— Кабы я тебя, баронья твоя морда, знал всего годик — так я может быть и поверил бы. — хмыкает сержант: — да только мы с тобой в этой глуши почитай лет двадцать как вместе. Слов нет, человек ты служивый и Императору верен как последний камень в основании его дворца. Но и шкуру с ладной девки кнутом спустить — тебе тоже за сладость. Просто… повод тебе нужен. Ежели так, то ты и верно не тронешь. Просто так придумывать не будешь. Но ежели повод будет, то развернешься. Все одно девке этой теперь отсюда путь только через твою постель, уж больно она ладная. Так я и говорю — ты не калечь ее, тебе ж самому потом… красота штука такая… преходящая. Пару раз кнутом да и нету красоты. Повисит сейчас денька два — и суставы плечевые вывернет, да не дай бог задохнется… али сердечко не вывезет. Ты же видел, умом она скорбна, таких жалеть надобно. Видел, да? Как она к нему поворачивается и такая «можно теперь я их всех убью?». Спокойно так, будто и впрямь может. У нас тут стража, да и мы с тобой вдвоем бывалые вояки и при оружии, а она… говорю тебе, скорбна умом. Как дите чисто.

— Ооо… — барон откинулся на спинку стула и смерил сержанта взглядом. Присвистнул. Ухмыльнулся. В зал стремительно влетела Марженка и еще одна дворовая девка, обе несли кувшины с вином из погреба. Кубки были тотчас наполнены, Марженку полапали за перси немалые и спросили, что там с жареным мясом, Марженка вяло отбивалась и объясняла что повара пришлось будить, а он ворчит спросонья и только огонь развел. Вторая девка поставила кувшины с вином и поклонилась, встала рядышком, стараясь не поднимать взгляд.

— Девчонки! — отпустил наконец Марженку барон и поднял вверх свой кубок: — Марженка! Гия! Тебя же Гия звать? Надо же имечко… в честь Благочестивой Матушки Бенедикта. Так, о чем я… ах, да. Девчонки! Вы видите этого старого пня? Да не на меня, на него смотрите! Да! Вот, и в его заскорузлую душу проникла симпатия и амурные страсти. Он у нас оказывается дамский угодник.

— Серьезно? — хлопает глазками Марженка и бросает быстрый взгляд на сержанта: — а… кто его избранница? Я бы замуж не прочь…

— Тихо ты, курица! — хлопает ладонью по столу барон: — ежели он тебе по нраву, так я вас завтра обвенчаю! Что скажешь, старый вояка? Перед лицом Императора и людей этого удела — нарекаю вас мужем и женой и можете творить прелюбодеяния!

— Не богохульствуй уже. — морщится сержант: — какой из тебя пастырь. Марженка, ты этому старому козлу на кухне передай, что ежели он мясо опять пережарит, то я ему пинков надаю. Не поленюсь, спущусь в кухню для этого.

— А кто тогда? — не унимается Марженка: — потому как ежели не я, тогда кто? Лусинья эта? Так она горбатая… да хромая. Из молодых кто? Так у них еще и не выросло ничего еще, это что же получается нашему сержанту такие нравятся? Когда совсем еще дитя? Слышала я что в городе…

— Ой, заткнись, Марженка, а то и тебя на стенку повешу — морщится барон и Марженка послушно замолкает. Видно, что ей невтерпеж, но молчит. Барон больше лает, чем кусается, но порой под горячую руку можно и выхватить.

— Ступайте. — машет рукой барон и две девки, бросая любопытные взгляды на сержанта — удаляются из зала. Барон смотрит на сержанта, пристально так смотрит.

— Ничего подобного — наконец говорит тот и отпивает вина из кубка: — лирийское? Последняя бочка ж осталась! Расщедрился ты и…

— Ты мне баки не крути — начинает барон и наклоняется вперед: — говори, ну?

— Так я и говорю — лирийское. Последняя бочка. Как ты без вина будешь? Да, остались две бочки вина из Южных Пределов и одна бочка столичного кисляка, но разве ж это вино? Уверен, что нет. Одна надежда что караван в этом месяце раньше пройдет… или можно рейд организовать в Пустоши… у них там свои рецепты. А что, давненько мы фляги с горьким пойлом не трофеили, глядишь и девок смуглых подберем… все одно скукотища. — говорит сержант.

