Мари кивнула и села на место. Нику, казалось, произошедшее совсем не тревожило. Она по-прежнему смотрела в стол, и ее лицо, наполовину скрытое капюшоном, ничего не выражало.
Дождь так и не начался. Хотя на улице было пасмурно и прохладно, но ветер успокоился, и в обеденный перерыв школьники смогли выйти во двор.
«Форест Холл» существовал словно под куполом – окруженный хвойным лесом, обнесенный кирпичным забором, благоухающий, свежий и прохладный, всегда в тени и тишине из-за продуманного зонирования. Школьный двор со столиками и скамейками для отдыха находился с другой стороны от главного входа. Благодаря фонтанчикам, навесам, клумбам с белыми лютиками и отражающей солнце светлой брусчатке даже в редкие жаркие дни никто тут не страдал от зноя. Двор плавно переходил в аллею из японских лип, которую в скором будущем директор Шнайдер мечтал превратить в Аллею Памяти и на которую активно выуживал средства из родителей школьников. За ней расположились спортивные площадки: футбольное поле, конюшня и небольшой ипподром, зоны для фехтования и теннисный корт. И повсюду – деревья и кустарники: ели, пихты и можжевельник.
Мари прихватила обед из кафетерия и присоединилась к Дэвису, устроившемуся на скамье недалеко от фонтана. Парень взял ее за руку и ласково поцеловал в щеку.
– Скучала по тебе, – мурлыкнула она ему на ухо. – В этом году у нас очень мало общих предметов. Почему ты не выбрал математику?
– Потому что люблю тебя, а не логарифмы. – Дэвис открыл пачку с соком и протянул Мари. – Как у вас обстановка?
– А, ничего особенного. Преподы нагоняют страх, мол, выпускные экзамены, половина не поступит и так далее, заваливают домашкой, а всем плевать, по ходу. Барбара уже вовсю трещит о пасхальной вечеринке у себя дома. – Мари закатила глаза.
– Ей-то переживать точно не о чем. Родители подсуетятся и выбьют ей теплое местечко в Лиге плюща[6]. Если уже не подсуетились.
Отец Барбары был старшим партнером в одной из крупных юридических контор Британии и души не чаял в своем избалованном чаде. Он часто забирал дочь на выходные для заграничных поездок. Наверное, в Европе не осталось мест, которые Барбара еще не успела посетить. И Мари иногда ловила себя на мысли, что завидует однокласснице: ей-то точно не светит путешествие по этому миру.
– Скажи, а ты действительно раньше дружил с Никой?
– Ну-у, как дружил… Некоторое время мы часто пересекались в одной компании. А что?
– Просто пытаюсь наладить с ней контакт, – беззаботно пожала плечами Мари. – Она немного странная и пренебрегает школьными порядками, отчего всем нам может влететь.
– А кто не пренебрегает?
– Да не в этом смысле. Просто… зачем приезжать сюда и открыто бунтовать против… да против той же формы?! Как будто не знала, что так будет. Хотя, может, ее реально заставили, и теперь она ждет, когда ее выгонят. В общем, не понимаю. Но из-за нее нам всем влетит.
Дэвис понимающе улыбнулся:
– Мы общались в тот период, когда я много времени проводил на улице. Семья у меня небогатая, а у нее – слишком зацикленная на успехе. За нами никто не следил – и мы немного сбились с пути.
Мари поджала губы. Как складно говорит, словно всю жизнь репетировал. Ей вдруг стало очень обидно оттого, что Дэвис не хотел быть откровенным с ней. Как будто скрывая факты, он пытался защитить новенькую от сплетен. Но Мари же не сплетница! Она никогда не опускалась до такого, и ее парень должен был это знать.
Пряча обиду, Мари отвернулась и без интереса оглядела двор. Почти все ее одноклассники были здесь. Дженни вилась возле Стейси и Барбары и, активно жестикулируя, что-то рассказывала им. Вот кто мог бы снабдить ее информацией! Хотя все слова Дженни Тейлор стоило делить на два, а то и на три, поэтому Мари тут же откинула эту идею. Стейси неустанно поглядывала в сторону компании ребят из южного крыла: вместе с Сашей и Домиником те сгрудились вокруг планшета в руках Патрика Брукса и каждую минуту разражались смехом, отчего блондинка завистливо отворачивалась, поджимая губы. Остальные школьники оккупировали лавочки у фонтана. Мимо прошла группа уже прибывших десятиклассников в жокейской форме, а за ними гордо прошествовали Валери и Ингрид, кокетливо виляя бедрами и демонстрируя всем новенькую форму команды чирлидеров в бордово-золотой цветовой гамме. Завидев их, Доминик наигранно присвистнул, и девчонки, хихикая, присоединились к их компании.
