Она пролетела как на крыльях через комнату, где больные ожидали приема, открыла дверь, ведущую в мамин кабинет, где должно было быть сейчас, по ее представлениям, темно и пусто.

Но комнату заливал свет.

За столом в ночной рубашке сидела Джо, руки ее были сложены на груди, а лицо хранило выражение какой-то зловещей пустоты.

Улыбка Джинкс потухла. Конечно, она собиралась сказать матери о Райле и о том, что он будет разговаривать с отцом о них. Но она вовсе не хотела рассказывать матери об этом свидании с Райлем и о том, что при нем она была в одной ночной рубашке! Увидев выражение маминого лица, она поняла, что ей следует рассказывать о них с Райлем как можно меньше.

— Закрой дверь, Джинкс.

— Да, мама. — Послышался щелчок. Она никогда не видела мать столь ледяной в своем спокойствии. Когда она сердилась, то обычно кричала. Мама никогда при этом не становилась такой белой и напряженной. Становиться таким в разгневанном состоянии было свойственно Райлю, но маме — такого Джинкс не могла припомнить.

Но все же Джинкс сразу распознала ее гнев. Гнев и что-то еще — столь глубокое, что не позволяло матери кричать.

— Я знаю, что ты была на свидании с Райлем, я уже проверила его кровать, так что даже не пытайся мне врать.

Джинкс с облегчением вздохнула.

— О, я и не собиралась врать тебе, мама. Мне очень жаль, что пришлось выйти к нему в одной ночной рубашке, но Эдит все говорила-говорила, и я никак не могла от нее избавиться. — Слова так и текли из нее ручьем. — О, мама, я так счастлива, ты никогда не догадаешься, что произошло. И за миллион лет не догадаешься. Райль любит меня. Он просил, чтобы я подождала его, пока он будет учиться, чтоб стать знаменитым художником и иметь возможность содержать жену. Он собирается говорить с отцом о нашей помолвке и о том, чтоб изучать искусство. Райль попросит у отца разрешения на это завтра утром.

Радость уже не слепила глаза Джинкс, и она постепенно стала осознавать странность молчания Джо.

— Мама?

Лицо матери было белее полотна. Боже! Каким образом удалось матери догадаться о том, что произошло в саду? Неужели это видно по Джинкс? Мама выглядела так, словно вот-вот упадет в обморок. Джинкс поспешила было к ней, но голос матери остановил ее:

— Сядь!

Мама никогда не говорила с ней таким тоном. Джинкс села.

— А теперь я кое о чем спрошу тебя и хочу, чтобы ты сказала мне правду. Понятно?

Джинкс кивнула. Так мама все-таки знала? Но откуда?

— Он… Райль делал что-нибудь с тобой сегодня ночью? Он трогал тебя?

Так мама не знает. Джинкс глубоко вздохнула.

— Мы целовались, — сказала она. — О, мама, я не понимаю, почему ты так расстроилась. Ты ведь сама говорила мне, что я вырасту и когда-нибудь влюблюсь, и вот я влюбилась, вот и все.

— Так насколько же ты повзрослела за сегодняшнюю ночь? — спросила мать грубо. — Что он с тобой делал? Он касался твоих… твоих интимных мест? Твоей груди? — Мать выглядела такой необыкновенно измученной. — Как далеко ты позволила зайти ему, Джинкс? Что он делал с тобой там, в тени деревьев?

Свет погас в зеленых глазах Джинкс, на смену ему пришло выражение злого возмущения. Мама говорила об этом как о чем-то необыкновенно грязном.

— Мы целовались. И я пообещала ждать его. А он обещал поговорить с отцом. — Она отбросила со лба рыжие волосы и вздернула подбородок. — Я не понимаю, почему ты так расстроилась. Ты говоришь так, как будто любить — это грязно! Но это не грязно! И не может быть грязно!

Даже несмотря на то, что Райль сказал, что им не следовало делать то, что они делали, — он ведь еще сказал, что любит ее. Навсегда, сказал он. И поэтому все, что они сделали, было правильным и прекрасным. Они любят друг друга и собираются пожениться.

— Мы любим друг друга, мама! — взорвалась она. — Ты ведь говорила, что любовь прекрасна, и ты была права!

