Это, если вдуматься, очень выгодно начальству, у которого на любого диссидента всегда найдётся компромат, и загнобить, а то и посадить, можно любого колхозника, и притом — строго по закону! Ну что сама система выстроена так, что без нарушения закона, и притом систематического, не проживёшь… вы не понимаете, это другое!

На производстве, где люди получают какую ни есть, но зарплату, тащить продолжают как из-за въевшейся привычки, так и из-за дефицита всего и вся. На это, если в меру, закрываются начальственные глаза, но…

… компромат в папочке накапливается! И когда нужно надавить на человека, чтобы он вышел в выходной, взял отпуск в октябре или поработал «за себя и за того парня», достаётся.

В общем, как по моему мнению, так и по мнению родителей, эта игра не стоит свеч. По крайней мере — для нас, с учётом биографии и национальности.

После завтрака помог родителям разобрать стол, и одна из досок столешницы легла на кронштейны, став полкой для посуды, вторая снова стала частью гладильной доски, ну а сам стол, сложившись книжкой, встал у подоконника. Собственно, он нам и не особо нужен — такой большой, тем более за завтраком, для семьи из трёх человек. Но мама никак наиграться не может, и я её прекрасно понимаю!

Продолжая пикироваться с отцом, она уселась на диванчик, который ещё полчаса назад был кроватью, и, тая невольную улыбку, погладила подлокотники. Отец, глядя на неё, засмеялся и шагнул вперёд, опускаясь на одно колено…

— Я на работу! — опережаю события и выскакиваю за дверь. Время ещё раннее, перед туалетом только начала образовываться очередь, так что у родителей, если вдруг им захочется понежничать, время есть!

Я, к слову, приспособился ходить в общественный — благо, расположен он напротив дома, и иногда, в часы пик, удобнее сбегать туда. Он, к слову, будет как бы не почище нашего, потому как гадят всей квартирой, а убирает, до сих пор, одна только мама, ну и я иногда. Уж и не знаю, это у них коммунальные контры продолжаются, с вялотекущей шизофренической войной всех против всех, или дорогих соседей эта ситуация более чем устраивает.

— Не рано? — вяло поинтересовалась знакомая продавщица, курящая позади магазина. Вид у неё заспанный, помятый, а немолодое лицо с тонкой сеточкой шрамов слева у шеи, совсем не украшает наличие косметики. Её, косметику, надо бы освежить… хотя не факт, что поможет — советское, в данном случае, совсем не значит отличное!

— А чего высиживать? — отвечаю вопросом на вопрос.

— И то верно, — одобрила женщина, потушив папиросу и зевая в ладонь, — Ну, пошли! Сейчас покажу тебе фронт работ. Ничего, в общем, сложного, но внимательным надо быть. Здесь…

Кивая, слушаю её вполуха, начав работу, а женщина, всё ночь занимавшаяся инвентаризацией, зевая, проговорила всё нужное и лениво, только чтобы не заснуть, начала помогать мне. Я на эту ленцу не в обиде — это, собственно, моя и только моя работа, и если человек хоть как-то помогает, то спасибо ему большое!

Попутно она рассказывает разное, и ничего так… интересно бывает. Я с ней не в первый раз попадаю, так что наслушался. Рассказчица, правда, так себе, излишне всё сухо, и с темы на тему перескакивает, бывает и невпопад. Но тем не менее…

Биография та ещё! И санитаркой в войну успела, и отсидеть — после. Но сейчас таких, ушибленных Судьбой, пол страны.

Странно бывает — так вот. Общаешься, и знаешь, что фронтовик, под пулями человек бывал, и тут же — мелкое воровство, доносы на соседа, бытовое насилие в семье, алкоголизм.

В общем, понятно, что люди в массе своей не святые, а фронтовики с ПТСР, тем более. Психика у этого поколения напрочь изломанная, и многим, по-хорошему, не к психологу даже, а к психиатру не помешало бы наведаться.

Но это в голове понятно, а сердцем никак не могу принять, что эти люди, выстоявшие в войну и восстанавливавшие потом страну, могут — вот так…

Хотя они — просто живые, а не памятники сами себе. Плоть от плоти, как говорится… эпоха такая вот, сложная.

