«Ну, вот и боль в голове прошла» – про себя отметил он, вдыхая прохладный воздух и смотря в пустоту невидящем взглядом. Спустя миг он прислушался к шуму морского прибоя, повернул голову на звук. На следующий день после его приезда сюда выяснилось, что дом Соломона располагается недалеко от высокого обрыва, так что снаружи всегда слышан морской прибой. Но так уж сложилось, что за всё время пребывания здесь Павел ещё ни разу не видел моря вблизи. Решив сейчас же это исправить, он с необъяснимым любопытством покинул библиотеку, спустился на первый этаж, затем пересёк холл, прошёл по коридору к чёрному выходу и вышел из дома. Оказавшись на холоде, достаточно быстро разыскал путь к обрыву.

Ветер неприветлив и с бесстыдным упорством лезет к нему под одежду. Павел съёжился, но не повернул назад. Пройдя наполненный волнением путь, с большим опасением приблизился к обрыву насколько смог. Теперь он стоит в нескольких метрах от края. Страх не позволяет подойти ближе, страх клонит его к земле, страх морозит кровь в его жилах. Ноги словно ватные, кажется, ещё один шаг и он в ужасе рухнет вниз, прижмётся к траве и останется в таком положении навсегда.

Только после нескольких очень длинных мгновений Паша оторвал взор от травы под ногами и обратил внимание на то ради чего пришёл – на необъятное неистовое могучее море. Сила и размеры буйной стихии пробудили в мальчике первобытный страх, при этом намертво приковав к себе его взгляд. Он почувствовал себя крохотным и невероятно хрупким. Чем дольше он смотрит на воду, тем сильнее внутри всё сжимается. Шум моря лишь усиливает тревогу в груди, а страх от стихии пробирает до костей. Ему уже хочется уйти, но ноги не слушаются. Море слишком сильное и слишком большое (даже глазом не охватить), а он слишком слаб, слишком мал и совсем один в этом мире – никто ему не поможет.

Могучая стихия всё злей и яростней продолжает безжалостно пугать несчастного ребёнка. От страха силы быстро иссекают, он начал медленно опускаться вниз – на двух ногах он уже не устоит, вот-вот рухнет замертво.

Вдруг Павел услышал чужой голос в своей голове – кто-то зовёт его. Резко обернулся, обнаружил шагающего к нему Соломона. Черные перья в шубе ведьмака колышутся на ветру, но вырвавшись на свободу, неотступно кружат рядом.

Раньше Соломон по обыкновению двигался неестественно быстро и резковато (подобно призраку, а не человеку), но на второй же день хозяин дома, очевидно, заметил, какой испуг вызывает у Павла, и тогда движения ведьмака немного утратили резкость, но не скорость. И всё же Паша немного попривык и сейчас ведьмак уже не так пугает как в день их знакомства.

– Нравиться пейзаж? – подойдя к нему, спокойным голосом спросил Соломон.

– А? – Павел посмотрел на ведьмака полным страха взглядом. – Да. То есть…

– Ты напуган? – Соломон пристально посмотрел ему в глаза, и сквозь тёмные стёкла солнцезащитных очков проступила синева его глаз.

– Немного, – полушёпотом согласился мальчик и снова обернулся на прибой.

– Меня раньше тоже пугала его сила, эта неистовая мощь. Казалось что эта стихая, хочет уничтожить почву под моими ногами, – ведьмак сел на траву. – Я не понимал моряков: как можно намеренно бросить вызов чему-то столь могучему? Но затем я больше года провёл на парусном судне и страх мой постепенно прошёл.

Павел никак не отреагировал на слова ведьмака, он продолжает ошеломлённо смотреть на волны, которые с устрашающей силой бьются о скалы.

– Ты раньше не видел моря? – ещё раз попытался завязать разговор Соломон.

В этот раз мальчик обернулся на него.

– Нет, не видел. Деда меня туда не возил, – в сердце Паши что-то кольнуло, в последнее время он старался не думать о дедушке, поскольку боль слишком велика.

– Тебе больно вспоминать о нём. Прости. Я не хотел давить на рану.

– Ничего страшного. Я не обиделся.

– Но ты грустишь, – невесело подметил ведьмак. – Разве не поэтому?

– Многим становиться грустно, без солнца на небе.

