– А что ему мешает получить образование, а потом вернуться домой?

Мари тяжело вздохнула и задумчиво уставилась в учебник. После памятной вечеринки у Барбары недомолвки между ними сошли на нет. В тот день вечером Ника призналась, что видела ее у дома Риты, и Мари без запинки заверила ее, что всего лишь хотела извиниться, поэтому и искала. «Решила, что писать сообщение глупо и нужно лично. Я ведь очень обидела тебя». Была ли эта действительно правда или правда, которая устраивала Нику, – неважно. Она не стала допытываться и только радовалась тому, что Мари, вопреки всем своим секретам и странному поведению, стала куда откровеннее в потусторонних вопросах.

– Понимаешь, – тихо сказала она, – у Алекса с отцом всегда были проблемы. Ты же видишь, какой он… Я не про то, другое, а про…

– Я поняла, Мари.

– Да, знаю, – снова вздохнула она и придвинулась ближе. – Он такой творческий, мечтательный, грезит об архитектуре и прочей ерунде – не тот наследник, которого жаждал отец. А тут еще я…

– А что ты?

– Наша эмпатия… ну… – Мари заерзала, комкая страницы учебника. Заметив, что Ника сверлит взглядом ее пальцы, она быстро убрала руки на колени. – В детстве бывало всякое. Я падала или просто расстраивалась, плакала, и он тоже. Это происходило ненамеренно, мы только-только познавали эту нашу особенность и никак не могли контролировать ее. Но сложность была в том, что мои эмоции настигали Алекса в самое неподходящее время – в компании советников отца, например. А наш отец… он… – Мари подняла на нее взгляд, полный боли и раскаяния. – Нам было лет по двенадцать. Помню, я забежала в его кабинет и увидела служанку, оттирающую ковер рядом с письменным столом. А угол стола… Она, наверное, не заметила, потому что точно стерла бы все раньше. В общем, весь угол был в крови. А у Алекса… – Мари потерла левый висок, хмуро уставившись в раскрытый учебник.

Ника сглотнула. Так вот откуда шрам у него на голове! Тогда, в новогоднюю ночь Алекс так беззаботно рассказывал ей о причудливых последствиях, которые доставляла им эта эмпатическая связь. А она еще улыбалась. Вот блин. Ника скосила взгляд в сторону Алекса и поняла, что всеми фибрами души ненавидит его отца. Сколько еще шрамов он оставил на теле своего сына?

– Он же сам вызвался на это дело, ты знала? – шепнула Мари. – Он просто сбежал сюда от того, что там происходило… Если бы я знала, к чему это приведет!

Мари закусила губу, ее глаза заблестели. Ника растерянно смотрела на нее, совершенно не радуясь открывшейся правде. Нездоровая, фанатичная преданность этой девчонки, метания Алекса между долгом и желанием угодить отцу. Какой, к черту, долг? Он же просто сбежал, хотел передохнуть от насилия и постоянных унижений, а в итоге… В итоге стал убийцей. Существом, способным дать отпор отцу, и тем не менее уже четыре года избегает встречи с ним. Несложно догадаться почему. Вот, значит, как. Даже в этом они были похожи…

– В общем, его ждет военный лагерь, – закончила Мари, быстро стерев со щек слезы. Она улыбнулась Нике.

– А сама ты что будешь делать?

– У меня все просто. В Эхертауне – это у нас на юге – есть потрясающий колледж. Хочу заняться музыкой. Если честно, мне бы хотелось преподавать малышам.

Ника удивилась. Она и не знала, что Мари музицирует. А что еще? Ника всматривалась в ее грустное лицо, спотыкаясь взглядом о дрожащие, силящиеся улыбнуться губы, и вдруг поняла, что вообще ничего о ней не знает. Что любила Мари? Чем увлекалась? Весь год образ сестры Маркела был связан только с ним: встречалась с беднягой Дэвисом, чтобы повлиять на поступки брата, оберегала Алекса, ссорилась из-за него с ней, ходила в церковь, чтобы замолить его грехи. Мари Маркел была неотделима от него, и хоть теперь Ника понимала почему, но все равно удивилась, что помимо Алекса у девушки были свои интересы и желания.