— Уходишь от ответа? Ну, ну. Изволь отвечать прямо, когда тебя сюзерен спрашивает — никак по душе тебе эта девка, что со школяром прибыла? — барон утыкает свой толстый как сосиска палец в сержанта и тот недовольно морщит свое испещренное шрамами лицо.

— Вовсе нет. — говорит сержант и наливает себе еще вина: — вовсе нет. Так то ладная девица да бесстыжая, но нет. Это я от любопытства и гуманизма. Жалко мне ее.

— А что скажешь, коли я тебе ее отдам? — прищуривается барон: — ну, то есть сперва сам попользуюсь… раза два-три, а потом — тебе отдам? Насовсем?

— Экхех… — давится вином сержант и поднимает голову.

— Ну вот. Решено. — вздыхает барон: — вот все и решилось. Допивай вино, пойдем в подземелье, снимем твою будущую жену со стены. Только натерпишься ты с ней… помяни мое слово. Однако же я тебя удерживать не буду. Вот тебе моя баронская клятва — клянусь обвенчать вас завтра поутру при всем честном народе.

— Право первой ночи — бурчит сержант себе под нос.

— Ну что ты как ребенок, право слово! — расстраивается барон и хлопает себя по ляжкам: — ладно! Ладно! Все такие чувствительные! Все равно она тебе рога наставлять будет, она молоденькая, а ты старый хрыч! Ладно, не буду я пользовать твою жену… первое время. Пусть медовый месяц у тебя будет, сам потом и попросишь, думаешь я не вижу, какой у нее темперамент? Заездит она тебя к черту… а и пес с тобой. Сам напросился. Допивай и пошли.

— Господин сержант просили, чтобы ему сказали! — в дверь просунулась голова Марженки: — две свечи истекли!

— Ну вот. Допивай и пошли. А то у твоей девки руки затекли уже поди. — вздыхает барон: — что за ночь… то вздерни кого на стенку, то сними. Суета сует.

— Господин сержант! — кто-то бесцеремонно отталкивает Марженку и та с ойканьем освобождает дорогу. В зал врывается стражник, молодой Анжей, как положено на дежурстве — в накидке, шлеме и с алебардой.

— Господин сержант! Атака! Дальние заставы сигнал послали! Племена собрались!

— Да твою же за ногу… — бормочет барон себе под нос: — как невовремя то… много их там?

— Застава говорит, что никогда так много не видели. — докладывает стражник: — идут бесшумно, через полдня тут будут.

— Ну что… иди, командуй, сержант. — оседает в кресле барон: — двери затворяйте да оружие из арсенала доставайте. Масло кипятите, тетиву на самострелы натягивайте. А твою кралю со стены я сам сниму… коли нас самих на ту же стенку не повесят — обвенчаю вас после битвы.

— Труби тревогу! — вскакивает на ноги сержант: — детей и баб уводите в убежище! И гонца в Империю!

Глава 11

Барон стоял на стене и хмуро поглядывал вниз. Внизу пока было чисто, пересохший ров, который в дождливый сезон радовал водной гладью, а сейчас топорщился редкой изгородью из вкопанных кольев, чуть дальше — сухая от солнца коричневая поросль. Еще дальше, там, куда стрела из арбалета пока не достанет — собиралась Орда. Замок Западного Пограничья стоял на возвышенности и куда только доставал взгляд — колыхалась темная масса из людей, ездовых ящеров, палаток и прочего, что обычно тащит с собой Орда. Над темной массой развивались флаги и отсюда не были видны изображения на них, только сами полотнища.

— В первый раз такое вижу — ворчит за его спиной сержант: — до самого горизонта все как будто в черный цвет покрасили, а ведь там, в долине — легионов пятьдесят без малого поместились бы.

— Может они мимо пройдут — без особой надежды выдает барон: — может сезон миграции у них. Или с пути сбились…

— Ну да — хмыкает сержант: — а полотнища видел? Цвета флагов?

— Это не флаги. Это бунчуки. Или как там по-ихнему… туги, вот. — поправляет его барон, вглядываясь в темные массы, двигающиеся в долине.

— Туги? Язык Пустошей учишь? Это ты правильно, пригодится — кивает сержант: — как раз на то чтобы их проклясть на понятном им языке перед тем как они тебе кишки выпустят. Говорят, мода сейчас в Пустошах голову брить да хлебным мякишем или тестом на голове как корону формировать, а потом в эту корону — масла раскаленного да кипящего наливать. Чтобы мозги закипели… как раз будет время высказаться, пока они масла кипятят.