Каждый год с момента своего появления Элиас неизменно стремится превратить мою жизнь в ад. Хотя прошлый год был самым скучным из всех. Я надеюсь, что в этом году тенденция сохранится, и он будет держаться от меня подальше. Это последний год в Академии Синдиката, а потом я буду свободна от него навсегда.

Я вздыхаю, позволяя этой мысли успокоить меня, пока прохожу через огромные богато украшенные дубовые двери, которые ведут в академию. Не помогает и то, что семья Джорджии забрала ее в прошлом году. Мы были близки, и без нее здесь совсем не то. Она всегда прикрывала мою спину. По крайней мере, у меня все еще есть Камилла и Адрианна, но в нашей группе образовалась брешь, которую она оставила.

Все собрались в главном зале, и с той стороны по холодным каменным коридорам разносится болтовня. Я сжимаю челюсть, потому что это момент, который я ненавижу больше всего в первый день, – входить в чертов зал, особенно если Элиас успевает туда первым и решает помучить меня. Когда я уже собираюсь шагнуть внутрь, тяжелая рука опускается на мое плечо и дергает меня назад.

— Что за...

Я замолкаю, когда вижу возвышающегося надо мной Элиаса с пронзительными голубыми глазами, холодными как лед. Он самый болезненно красивый парень в этой академии, но он прогнил насквозь. Сердце неровно стучит в груди, заставляя меня ненавидеть то, что само его присутствие имеет такую власть надо мной.

Я боюсь его и хотела бы не чувствовать этот страх. Каждый раз, когда он смотрит на меня, я словно переношусь в тот первый день, когда мне было двенадцать лет, а ему на год больше, потому что он поздно приехал из Мексики в Америку и отставал в учебе. Это был день, который в мгновение ока перевернул всю мою жизнь в академии с ног на голову.

До того, как он появился, я была популярна и всем нравилась. Как только он положил на меня глаз и решил, что ненавидит меня без всякой причины, я стала изгоем. Элиас вошел сюда так, словно это место принадлежало ему, и за две секунды завладел короной, после чего превратил меня в гребаного изгоя.

— Не так быстро, Гурин.

Я облизываю пересохшие губы и выпрямляюсь, пытаясь скрыть свой страх.

Его ухмылка становится шире.

— Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное.

— Что? - огрызаюсь я, стряхивая его руку со своего плеча. — Я опаздываю, и ты тоже.

Он наклоняется ближе ко мне, его мужской аромат вторгается в мое пространство.

— Ты захочешь выслушать меня, поверь мне.

Я усмехаюсь на это.

— Думаю, поверить тебе - это последнее, что когда-либо случится.

Он хватает меня за запястье и тянет за собой по коридору, прочь от главного зала.

Я с трудом поспеваю за ним, чуть не спотыкаясь о собственные ноги.

— Куда ты меня ведешь?

— Заткнись, Гурин, - рычит он, останавливаясь перед пустым классом. — Внутрь.

Я настороженно оглядываю класс, гадая, не собирается ли он обмануть меня, как в девятом классе.

— Я не долбаная идиотка. И помню, что случилось в прошлый раз, когда ты затащил меня в пустой класс.

Его глаза вспыхивают, и он толкает меня внутрь, заходя вместе со мной. Он запирает двери на замок, а затем поворачивается ко мне лицом, жестокая ухмылка делит его красивое лицо надвое. Трудно понять, как парень, такой красивый снаружи, может быть таким гнилым внутри.

— Я много копал этим летом, Наталья, - говорит он, подходя ко мне ближе. — И наткнулся на довольно ценную информацию.

Я морщу лоб, потому что не ожидала, что разговор зайдет в такое русло.

— Какого рода информацию?

— Ту, которая может разрушить все, что твой отец построил здесь, в Северной Америке. - Он опускает руку в карман и достает лист бумаги, разворачивая его. — Похоже, что дорогой папочка был немного шаловливым в Москве, не так ли?

Такое чувство, что у меня сжимается горло, когда я тупо смотрю на бумагу, гадая, какие доказательства у него есть. История любви моих матери и отца никогда не была традиционной, и нас всегда учили хранить ее в секрете. Она была полна предательства и опасности. Он похитил мою мать у влиятельного врага в Москве, намереваясь использовать ее в качестве рычага давления, но влюбился в нее. После этого они бежали из страны и сменили личность здесь, в Америке.