— Я должна кое о чем рассказать тебе, Джинкс, и хочу, чтоб ты внимательно выслушала меня. — Мама выглядела внезапно состарившейся. Она оперлась о стол и держалась за него так, как будто нуждалась в опоре. — Ты не должна позволять когда-либо Райлю Толмэну прикасаться к тебе! Ты не должна даже думать о нем таким образом. — Она облизала губы. — Мне нелегко говорить об этом. И я не хочу, чтобы ты плохо думала о своем отце…

С тяжестью на сердце Джинкс ждала продолжения маминого рассказа. Она не представляла, какое отношение может иметь отец ко всему этому, и не хотела даже слушать об этом. Она хотела говорить о Райле и о том, как сильно они любят друг друга. Конечно, не о том, что они делали в саду, а о том, как они скоро поженятся. Может быть, она даже сможет уехать с Райлем, когда тот поедет учиться! Джинкс не собиралась слушать маму, когда та говорила, что она не должна даже думать о Райле. Как она может не думать о нем? Райль был абсолютно всем для нее.

— Когда Карр был маленьким, твой отец сошелся с другой женщиной, Джинкс. — Джо прикрыла глаза, как будто от нестерпимой боли.

Джинкс насторожилась:

— Другой женщиной?

— Это случилось в Сан-Франциско. Ее звали Гейл Толмэн.

Толмэн? Что значит «отец сошелся с ней»? Толмэн?

— Я так бы никогда и не узнала о Райле, но мать его умерла в родах, и твой отец привез своего незаконного ребенка, чтобы я вырастила его.

— Ты говоришь, отец… имел ребенка от той женщины? Ты говоришь, Райль — мой… — Джинкс встала и попятилась в ужасе.

— Нет, нет, я не верю тебе. Ты все это придумала, ты не хочешь, чтоб я выходила за Райля, вот и все. Не знаю, зачем, но ты все это придумала, просто чтоб я не была счастлива.

— Ноги ее стукнулись о кресло, оно опрокинулось. Джинкс наткнулась на смотровой стол. — Райль не настоящий брат мне, нет! Мы сегодня говорили об этом.

Глаза Джо были полны жалости к ней.

— Неужели ты думаешь, что я стала бы наводить напраслину на отца? Врать о Райле? — Она с ожесточением потерла лоб. — Мне очень жаль, детка. Ты ведь знаешь, что я люблю этого мальчика. Он мне как родной. — Она встала, и Джинкс отметила, что глаза у нее карие.

— Но Райль наполовину брат тебе, Джинкс, — продолжила мать, — даже если твой отец не захочет этого признавать. Поэтому ты никогда не сможешь выйти за него замуж. Никогда не сможешь быть с ним.

Она обогнула стол и попыталась обнять Джинкс, но та отпихнула ее. Глаза ее были словно сгустки зеленого пламени. Джинкс даже чувствовала, как они горят. И еще она чувствовала биение своего сердца и пульсирующую боль в висках.

— Я не хочу, чтоб ты затаила злобу против отца. Ведь все эти случилось много лет назад. Он не мог знать, что так случится, что ты и Райль… Вы переживете это, дорогая. Это просто детская влюбленность, поверь мне. Но ты не должна говорить об этом отцу, ладно? Его бы ужасно ранило, если бы он узнал, что я сказала тебе.

Джинкс покачала головой, не в силах произнести ни слова.

— И Райлю, ему ты тоже не должна ничего говорить. Его бы это только еще больше ранило.

И снова эта боль в висках.

Мать все говорила о том, как ужасно было бы, если бы они когда-либо были вместе.

— Ты понимаешь, дорогая? Инцест — делить постель с таким близким родственником, как брат.

Джинкс наконец обрела голос.

— О, оставь меня! — крикнула она. — Я не хочу ничего больше слушать — и не буду. Просто оставь меня в покое!

Она метнулась к выходу из комнаты, но как только дотронулась до ручки, дверь распахнулась.

На пороге стоял отец.

— Я услышал голоса, — сказал он. Не видя перед собой ничего от боли, Джинкс пронеслась мимо него и взлетела по лестнице. Она услышала, как мать спокойно объясняет отцу:

— У нее месячные, только и всего. Я дала ей таблетку от боли.

На следующий день ни к завтраку, ни к обеду Джинкс не спустилась. В два часа пополудни Сюзанн принесла ей записку: «Мистер Райль просит встретиться с ним на веранде. Он хочет вам сказать что-то очень важное». Джинкс отвернулась, пряча свои заплаканные глаза. Она-то думала, что выплакала все слезы, но записка Райля снова вызвала у нее приступ рыданий.