За этим последовало еще одно преступление Ярослава. Он, как известно, «обольстил» новгородских нарочитых мужей и, зазвав их к себе обманом, «иссече вой славных тысящу, а друзии бежаша из града». «Остромирова летопись» не без таланта пользуется приемом прямой речи и вкладывает в уста Ярослава покаянные слова, где он признается, что избиение новгородцев совершил «в безумии своем».
Немногие из феодальных историков доводили своих героев до такого самоуничижения. Новгородцы, забыв обиды, выставили войско, которое победоносно вошло в Киев, добыв своему «безумному» князю «отень стол» в 1017 г.[112]
Водворив Ярослава в Киеве, «Остромирова летопись» как бы прощается с ним как с новгородским князем. Оказывается, он княжил в Новгороде 28 лет. Оценка его длительного княжения дана в перечисленных выше эпизодах как пункты обвинительного акта.
Переходя на киевский стол, Ярослав поставил Новгороду посадником сына Добрыни — «идя Кыеву посади Новегороде Костянтина Добрынина», — которого летописец изображает как смелого и решительного борца за интересы Новгорода, противопоставляя его Ярославу.
На втором году княжения Ярослав должен был оборонять свой киевский стол от Святополка, приведшего с собой польского короля Болеслава «с ляхы».
Ярослав предпринял большой поход навстречу врагам к русско-польской границе на Западный Буг, но об этом летописец говорит лишь мимоходом, как бы случайно. Но зато летописец не забывает упрекнуть Ярослава в плохом руководстве полками: полки еще не были приведены в боевую готовность, а воевода ярославовых войск неумеренной похвальбой и незаслуженными оскорблениями привел Болеслава в такую ярость, что тот один поскакал вброд и увлек за собой все войско; «Ярослав же не утягну исполчитися и победи Болеслав Ярослава». Тысячу верст проскакал побежденный князь с четырьмя спутниками и прибыл в Новгород.
Думаю, что в состав «Остромировой летописи» входило известие о Предславе, читаемое в Софийской 1-й летописи, сохранившей многое из новгородских известий XI в. Шахматов не включил это известие в свой свод 1050 г., так как считал его южным, киевским. Однако оно очень хорошо согласуется со всем духом «Остромировой летописи»: сначала летописец познакомил читателя с внешностью Болеслава: тучен, не может сидеть на коне, имеет «чрево толстое». Но вместе с тем он мудр и действительно смел. Оказавшись в Киеве на правах победителя, «Болеслав положи себе на ложе Предславу, дщерь Володимерову, сестру Ярославлю», а убегая из Руси, он «поволочи Предславу»[113].
Позор любимой сестры, оберегавшей год тому назад Ярослава от жестокости Святополка, — это тоже укор Ярославу, который возглавлял «множество вой», но не смог проявить обычной распорядительности полководца. Его полки оказались не построенными вовремя, и в результате сестра его стала наложницей победителя, а ее естественный защитник, брат Ярослав, вместо того чтобы оборонять Киев, ускакал в Новгород, а оттуда собрался бежать за море, к варягам.
Здесь в «Остромировой летописи» освещается самый драматический момент борьбы Новгорода против князя, за независимость. Когда Ярослав пытался сесть на корабль, выступил уже известный нам посадник Константин Добрынин с новгородцами, и они привели в негодность корабли Ярослава, заявляя, что Новгород хочет продолжать борьбу за Киев. Летописец подробно пишет о том, как новгородцы собирали специальный налог для найма кондотьеров-варягов.
Рассказ о победе над Святополком записан, вероятно, со слов очевидца. Это единственное место в «Остромировой летописи», где Ярослав показан хорошим полководцем. Но следует отметить, что стиль этого рассказа отличен от основного текста и имеет эпический оттенок. Шахматов предполагал, что рассказ о победе над Святополком восходит к более ранней новгородской летописи — 1017 г.[114]
Результат победы Ярослава «Остромирова летопись» рассматривает, прежде всего, с точки зрения новгородцев. Победители-новгородцы были щедро награждены и в качестве главной награды получили от Ярослава какую-то «Правду» и «Устав» — документы, ограждавшие их права.