— Фамилия Морозов тебе о чем-нибудь говорит? - спрашивает он, медленно приближаясь, оттесняя меня к стене.

Я тяжело сглатываю.

— Нет, а должна?

— Лгунья, - рычит он, тыча бумагой мне в грудь. — Твоего папочку звали Валерий Морозов. Не Гурин.

Мне кажется, что весь мир вращается, поскольку я знаю, какую власть эта информация дает ему надо мной и моей семьей.

Он ухмыляется.

— А девичья фамилия твоей матери - Лебедева.

Я качаю головой.

— Как ты… - опускаю взгляд на бумаги, перебирая их. У Элиаса есть все. Их оригиналы российских свидетельств о рождении и копии паспортов, выданных до того, как они сменили личности, а также статьи в российских новостях о так называемом похищении моей матери.

Он склоняет голову.

— У меня есть вся необходимая информация, чтобы уничтожить всю твою семью.

— Чего ты хочешь? - Рявкаю я, всовывая бумаги обратно ему в руки.

— Вот это и есть главный вопрос, да? - Он придвигается ближе ко мне, вынуждая меня продолжать пятиться, пока я не упираюсь в стену. — Я хочу владеть тобой, Наталья. - Он показывает на бумаги в своих руках. — И я бы сказал, что это цена, не так ли?

Я хмурюсь.

— Владеть мной? - Спрашиваю, гадая, к чему он клонит.

— Да, ты будешь моей зверушкой на один год, bonita⁴. - Он хватает меня за подбородок и приподнимает его, так что я смотрю ему в глаза. — У меня будет один год, чтобы делать с тобой всё, что я захочу и ты не скажешь ни слова против. - Он приближает свои губы к моим, его горячее дыхание касается моего лица. — Ты подчинишься моим требованиям и сделаешь все, что я, блядь, скажу, если хочешь, чтобы Лебедев не узнал, кто твоя семья на самом деле.

Дрожь пробегает по моей спине.

— Что именно ты собираешься со мной делать? - Спрашиваю я, ненавидя то, как ломается мой голос.

Его ухмылка становится шире, и он поднимает другую руку, чтобы погладить мою грудь через блузку, заставляя ненависть бурлить во мне.

— Всё что я, блядь, захочу. Скажи мне, Гурин, ты девственница?

Жар заливает все мое тело, и я пытаюсь не смотреть ему в глаза, потрясенная тем, какой оборот принял этот разговор.

— Это не твое дело.

— Это мое дело, если я так говорю, или ты хочешь, чтобы я направил Лебедева прямиком к порогу твоего любимого брата? - спрашивает он.

— Нет, - отвечаю, качая головой. — Не надо.

Он посмеивается, звук настолько бессердечный, что действует мне на нервы.

— Я так и думал, а теперь: ты девственница или нет? - Он снова заставляет меня поднять лицо. — Я хочу знать, имею ли дело с испорченным товаром.

Я впиваюсь в него взглядом, едкая ненависть разливается по крови и заражает вены.

— Да, я девственница.

Его плечи расслабляются, и напряжение на лице исчезает. Как будто он почувствовал облегчение, услышав это, что, впрочем, не имеет смысла.

Почему его должно волновать, трахали меня раньше или нет?

— Идеально. - Он прижимается губами к моему лицу и облизывает его, как гребаный пес. — Потому что я собираюсь заявить права на твою девственность в этом году. Она моя, и я заберу ее, когда захочу. Ты поняла?

Мой желудок скручивает от тошноты, я отстраняюсь и ошарашено смотрю на парня, который мучил меня с двенадцати лет.

— Нет. Я скорее умру, чем позволю тебе забрать эту часть меня.

Его ноздри раздуваются.

— Я уверен, что это можно устроить вместе с твоими матерью, сестрой и братом. - Его глаза сужаются. — Интересно, пощадит ли Григорий Лебедев свою собственную дочь после стольких лет? Или, возможно, он разозлится из-за того, что человек, который "похитил" ее, как утверждает твой дед, умер десять лет назад, а она до сих пор не вышла с ним на связь. - Он барабанит пальцами по подбородку. — Не говоря уже о том, что она живет так близко к твоему дедушке, да еще и в России.