю, и они один раз поймали нас на улице, когда мы гуляли. Они взяли бабушку и меня и отвели в такую комнату, где были все пойманные. И из этой комнаты выводили и расстреливали. В другой комнате было уж все пусто - их выводили на площадь и расстреливали. Одну барышню Любу убили. В один день вывели бабушку и меня. Когда уже нацеливались, то я закричала: "Бабушка, я не хочу умирать". С бабушкой сделался столбняк и она упала, они скорей позвали доктора, но доктор ничего не мог сделать: тогда доктор велел привезти бабушку домой и сказал, что она и так умрет. Когда привезли бабушку и меня домой, то бросили на каменный пол".