— Высадимся вместе, хотя мне тоже не с руки. Опоздаю в присутствие на несколько часов. Да ничего не поделаешь. Этим поездом не поеду.

— Извините, — вмешался инженер. — А что, собственно, господа, вынуждает вас прервать поездку?

— Трудно сказать, — ответил чиновник. — Вряд ли определишь — какое-то беспокойство…

— Пожалуй, нечто вроде приказа, — попытался объяснить его спутник.

— Возможно, вы чего-то боитесь? — насмешливо заметил Рышпанс.

— Вполне возможно, — спокойно согласился первый. — Но я вовсе не стыжусь. Чувство, вынуждающее меня сойти, столь своеобразно, столь sui generis, что ничего общего не имеет с обычным страхом.

Знеславский многозначительно взглянул на профессора.

— Не пройти ли нам дальше?

Через минуту они оказались в почти свободном отделении третьего класса. Сигарный дым клубился у потолка. На скамьях сидели трое мужчин и две женщины. Одна — молодая, пригожая горожанка — говорила соседке:

— Странная эта госпожа Зетульская! Ехала со мной в Жупник, а вышла раньше, не доехав четыре мили до места.

— И не сказала почему? — спросила вторая.

— Да говорила, только сдается мне, дело вовсе не в том. Плохо, мол, себя чувствует. Бог знает, с чего ей так приспичило?

— А вы обратили внимание, как эти господа — они еще в Гроне назавтра утром развлекаться собирались — вдруг поспешили выйти уже в Пытоме? После Туроня притихли, забеспокоились, по вагону туда-сюда забегали, а чуть поезд остановился, их словно вымело. Знаете, сударыня, честно говоря, и мне как-то не по себе…

В соседнем вагоне инженер и профессор застали явно обеспокоенных и взволнованных пассажиров, поспешно достававших из сеток свертки и вещи. Люди с нетерпением выглядывали в окна, толпились у выхода.

— Черт возьми, что происходит? — пробормотал Рышпанс. — Сплошь интеллигентная публика — дамы и господа… Почему спешат выйти на ближайшей станции? Насколько помню, здесь глухое захолустье.

— Мягко говоря, — уточнил инженер. — Дрогичин просто полустанок в чистом поле — настоящий медвежий угол. Станция, почта, полицейский участок. Н-да, интересно! И что они собираются ночью там делать?

Он взглянул на часы:

— Второй час…

— Н-да, н-да… — покачал головой профессор. — Я вдруг вспомнил любопытные выкладки одного психолога, изучавшего статистику потерь в железнодорожных катастрофах.

— И к каким же выводам он пришел?

— По его подсчетам, людей погибает намного меньше, чем можно было бы ожидать. Статистика доказывает — в поездах, попавших в катастрофу, всегда оказывается значительно меньше, чем обычно, пассажиров. По всей видимости, люди выходили заранее или вообще отказывались от поездки в роковом поезде. Одних перед самым отъездом задерживали непредвиденные дела, другие внезапно заболевали, порой даже надолго.

— Понятно, — задумался Знеславский, — похоже, все зависит от того, насколько развит инстинкт самосохранения, выражающийся в разных формах; у одних беспокойство проявляется сильнее, у других меньше. Вы полагаете, здесь происходит нечто подобное?

— Вряд ли. Просто мне вдруг припомнились эти соображения. Впрочем, если и так, буду рад случаю понаблюдать такой феномен. Вообще-то мне следовало выйти на предыдущей станции, у меня там дела. И вот, видите, еду дальше из чистого любопытства.

— Похвально, — одобрительно откликнулся инженер, — я тоже не собираюсь покидать, так сказать, свой пост. Хотя, говоря откровенно, меня тоже беспокоит какое-то напряженное ожидание. А вы не испытываете ничего подобного?

— Ну… пожалуй, нет, — медленно протянул профессор. — Хотя вы правы. Как бы сказать… что-то такое в воздухе: мы все чувствуем себя здесь не вполне естественно. Но у меня это выражается в обостренном интересе к тому, что произойдет далее и произойдет ли что-нибудь вообще.

— В таком случае мы с вами заодно. И сдается, мы не одиноки. Влияние Вюра, по-моему, очевидно.

В лице профессора что-то дрогнуло:

— Значит, и вы знаете этого человека?

— Разумеется. Я сразу понял, что вы его сторонник. Да здравствует б р а т с т в о т у п и к о в о — г о п у т и!