– Ника, она… у нее не все в порядке с головой. Это не… Хм… это не просто слова, – неожиданно сказал Дэвис. Он пытливо смотрел на Мари, будто мысленно пытался передать ей то, что не решался произнести вслух. – Хотя она не лишена человечности, если можно так сказать, потому что было время, когда она вела себя как… как хороший друг. Но ты особо не рассчитывай, что сможешь разговорить ее, достучаться, что ли. Мы не виделись два года, и я понятия не имею, стало ли ей хуже или лучше. Мне кажется, она здесь только потому, что мать настояла. Нике совершенно не интересно получать высокие баллы и готовиться к поступлению в крутые универы. Уверен, она просто хочет пережить этот год. Лучше не трогай ее, просто забей. Я о тебе забочусь, – поспешно добавил он, заметив, как Мари нахмурилась. – Ты у меня добрая и всем хочешь помочь. Не трать на нее время, а то мне ничего не останется.
Дэвис улыбнулся, и Мари поддалась его обаянию. Она поцеловала его в губы и принялась за сэндвич.
Новенькой рядом не было, и девушка ощущала исходящее от Саши спокойствие. Наверное, вместо того чтобы искать подход к ней, стоило просто поговорить с братом. Может, его усиливающаяся тревога рядом с Никой – это просто совпадение. В их мире все бывает.
То, что лето закончилось, все с лихвой ощутили уже к концу третьего учебного дня. На смену воспоминаниям о каникулах пришел нескончаемый поток домашней работы, а плотный график факультативов обязывал большую часть дня проводить в учебных классах. Преподаватели стали придирчивее и требовали неукоснительной дисциплины (взамен закрывая глаза на многое из того, что происходило во внеурочное время). Патрик схлопотал эссе по химии за то, что едва не отравил половину школы, наобум смешав все, что стояло на лабораторном столе. Из его колбы повалил едкий дым – и все в панике покинули помещение. Пришлось несколько часов провести на улице, пока в учебном корпусе работала усиленная вентиляция. Миссис Гибс на весь двор отчитывала парня, а Алекс и Доминик, согнувшись пополам, беззвучно ржали за спинами одноклассников.
– Соляная кислота? Очень смешно! – шипела Барбара в их сторону.
– Всегда готовы помочь другу приготовить правильное зелье, – сквозь смех выдавил Доминик.
Еще одной головной болью преподавателей стала Ника Харт-Вуд. На все претензии по поводу отсутствия школьной формы она равнодушно молчала. На математике ее даже выгнали из класса, отправив к директору писать объяснительную. Новенькую, казалось, нисколько не смутил этот жест: натянув капюшон на лоб, она спокойно покинула помещение. А вечером в гостиной Барбара рассказала всем про миссис Гибс, которая полчаса кричала в кабинете Шнайдера, требуя объяснений, почему Харт-Вуд до сих пор не отчислили. На общий вопрос: «И почему же» – Барбара закатила глаза и зловеще прошептала, что «все куплено, и Шнайдер в первую очередь».
– Видели бы вы сумму в чеке от ее опекуна, – вставила Дженни и одними губами произнесла: – Пять нулей.
Мари скептически скривилась, уверенная, что никто, и уж тем более Дженни, никакого чека не видел и видеть не мог, но вопрос, кем был опекун Ники и откуда у них такие деньги, заинтересовал ее.
С мисс Дикман класс снова встретился на следующий день. Ника так и не надела школьную форму, и заместитель директора по воспитательной работе сдержала свое обещание. Она не стала утруждать себя рассуждениями о пренебрежении школьными правилами и выяснять отношения с новенькой на виду у всех, а просто объявила об аттестационной контрольной, к которой нужно было подготовиться уже к следующему занятию, чем вызвала шквал негодований и возмущенных предложений касательно судьбы Харт-Вуд – от отчисления до публичной порки.