– Выходит, что всё дело только в пасмурной погоде?

– Нет. То есть… да, – Паша устремил свой взгляд вверх. – Мне всегда очень тоскливо в такую погоду.

– В прошлом, поэтому поводу я испытывал те же чувства. Но когда-то давно я научился любить серое небо и даже в холодном дожде нашёл теплоту.

Мальчик сейчас не расположен к беседе, но этот человек был по-своему добр к нему все эти недели. И это далеко не первая попытка хозяина наладить с ним контакт, но эти попытки ни к чему не привели – у них даже общих тем для разговоров нет. Ведьмак в таких случаях проявляет деликатность и, понимая нежелание мальчика говорить, сразу отступает. Первые дни своего пребывание здесь Паша был совсем немногословен: страх от неопределённости не давал ему покоя. Соломон, очевидно, чувствовал это, потому не напирал. Да и сам ведьмак тоже не отличается болтливостью. В одиночестве Павлу даже проще, хотя временами у него возникают вопросы о магическом мире, но ноги отказываются нести его к ведьмаку, а во время трапезы язык словно немеет. И всё же теперь спустя три с половиной недели мальчик немного успокоился, да и игнорировать сейчас ведьмака будет совсем невежливо и неблагодарно.

– Деда не разрешал мне гулять в дождливую погоду, он боялся, что я заболею. А потом когда я стал старше и пошёл в школу в первый раз… Я думал, это будет счастливым днём для меня, но я промок пот дождём и заболел на неделю, – Паша уже пожалел, что вспомнил это: школа не вызывает у него теплых воспоминаний, в основном из-за одноклассников. Лишь бы Соломон не стал развивать эту тему.

– Когда твоего дедушки не стало, на улице тоже было пасмурно? – синие глаза ведьмака пристально смотрят на Павла, словно видят его насквозь.

– Д-да, – горечь подступила к горлу мальчика.

– Ты его нашёл или кто-то другой?

– Я, – Паша сделал шаг назад и сел на траву.

– Мне сказали, он перед этим болел, это правда?

– Правда. Он два дня не мог встать на ноги, – выдавил из себя Паша.

– Ты не обязан об этом рассказывать, – заметил ведьмак с глубоким участием, которое Павел не ожидал услышать в этом привычно-холодном голосе. – Если тебе тяжело я не буду настаивать. Однако сама собой подобная рана не залечиться.

Мальчик посмотрел на собеседника. К своему безграничному изумлению во встречном взгляде он прочёл полное понимание всего того, что твориться сейчас в его душе – словно в волшебное зеркало заглянул. Никто его об этом не спрашивал, все этой темы избегали, да и он бы никому не ответил. Но спокойный голос Соломона почему-то вызывает в нём некое доверие и ощущение, что сейчас подходящее для этого время и место.

– Это случилось рано утром. Мы всегда рано вставали – часов в семь, даже по выходным. Накануне он был нормальным, разговаривал со мной, даже улыбался. А утром… он дышал, но был без сознания. Я сразу понял, что ему стало хуже, но не догадался что… – дыхание мальчика участилось, а глаза увлажнились. – Я позвал соседку, она жила за стеной. Я был напуган, когда стучал к ней в дверь. Я сказал, что Деда не отвечает. Войдя к нам в квартиру, она позвала дедушку по имени… потом зашла в комнату.

– Ты остался в прихожей?

– Я боялся зайти, но я думал, она его разбудит… – не имея больше сил, сдерживать слезы, Павел тихо заплакал. Он вспомнил, как потом взял руку дедушки холодную словно лёд – руку, которую он знал всю свою жизнь, всегда тёплую, ласковую, родную. Беспощадная боль пронзила его душу.

– Расскажи мне о твоём дедушке. Каким он был? – спросил Соломон, когда мальчик немного выплакался.

– Я не знаю… не знаю, что рассказать, – сдавленно произнёс Павел.

– Мне говорили, что это он ответственен за твой развитый ум.

– Он меня всему научил, – подтвердил Павел. – Считать, писать и читать… Я рано начал читать, ходить и говорить тоже. Вот только в спорте я был отстающим и ростом я тоже похвастаться не могу.

– Он видно знал толк в воспитании детей, раз сумел развить у тебя эти навыки ещё в дошкольном возрасте. И речь твоя довольно развита.