— Однажды хотел поцеловать, но я не смогла, — опустила я голову.

— Дай угадаю, после этого случилась пытка молчанием, а потом ты стала врагом, да? А он разыгрывал обиженную невинность.

— Да. Почему ты не сказала мне, Таня?

— Не знаю. Мы с тобой отдалились, ты меня ненавидела.

— Я никогда тебя не ненавидела, — вспыхнула я.

— Презирала. Да я и сама себя презирала, а справиться с этим сил не находила. В глаза тебе смотреть боялась, думала, осудишь.

— Я никогда никого не сужу, — опустила я голову, — сама не ангел.

— Тебя, Машка, в нашу семью подкинули, — криво усмехнулась Таня. — Может, чтобы мы поняли, что такое доброта?

— Прекрати. Я Милане сказала, что больше не буду оплачивать ее учебу, — призналась я.

Таня несколько раз кивнула и недовольно сжала губы:

— Милана разбалованная сучка, которая совсем берегов не видит. Ладно, разберемся. Как тебе помочь?

— Никак, — сжала я зубы, — лекарства нет, лечения тоже. Можно только отсрочить неизбежное. Я боюсь, Тань. Мне страшно.

Я обняла себя руками, а сестра подошла ко мне, села рядом и прижала к себе:

— Я с тобой, Машка. С тобой до конца. Мы что-нибудь придумаем, обещаю. Что? Думаешь, я сорвусь? Не веришь?

— Верю.

— Я не сорвусь, обещаю. Садись, я тебя заплету? — со слезами на глазах предложила сестра. — как в детстве…

Я села на пол у ее ног, а Таня взяла расческу и начала меня заплетать.

Мы сидели так до позднего вечера и говорили обо всем так, словно не было прожитых лет, а мы все еще подростки, которые секретничали, спрятавшись от родителей в своей комнате.

Глава 33

Маша

Таня давно ушла, а Марата все не было. Я выгуляла Снежка; не моргая смотрела на дорогу и искала глазами машину Рата, но ее не было. Звонила, но он не брал трубку.

Вернувшись домой, бродила из угла в угол, постоянно выглядывая в окно, но знакомого силуэта так и не увидела.

Приняла пару таблеток от головной боли, чувствуя приближение нового приступа, легла на диван и свернулась калачиком. Прикусила кулак и молилась, чтобы с ним все было хорошо.

Марат никогда не задерживался, он всегда брал трубку, когда я звонила, но не в тот вечер.

Я потянулась за телефоном, набрала его номер еще раз, но абонент был недоступен. Меня трясло от страха, в груди что-то больно сжалось.

Утром он предложил пожениться, а вечером пропал… Пожалел? Или наконец понял, что я больна? Осознал это и решил не тратить на меня свое время?

Я пролежала так до глубокой ночи, перекручивая панические мысли в голове, и уже готова была мчаться куда угодно, просто чтобы не сидеть на месте, умирая от неизвестности.

Может, с ним что-то случилось? Он очень плохо спал последние недели, мог уснуть за рулем, и…

Нет, нет, нет! Только не это! Пожалуйста!

Я подскочила с места, когда услышала, что в замок кто-то вставил ключ. Дверь открылась, и в квартиру вошел Марат.

Его шатало, ноги с трудом держали, и до дома он точно добирался на автопилоте.

Марат поднял на меня совершенно пьяные глаза, несколько мгновений смотрел на меня в упор и насмешливо хмыкнул.

— Ты пьян? — округлила я глаза и мысленно дала себе подзатыльник.

Очевидно же.

Подбежала к нему, помогла снять верхнюю одежду и обувь, аккуратно повесила куртку на вешалку и крепко прижалась к его груди. Было плевать, в каком он состоянии, главное, что жив и вернулся домой.

Марат поднял руку, на секунду прижал меня к себе, а потом отодвинул в сторону. Нетвердой походкой дошел до тумбочки, с трудом достал стакан, налил воду из чайника и залпом выпил.

А меня словно ледяной водой облили. Он злился. На меня. Себя. И мою опухоль. Его нервы не выдержали постоянного напряжения, ожидания и невозможности хоть что-то предпринять.

Я не винила Асманова ни секунды. Я пролежала в неизвестности несколько часов и чуть не сошла с ума, а он смог выдержать несколько недель.