В Комиссионном списке Новгородской летописи в этом месте под 1016 г. помещена «Русская Правда». Конечно, это было сделано позднейшим сводчиком и несколько искусственно, так как сюда попала и «Правда Ярославичей» (около 1072 г.), но давно уже высказывалась мысль, что с новгородскими событиями 1016 г. связана «Древнейшая Правда», состоящая из 17 статей, посвященных различным городским происшествиям (убийство, нанесение увечий, оскорбления действием, угрозы, захват чужих коней и оружия и т. п.)[115].
В списке защищаемых «Правдой» лиц упомянуты различные социальные группы и жители разных сторон (русин-киевлянин и словенин-новгородец), но ничего не говорится о варягах. Статья 10-я специально оговаривает неполноправность варягов[116]. Прав Л.В. Черепнин, считающий, что «Правда Ярослава» «ставит своей задачей тщательную и заботливую защиту местного населения от вооруженных варяжских дружинников»[117]. Быть может, одной «Правдой» не ограничивались «конституционные» трофеи новгородцев: ведь упомянут еще и «Устав», который мог определять нормы взаимоотношений Новгорода и Киева.
Включение в летопись документов, полученных новгородцами от Ярослава, создает в тексте известную цезуру. Впечатление цезуры усиливается вставкой, сделанной подобострастным церковником (см. выше), перечислившим все заслуги Ярослава за полтора десятка лет. Шахматов полагал, что вписанием ярославовой грамоты кончалась завершенная в 1017 г. летопись, которая велась при владычном дворе епископа Иоакима[118]. Не отрицая в принципе возможности существования новгородской летописи начала XI в., никак нельзя признать ее епископской. Все разобранные выше сведения носят чисто светский характер: герои событий никогда не обращаются ни к богу, ни к святым. Ни в рассказах о ранней истории Новгорода, ни в повести о плохом княжении Ярослава нет ни одной черты провиденциализма, неизбежного в церковной литературе.
Перед нами произведение, вышедшее не из епископского окружения, а из новгородской боярской среды. Это подтверждается, хотя и печальным, но очень точным рассказом о судьбе политического вождя новгородского боярства, организатора помощи Ярославу посадника Константина Добрынина.
То, что летописец не сообщает ничего ни о причине княжеского гнева, ни о виновности посадника Константина, которая могла бы как-то обелить неблагодарного князя, свидетельствует о том, что автор «Остромировой летописи» не стремился оправдать Ярослава и сохранил для потомков лаконичную, но точную, протокольную запись, внесенную в текст уже после казни Константина. Время ареста и казни посадника Константина нам достоверно не известно. Запись об этом находится в нарушенном месте летописи и явно не может относиться к 1019 г., так как тогда нужно было бы признать, что арест произошел в 1016 г., а мы знаем, что вмешательство Константина в дела Ярослава происходило в 1018 г.
Судя по всей исторической обстановке, репрессии Ярослава по отношению к новгородскому посаднику были маловероятны в 1016–1030 гг., когда князю очень нужны были союзники. В 1036 г. князь Ярослав стал «самовластцем» на Руси, враги его были побеждены, и в Новгород он явился с тремя новостями: поставил там князем своего 14-летнего сына Владимира, на вакантное место на кафедре посадил епископа Луку (Ефрем 5 лет «учил», но не был посвящен в сан) и дал Новгороду какую-то новую грамоту. Формула передачи грамот новгородцам в 1016–1019 гг. и в 1936 г. весьма различна. В 1016–1019 гг.: «И да им Правду и Устав списа в грамоту»; в 1036 г.: «И людем написа грамоту, рек — по сей грамоте дадите дань».
