Стадион "Лейн Филд" располагался рядом с шоссе Харбор Драйв неподалёку от берега. Тихий океан начинался прямо за третьей базой. Если посмотреть налево, за забор, можно увидеть железнодорожную станцию Санта-Фе. Поле было широким - 118 метров в длину и 152 метра в ширину. Аутфилдерам* придётся попотеть. Кэтчеры* же...

   Диллон и Вензел запаслись, ход-догами, попкорном и пивом. Лес указал на забор.

   - Это самая дикая вещь, что я видел на бейсбольных площадках. А побывал я много где.

   Его приятель, глотнув пива, кивнул.

   - Кто бы это место ни строил, он был наверняка в стельку пьян.

   Насчёт забора, как такового, они ничего против не имели. Проблема лишь в том, что он возвышался в четырех метрах от них. Датч Вензел вновь приложился к бутылке.

   - Нихрена мы тут не увидим - ни подач, ни пролётов.

   - Это мягко говоря.

   На поле появились "Падрез". Органист заиграл гимн США. За "Падрез" выступал Бутс Поффенбергер. Он пару лет поиграл в высших лигах и ничем особенным не отличился. За "Солонс" играл Тони Фрейтас - ещё один выходец из высшей лиги. Он выполнил сингл, но раннер "Падрез" попытался украсть подачу.

   Когда он полез в споры, к нему присоединился тренер "Падрез". Он кричал и размахивал руками, хотя понимал, что изменить решение судьи никак не мог.

   - Кто это? - спросил Вензел. - Весьма неплох.

   - Кёртис Дёрст, - ответил Диллон. - В двадцатые играл за "Браунс" и "Янкис".

   - А, точно. Вспомнил. Будет так орать - обосрётся.

   - Э, мужик, за языком следи, - раздался сзади голос. - Я тут с дочерью.

   Диллон и Вензел переглянулись и пожали плечами. Стадион - не место для разборок. Они решили не усугублять. Мужику за их спинами несказанно повезло. Первый бейсмен* "Солонс" решил вставить свои пять копеек в разгоревшийся спор. К нему присоединился Пеппер Мартин - ветеран Газовой банды*, который сейчас также тренировал команду из Сакраменто.

   Дёрст в итоге отошел на третью базу и игра возобновилась. Поффенбергер был точен, но Фрейтас оказался точнее. В высших лигах он не блистал, но сейчас уже пять лет подряд выбивал по двадцать очков за сезон и был готов повторить это достижение в шестой раз. "Солонс" выиграли у "Падрез" со счётом 3:1.

   Стадион находился неподалёку от базы морпехов. Вместе с ещё несколькими бойцами Вензел и Диллон ждали автобуса, который отвезёт их обратно.

   - Не так уж и плохо, - заметил Диллон.

   - Да, вполне, - согласился Датч. - Типа, одна из тех ценностей, за которые мы боремся, да?

   - Ага, только сраные япошки тоже любят бейсбол. Когда я был в Пекине, до того, как его захватили, у их солдат была своя команда, и они играли с нами. Пару раз даже победили, суки. У их питчера* такая кручёная подача - ты такой никогда не видал. Упасть можно.

   - Идут они на хуй. Макаки гнусные. Хуесосы, - бросил Вензел.

   Никто из стоявших рядом морпехов не сделал им предупреждение насчёт ругани. Парочка, включая одного капитана, лишь кивнула в знак согласия. Остановился автобус, изрыгнув струю дыма. Лес и остальные морпехи зашли в салон. Скрепя всеми механизмами, автобус увёз их обратно в Кэмп Эллиот.

   Кензо Такахаси всегда был рад выбраться из палатки, которую делил с отцом и братом, когда они не находились на борту "Осима-мару". Жизнь под тентом постоянно напоминала ему о том, что их собственный дом лежал в руинах, под которыми погибла его мама.

   Жизнь с отцом в одной палатке демонстрировала, насколько сильно они различались. Кензо горько усмехнулся. До войны они с Хироси отчаянно старались стать американцами. Но для хоули, которые всем здесь заправляли, они оставались лишь парой япошек. Отец никогда не понимал, зачем они хотели стать похожими на светловолосых голубоглазых американских детишек, с которыми они учились в школе. Отец всегда оставался японцем.