— Что случилось? — робко спросила я.

— Ничего, — отрезал Марат, — все в порядке. Вот.

Он достал из кармана бархатную коробочку и положил ее на тумбочку.

— Откуда деньги? — обмирая от страха, спросила я.

Марат устало упал на диван и выдавил:

— Машину продал.

— Зачем, Марат?

Я подошла к нему, села рядом и кусала губы. Вернулось чувство вины, ядовито напоминая, что во всем виновата я. Это из-за меня он стал таким, я его довела.

Он так старался, а я? Достаточно ли я старалась для него?

Он хмыкнул и запустил обе пятерни в волосы. Наклонился, положил локти на колени и прикрыл глаза.

Я не знала, что сказать. Как ему помочь? Как успокоить, поддержать?

Боже, зачем я вообще согласилась с ним жить? Зачем сказала «да», когда он предложил пожениться? Нужно было отказаться, что-то сделать, заметить, что он ломается…

— Марат, — робко позвала я, — ложись, ты должен поспать.

Он повернул голову и посмотрел на меня тяжелым взглядом. В тот момент я поняла: случилось то, чего я больше всего боялась — скоро он меня возненавидит.

Даже самая сильная любовь может сломаться под угрозой болезни и смерти. Наша же была совсем крохотной, только что родившейся.

— Ненавидишь меня? — протолкнула я сквозь ком в горле.

— Нет, — отрывисто бросил Марат.

— Зря мы все это затеяли, — пробормотала я. — Я испортила тебе жизнь.

— Я хочу побыть один, — попросил Асманов. — Иди спать. Все будет хорошо.

Он упал на подушку, закрыл глаза и мгновенно отключился. Я посмотрела на Снежка, сдерживая слезы на глазах, и резко поднялась.

Я задыхалась. Пыталась вдохнуть, но не получалось. От бессильной злобы, вины, от любви к нему.

Я так хотела хоть немного побыть по-настоящему счастливой, и я получила свои две недели счастья. Видимо, больше мне не полагается. Лимит исчерпан.

Только вот за мое счастье платить вынужден тот, кого я полюбила больше собственной жизни. Тот, ради кого я бы, не задумываясь, эту жизнь отдала, только бы он был счастлив.

Кислорода не хватало. Я обняла себя руками и хватала ртом воздух, но словно находилась в вакууме, где его почти не осталось.

Я еще раз с любовью посмотрела на Марата, ушла в спальню, принесла ему одеяло, укрыла его, поцеловала в висок, вдыхая его запах, смешанный с алкоголем, и быстро оделась.

Мне нужно было на воздух. Я больше не могла сидеть на месте, боль требовала выхода, движения.

Надела сапоги, куртку, шапку, приказала Снежку оставаться дома, выключила свет, чтобы не мешал Марату спать, и очень тихо заперла дверь.

Боль вернулась. Не головная, душевная. Она несла меня по дороге, не позволяя остановиться.

Я вытирала слезы тыльной стороной ладони, не обращая внимания на ветер, на то, что на меня косились немногочисленные прохожие.

Я ничего перед собой не видела. Шла, не оглядываясь, и неистово молилась. Не о себе. О Марате. Со мной и так все было понятно, а вот он…

Пожалуйста, Боже, если ты есть, помоги ему! Не дай опустить руки. Огради его от бед! Он хороший, такой хороший, добрый, верный, заботливый. Мы оба теперь это знаем! Он заслужил счастья.

Остановилась у моста, обхватила перила руками и продолжала молиться. О счастье мужчины, которого так сильно любила. Такого молодого и такого сильного!

— Маша, — услышала я словно сквозь вату знакомый голос.

Обернулась и увидела Тимура. Непривычно хмурого, серьезного и… Мне показалось, или в его глазах был страх?

— Что тебе? — сорвалась я. — Снова станешь принуждать пойти с тобой в клуб? Трахнуть меня хочешь? Так на, бери! Я вся твоя!

Я развернулась, раскинула руки в сторону и твердо посмотрела ему в глаза.

— Что ты стоишь? Бери, пока дают! Или так неинтересно, да, Тимур? Нужно, чтобы я сопротивлялась?

Тимур сглотнул, вытащил руку из кармана и медленно протянул ко мне. Я окончательно растерялась, когда он большим пальцем стер с моей щеки слезу и хрипло поинтересовался: