Итак, с деловой точки зрения наше общество находится в тупике. Да, для условий нашего существования характерен определенный комфорт и минимальный риск, но остается вопрос: действительно ли мы добрались до земли обетованной? Мех, к примеру, изначально был искусственным, а теперь он и вовсе вытерся. Что же касается сыра, то сейчас его не так уж и много, да к тому же от него разит фольгой. Не претерпела никаких изменений лишь сама клетка, в которой мы очутились, а также дверь, которую невозможно открыть изнутри. Пусть мы расположились с комфортом, но ловушка закрылась, и мы пойманы.

«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание, и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги…»

После того, как Адам и Ева вкусили запретного плода, Бог изгнал их из рая, ибо не хотел допустить, чтобы люди, умудренные знанием добра и зла (в этом отношении ущерб они уже понесли), нашли еще и древо жизни и таким путем обрели бы бессмертие. Но поскольку об этом дереве конкретно речь не шла, они его, скорей всего, и не приметили. Так что первые люди очутились за вратами рая, наделенные смертностью как наследственной, родовой чертой. Кроме того, они стали обладателями целого ряда устойчивых стимулов, и ряд этот с тех давних пор увеличился лишь на одну позицию. Нарушить запрет Адама и Еву побудило влечение к а) еде (и крову), б) красоте, в) знанию, г) сексу, д) шалостям. Те же стремления могли подтолкнуть их к совершению любых других действий, не исключая убийства и даже, пожалуй, какой-либо работы. Таким образом, автор книги Бытия, смотревший в корень проблемы, перечислил все соображения, которые могут подвигнуть обыкновенного человека к занятиям – подчас самым внезапным и неожиданным. Эти-то соображения (плюс еще одно) и есть главные стимулы.

Тем читателям, которым довелось побывать в Малайе, наверняка бросилось в глаза, что средний англичанин, приехавший в тропики, чтобы как следует там подзаработать, всегда мечтает уйти на покой. Если спросить его, как ему видится этот покой, он нарисует примерно такую картину: спокойная жизнь в сельской местности с приличным пейзажем и климатом, простые, незамысловатые развлечения (охота и рыбная ловля), небольшой садик, близкие по духу друзья и соседи, изредка – поездки в город и (обязательно!) много свободного времени, чтобы выгуливать собаку. Такое весьма отдаленное будущее оказывается стимулом, заставляющим многих европейцев всю жизнь работать в заморской стране не покладая рук и там же отходить в мир иной. И все это время европеец поражается явной лени малайца, зачастую недвусмысленно осуждая его за это. Будучи сравнительно примитивным народом, малайцы как правило сторонятся тяжелого труда и отдают предпочтение карьере политиков, солдат, полицейских и шоферов. Плантаторы и купцы, сопоставляя этих незадачливых работников с куда более работящими китайцами или индийцами, не раз грустно вздохнут. Но вот чего европеец никак не может понять, так это того, что малаец (вкусы которого очень схожи с его собственными) от рождения имеет все возможности для покоя, ради достижения которого англичанин, собственно говоря, и трудится. Малаец появляется на свет в стране с приличным климатом и массой рек, в стране, где еды предостаточно, а жизнь приятна. У него нет нужды изматывать себя работой; потребность в деньгах он испытывает разве что когда идет в кино или хочет купить сигареты. Владеть велосипедом хорошо, думает малаец, однако лежать в тени намного лучше.

Автор книги Бытия скрупулезно перечислил главные стимулы человеческой деятельности, не забыв упомянуть и тягу к озорству. Из всего этого лишь отождествление наготы с сексом не может притязать на универсальность. У грека, скажем, нагота ассоциировалась скорее с атлетизмом. Вот так и озорство понимается по-разному: запретное не только привлекательно, но и весьма разнообразно. Однако дальнейшее развитие цивилизации привело к возникновению нового значительного стимула. Речь идет, конечно же, о статусе.