Вернувшись домой, быстро поел, притащил из коридора общую лестницу и подмазал побелку, чуть осыпавшуюся там, где гимнастические кольца прикреплены к высокому потолку. Наскоро, но очень тщательно, убрав за собой, и ощущая грызущий желудок голод, всё ж таки не удержался и опробовал кольца, придя в полный восторг.

Потом, перекусив ещё раз, убежал играть в футбол с ребятами из школы, и назад пришёл чуть ли затемно, голодный, как волк, и грязный, как свинья после дождя!

— Ма-ам! — начал я с порога, стягивая с себя футболку, и тут только заметив гостью, натянул её назад.

— Это тётя Марина, — представила меня мама, — моя коллега с работы.

Тётя Марина, по виду мамина ровесница, в молодости, очевидно, была очень миловидной, если не сказать — красивой. Рыжеватые кудрявые волосы, лицо сердечком, кожа, и поныне свежая и тугая.

Но с возрастом дама располнела, и если несколько рыхловатая корма и расплывшаяся талия, явления, в общем-то, неудивительные, то вот личико, оставшееся по-прежнему миловидным, обзавелось изрядными щёчками. Опять же, бывает… вот только щёки эти отросли так интересно, что воспринимаются как-то отдельно от всё ещё миловидного треугольного личика, и кажется, будто она вылезает из жопы!

Я не знаю, откуда у меня появились такие ассоциации, но они, чёрт подери, появились! Да и лицо… в самом деле, никогда такого не встречал, даже близко.

Выдержав представление, выслушал, что я очень умный мальчик, и вся наша семья, это замечательные люди, и что ей всё равно, что мы евреи, потому мы, то бишь евреи, бываем разные, а она, вот такая замечательная, интернационалистка…

… и пошёл наконец мыться. А потом был чай — с тортиком и потоком сознания, заглядывающие в гости ахающие соседи и мучительное, болезненно понимание, что это — надолго!

— Да-да, конечно, Мариночка! — обещала мама, счастливая и раскрасневшаяся, — Непременно!

' — Чёрт… — запиваю досаду чаем, кивая не всегда впопад на расспросы, и, м-мать, рефлексируя… — это ж теперь — на ближайшие недели, как в зоопарке! А в качестве отдыха — помощь с ремонтом, дизайном, и просто — помощь! Я уже не уверен, что это того стоило…'

— Леночка зайдёт, — щебечет мама, протирая сервиз, — и девочки с работы! А потом Евгения Петровна… ну та, из «Стройдетали»! Ваня, я ж сто раз говорила, ты меня никогда не слушаешь! Я к ней заходила, когда работу искала. Такая милая дама! Чаем угостила…

Отец кивает, стараясь не кривиться. После жизни в крохотных рабочих посёлках, где круг общения не то чтобы велик, и, скажем так, местами специфичен, мама сейчас наслаждается открывшимися возможностями.

Для неё, как мне кажется, главное не колбаса и мохер, а именно общение. Даже не десятки, а сотни контактов, возможность причаститься каких-то тайн, сплетничать, быть допущенной к десяткам и сотням интриг и интрижек, а главное — самой выбирать круг общения!

Она необыкновенно социальна, и сейчас расцвела, и кажется даже, помолодела. Поэтому…

—… да, мама, — киваю я, — к двенадцати как штык!

… и ссыпаюсь по лестнице, переводя дух. Всё должно пройти и-де-аль-но! Ну, по мнению мамы! Первое впечатление и прочее…

В общем, заинструктировала она нас — по самое не могу! Рефреном — мы семья русских интеллигентов хорошего еврейского происхождения, и это нельзя ни выпячивать, ни скрывать. Что, как… я лично, без шуток, зубрил и репетировал!

Сунув руки в карманы брюк, побрёл куда глаза глядят.

— Выньте руки из карманов, молодой человек! — возмущённо потребовала у меня немолодая встреченная дама, по виду жена большого начальника, — И застегните верхнюю пуговицу! А то выглядите, простите, как босяк!

Не удовольствовавшись этим, дама, не обращая внимания непроизвольный горловой рык, застегнула мне пуговицу.

— Вот лучше будет!

Улыбнувшись улыбкой надзирательницы концлагеря, она поправила мне ворот и пошла своей дорогой.