   Сейчас всё обернулось шиворот-навыворот. Заправляли всем японцы. Хоули оказались выброшены из седла. Отец гордился так, словно именно он командовал армией вторжения. А Кензо... всё ещё пытался стать американцем.

   Он снова усмехнулся, с ещё большей горечью. Кажется, он обречен вечно грести против течения. Одетые в строгие костюмы управляющие, руководившие Большой Пятёркой - группой компаний, которые правили Гавайями - не хотели знаться с японцем, который вёл себя, как американец. То же самое касалось Императорской армии и флота Японии. Обе эти стороны гораздо лучше относились друг к другу, чем к людям, вроде Кензо.

   Мимо прошёл японский патруль. Кензо поклонился, держа в левой руке тряпичный мешок. Солдаты не обратили на него внимания, хотя вполне могли бы его избить, если бы он не поклонился. Они болтали между собой на хиросимском диалекте, точно на таком же разговаривал и отец Кензо. Сам он и его брат Хироси говорили по-японски чище, так как обучал их сенсей* из Токио.

   Кензо пересек несколько неофициальных и не совсем законных рынков в азиатском квартале Гонолулу. Когда питание обычным рационом означало скорую смерть от голода, обеспеченные люди, либо те, у кого было, что продать, вышли на улицы. Иногда на эти рынки заходили что-нибудь купить японские солдаты и матросы. Питались они лучше гражданских, но им тоже не хватало. А их командование наверняка получало свою долю, чтобы смотреть в другую сторону.

   Когда Кензо отошел восточнее Нууану-авеню, рынки исчезли. Ими управляли корейцы, китайцы и японцы. Хоули ходили и туда, но не так часто. Кензо не понимал, почему так, но видел всё своими глазами.

   Хоули в основном притворялись, словно 7 декабря ничего не произошло. Дома оставались ухоженными. Церкви, выстроенные в том же стиле, скорее подходили пейзажам Новой Англии, чем тропическим Гавайям. Лужайки оставались ярко-зелеными и в основном постриженными.

   То там, то тут, свидетельствуя о войне, зияли пустыри. Почти все дома, что стояли в тех местах были разобраны на дрова и прочие полезные материалы. Жители старались делать всё, чтобы растительность сильно не расползалась по сторонам.

   Кензо завернул за улицу, во дворик, мало отличающийся от всех остальных в этом районе. За ним с подозрением следили птички майны. До 7 декабря полосатые горлицы свободно гуляли по обочине, но люди съедали их быстрее, чем они успевали размножаться. Майнам, по крайней мере, хватало ума, оставаться настороже.

   Кензо подошёл к аккуратному крыльцу обитого вагонкой дома - брата-близнеца всех остальных в этом районе. По сравнению с лачугой, где вырос Кензо, это был настоящий дворец. Он постучал в дверь. Открыла ему светловолосая женщина средних лет.

   - Здравствуйте, миссис Сандберг, - сказал парень.

   Женщина слегка нервозно улыбнулась.

   - Здравствуй, Кен, - ответила она. - Входи.

   В школе все звали его Кен. Все хоули. А его брат для них был Хэнком, а не Хироси. У большинства родившихся на Гавайях японцев, помимо имени, данного при рождении, было и второе, американское имя. За исключением времени, когда он находился с отцом, парень думал о себе, как о Кене, а не о Кензо. После смены хозяев на Гавайях, некоторые японцы отбросили американские имена.

   Кензо вошёл внутрь и ощущение, что он в Новой Англии стало сильнее. Массивная мебель, рисунки "Карриер и Айвз"* на стенах, повсюду на полках разнообразные безделушки.

   Кензо протянул женщине мешок.

   - Принёс тут вам, - как можно спокойнее произнес он.

   Миссис Сандберг взяла мешок и заглянула внутрь. Откровенно говоря, она не хотела этого делать, по крайней мере, не в его присутствии. Но, ничего поделать с собой не могла. Женщина улыбнулась и закрыла мешок.

   - Спасибо большое, Кен, - сказала она. - Это самый лучший дельфин, что я видела.

   Кензо подумал, что то, как хоули называли махи-махи, звучало по-идиотски. Так он был похож на родственника морских свинок. Говорить об этом миссис Сандберг смысла не было.