Проблема статуса делается жизненно важной, как только удовлетворяются (хотя бы отчасти) остальные надобности человека. Эта проблема оказывает влияние и на наше отношение к еде, красоте, знанию, сексу и озорству. Существуют две разновидности статуса: в одних случаях он зиждется на авторитете, в других – на богатстве. Комбинация того и другого вероятна, но все же это понятия разные. Символами двух вариантов статуса являются орден «За безупречную службу» и автомобиль «роллс-ройс». В странах, которым присущи аристократические традиции (например, в Британии), для достижения особо высокого статуса необходимо наличие таких факторов, как служебное положение, происхождение, образование, атлетические способности и бесстрашие в бою. В странах, не обладающих такими традициями (например, в США), можно обойтись очень большим капиталом и доходом. Миллионеров, награжденных «Крестом Виктории», можно встретить весьма редко, и рекорд Томаса Мора, который сумел стать и сановником, и святым, видимо никому не удастся побить.

Как уже упоминалось выше, такое явление, как статус, оказывает влияние на более древние и азбучные стимулы. Пища искателей статуса – икра под шампанским. Красота находит свое воплощение в особняке (желательно, чтобы он располагался на крыше небоскреба), а знание – в неустанной болтовне на редкость информированного окружения. Секс изыскан, а озорство таково, что менее исключительным людям ничего подобного и в голову никогда не придет.

Теоретически можно вообразить себе человека, лишенного стимулов, поскольку они у него уже все есть. Скорей всего, такие люди действительно существуют, но так ли уж их много? Ведь тот, кто обладает богатством, мечтает об авторитете, а тот, кто авторитет уже заработал, как правило испытывает недостаток в богатстве. Причина популярности Джона Ф. Кеннеди легко объяснима: она заключалась в том, что президент имел и то и другое, да к тому же еще прошел и действительную военную службу. Безусловно, немногих людей можно отнести к данной категории; все прочие вынуждены довольствоваться более насущными стимулами на низших уровнях бытия. Однако динамическая энергия общества формируется как раз из тех усилий, которые его члены прикладывают ради осуществления своих вожделений. Общее количество этой энергии равно сумме указанных усилий и прямо пропорционально различию в авторитете и богатстве между высшими и низшими слоями общества. Старания уравнять все статусы приводят к уменьшению общего количества энергии, и если они в конце концов завершатся полным успехом (чего до сих пор не случилось), то общая сумма человеческой энергии приблизится к нулевой отметке.

Отдельные теоретики берут на себя смелость утверждать, что граждане идеального общества ни в каких стимулах нуждаться не будут. Воспитанные соответствующим образом, они станут работать, мыслить и творить на благо всего человечества. Другие теоретики убеждают нас, что подобное общество нежизнеспособно. Такие высказывания абсолютно необоснованны. Альтруистические сообщества подобного рода существуют и в наши дни. Возникли же они несколько веков назад. К ним относятся все монастыри мира – как буддийские, так и христианские. И никто не осмелится сказать, что этот опыт оказался неудачным! Но основным условием его успеха является отказ от секса, от женщин. Ведь, если сбросить со счетов змея, первой в райских кущах не устояла перед стимулом Ева. Именно она, как следует постаравшись, заполучила мини-юбку и норковую шубку еще до того, как им с Адамом пришлось сменить место жительства. С тех библейских времен события разворачивались приблизительно в том же духе. Один на один с самим собой монах вполне может ограничиться созерцанием. Но если у него появится супруга, она тут же станет требовать каких-то свидетельств его любви. Как только у него появятся дети, он пожелает их одеть, обуть, накормить и дать им дорогостоящее образование. В основе таких человеческих устремлений лежит не эгоизм, а любовь. Они очень далеки от всего, чего надо стесняться, и у нас есть все основания с изрядной долей сомнения отнестись в любой модели общества, их исключающей. Монастыри, конечно же, существуют, но если бы весь мир вдруг сделался монастырем, это означало бы, что наша цивилизация приблизилась к своему преждевременному концу.