– Могу представить тебя с детьми. – Ника заставила себя улыбнуться. – Уверена, тебя ждет блестящее будущее.

Мари коротко рассмеялась и бросила быстрый взгляд в сторону брата.

– Ну а ты?

Ника покачала головой, давая понять, что не хочет говорить о своем будущем. Она действительно до сих пор не понимала, что будет делать через три месяца. На вопросы одноклассников отвечала, что пропустит год и будет путешествовать, но пока так и не определилась, по какому адресу отправить такси из пансиона. Наверное, она могла бы и в колледж поступить, возможно, даже в Кембридж – туда, где преподавал профессор Самартин (с ее-то способностями к языкам!), – или в хореографический и профессионально заниматься балетом (ведь когда-то ей пророчили огромный успех). Но чем больше она об этом думала, тем чаще приходила к мысли, что все это не ее. Язык она изучала из-за бабушки, а балет и литературу – в угоду Рите. Ника не понимала, любила ли все это на самом деле или ей это было нужно для других целей. Слишком много всего в ее жизни было связано с этими занятиями, и пока еще она не могла ответить на этот вопрос. Кто она такая? Что из себя представляет? И на фоне этих размышлений идея отправиться в путешествие уже не звучала как отговорка для одноклассников. Впервые ей по-настоящему захотелось узнать себя. Понять, что она любит. Кого. И куда хочет пойти.

Иногда вечерами они с Алексом размышляли о будущем, даже думали о том, как было бы здорово вернуться сюда на встречу выпускников спустя несколько лет, увидеть одноклассников, восхититься новой прической Стейси и от души посмеяться над Барбарой и ее новым якобы бойфрендом из Италии. Пустые разговоры, вымысла в которых для них было больше, чем в самых нелепых фэнтези. Ника все чаще держала Алекса за руку, давя на шрам на запястье, а взгляд парня все реже наливался кровью. Этот нелепый жест и эти ничтожные разговоры стали для Ники единственным, что в череде недавних открытий она могла контролировать. Сдерживать монстра и глупо мечтать. Вот так просто, но и этого достаточно. Если она может такую малость, то и все остальное в силах подчинить.

В те дни в ней зародилась надежда, что рано или поздно она научится управлять своей жизнью.

«Надо встретиться. Жду в холле под лестницей в два часа ночи. Об охране позаботилась. Блодвинг».

Любопытство не позволило Нике проигнорировать сообщение. Наверное, их встреча рано или поздно должна была состояться, и Ника даже обрадовалась, что именно Блодвинг выступила инициатором. Захватив с собой вещи, Ника юркнула в коридор, быстро оделась и вышла из гостиной. Никого. В коридорах было темно, даже настенные лампы не горели. Ночью здесь часто патрулировали охранники, но сегодня даже их след простыл. Блодвинг не обманула. Ника понимала, что эта встреча не сулит ей ничего хорошего, но легко отмахнулась от мыслей и, на цыпочках спустившись в холл, обошла лестницу. Все ее существо обратилось в слух, мышцы напряглись. Она замерла. Не видела ее, но кожей чувствовала присутствие.

– Зачем столько таинственности? – прошептала она в пустоту.

Вокруг царила звенящая тишина, и от нее исходило такое напряжение, что ушам становилось больно. Ника огляделась по сторонам. Напряжение нарастало, и каждая клеточка ее тела откликалась тревогой. Блодвинг была рядом. Ступала бесшумно, но быстро, словно ветер. И хотя инстинкты всегда предупреждали Нику, в этот раз она уступила существу в проворности: Блодвинг резко схватила ее за руки, завела их за спину и крепко прижала. Хватка была чудовищной, обездвиженная Ника запаниковала и начала брыкаться, но Блодвинг без лишних слов вдруг вцепилась ей в лицо, просунула пальцы в рот и затолкала что-то в глотку. Маленькое и вязкое. Ника замычала, пытаясь выплюнуть нечто, но не смогла: оно пристало к нёбу, как ириска, а потом словно растаяло и потекло в горло.

И тогда Блодвинг резко отпустила ее. Ника закашлялась и несколько раз усиленно сглотнула, наконец ощутив привкус. Соленый, как кровь.

– Не понимаю… – растерянно прошептала Блодвинг.