Восклицание инженера прервал скрежет тормозов: поезд остановился у вокзала. Из вагонов высыпали толпы пассажиров. В свете станционных ламп виднелись удивленные лица дежурного и единственного на полустанке стрелочника, наблюдавших столь необычный в Дрогичине наплыв приезжих.

— Пан начальник, — смиренно заискивал элегантный господин в цилиндре, — не найдется ли где переночевать?

— Разве что на блокировочном посту, прямо на полу, если вам угодно, — отвечал вместо начальника стрелочник.

— С ночлегом худо, уважаемая госпожа, — объяснял начальник даме в горностаях. — До ближайшей деревни два часа пути.

— Господи Иисусе! Куда же мы попали? — жаловался в толпе высокий женский голосок.

— Поезд отправляется! — нетерпеливо скомандовал дежурный.

— Отправляется! Отправляется! — неуверенно повторили в темноте два-три голоса.

Поезд медленно набирал скорость. Станция уже проплывала мимо и таяла в ночном мраке, когда Знеславский, стоявший у окна, указал профессору на кучку людей неподалеку от перрона:

— Видите — вон те, налево, у стены?

— Разумеется, это кондуктора из нашего поезда!

— Ха-ха-ха!… - засмеялся инженер. — Господин профессор, periculum in mora! Крысы бегут с корабля. Плохой знак!

— Ха-ха-ха! — вторил ему профессор. — Поезд без кондукторов! Эх, погуляем же мы по вагонам!

— Ну, не так уж плохо все обстоит, — уточнил Знеславский. — Двое кондукторов остались с нами. Вон один закрывает купе, а второго я видел в момент отправления — вскочил на подножку.

— Это адепты Вюра, — засмеялся Рышпанс. — Хорошо бы убедиться, сколько пассажиров осталось в поезде.

Они прошли несколько вагонов. В одном застали аскетического склада монаха, погруженного в молитву, в другом — двоих тщательно выбритых мужчин, похожих на актеров; остальные вагоны зияли пустотой. В коридоре около отделения второго класса вертелось несколько человек с чемоданами: беспокойные глаза, нервные движения — крайняя степень возбуждения.

— Намеревались, по-видимому, выйти в Дрогичине, — предположил инженер, — да в последнюю минуту раздумали.

— А теперь жалеют, — досказал Рышпанс.

В этот момент в вагоне появился горбатый страж тупика. Его лицо светилось зловещей дьявольской улыбкой. За ним гуськом вошло еще несколько пассажиров. Проходя мимо профессора и его собеседника, Вюр приветствовал их как добрый знакомый.

— Смотр закончен. Прошу за мной.

В конце коридора раздался женский крик. Все оглянулись: какой-то пассажир выскочил в открытую дверь.

— Он упал или сам выскочил?

Словно в ответ в черную пропасть прыгнул еще один человек, за ним — третий, и в бегущую черноту на полном ходу бросились все панически настроенные.

— С ума они посходили? — спросил кто-то. — Прыгать с поезда на полном ходу! Ну и ну…

— Очень уж на землю приспичило, — иронизировал инженер.

И, не думая больше о случившемся, все вернулись в отделение, где уже находился страж тупиковых путей. Кроме Вюра, профессор и инженер застали десять человек, среди них двух кондукторов и трех женщин. Все уселись на лавках, не спуская глаз с горбатого железнодорожника, который стоял перед ними.

— Дамы и господа! — начал он, окинув присутствующих пламенным взором. — Нас, вместе со мной, тринадцать человек. Роковое число! Нет, ошибка, вместе с машинистом нас четырнадцать, он тоже мой человек. Да, нас всего-то… но мне и этого хватит…

Последние слова он пробормотал вполголоса, для одного себя, и замолчал. Лишь гудели рельсы да перестукивались колеса.

— Дамы и господа! — продолжил Вюр. — Наступила торжественная минута: неутолимая жажда жизни, движения наконец-то будет утолена. Поезд принадлежит только нам — и безраздельно нам; организм поезда целиком очищен от чуждых, инертных или враждебных стихий. С нами лишь одна жестокая стихия тупикового пути и его мощь. Эта мощь незамедлительно явит себя. Кто не готов, пусть вовремя отступит; через несколько минут будет поздно. За вашу жизнь и безопасность я ручаюсь. Дверь открыта, пространство манит… Итак? — Он окинул всех пытливым взглядом. — Итак, слабонервных нет?