— О Боже А я-то думал, что она заперлась, потому что… — Он осекся.

— Из-за ступней Эли? Вероятно, сначала так оно и было.

Он поднял голову.

— Думаю, нам надо сравнить то, что мы знаем об этом. Что ты знаешь о ступнях Элисон?

— Она заставила меня пообещать, что я никому не расскажу.

— Джинкс?

— Нет, Эли. Она показала мне свои скобки и рассказала о докторе из Бостона. Киф кивнул.

— Эмметт Тилсон. Я ездил к нему несколько лет назад и с тех пор переписываюсь с ним. Ты видела ступни Эли?

Бетс покачала головой:

— Нет, только скобки. Бедное дитя. Она говорит, что ее недостаток — в наказание за ее грехи, только, похоже, не знает, какие грехи совершила. Ох, Киф, все это такой кошмар. Я хотела поговорить с тобой об этом, но думала, что Эли не позволит мне.

Он обнял ее, и она прильнула к нему.

— Дорогой? — спросила она его в конце концов. — Почему ты так расстроился, подумав, что я видела твоего брата?

— Бетс, ты, конечно, очень эмансипированная молодая леди, но в Хэрроугейте происходят такие вещи, что даже тебе не надо о них знать.

Она резко отпрянула от него.

— Не смей так снисходительно относиться ко мне, Киф Хэрроу!

Он старался снова прижать ее к себе, но она сопротивлялась.

— Если существуют какие-то вещи, которых я не понимаю, я хочу, чтоб ты объяснил мне их. Ведь об этом ты читал в последнее время, не так ли? О сифилисе.

Он кивнул, чувствуя себя ужасно несчастным.

— Ведь это не… не болезнь, которой бывают подвержены все члены семьи, правда?

— Нет, — быстро отозвался он, — по крайней мере не в том смысле, что ты думаешь.

— Откуда ты знаешь, что я думаю? Скажи мне.

— Ну… новорожденные дети могут инфицироваться матерями, но в других случаях болезнь эта не наследственная.

— Ты вполне можешь рассказать мне. Уверяю, что весь город скоро будет болтать об этом, Киф, если уже не болтает. По крайней мере я буду знать, что правда в сплетнях, а что — нет.

Сначала он заговорил нехотя. Потом, увлекшись клинической стороной вопроса — как врач, — о болезненном и дорогом лечении, практически бесполезном на третьей и четвертой стадии сифилиса, какая, очевидно, была у Карра.

— Я бы сказал по тому, что видел, что у него теперь нейросифилис — tabes dorsalis, если быть совершенно точным.

— А что это значит?

— То, что затронут его спинной мозг и в связи с этим способность к движению. Его ноги и суставы плохо функционируют при ходьбе. А в темноте он, вероятно, вообще не может ходить.

Бетс содрогнулась:

— А это болезненно?

— Суставы у него очень сильно болят. И, по всей вероятности, мозг его тоже затронут сифилисом. Это называется «парезом», и это худшее, что бывает на третьей стадии люеса. Он будет совершенно безумным, если уже не потерял рассудок. Бетс в ужасе отпрянула.

— А существует ли хоть какое-то лекарство?

— О, есть соли ртути, мышьяка и висмута, но они не очень эффективны. И конечно же, нет никакого способа восстановить те повреждения, которые уже нанесены организму. — Киф обнял ее.

Бетс спросила:

— Как мы можем залучить оттуда Джинкс и Элисон?

— Не знаю.

Бетс подумала, что она никогда еще не слышала, чтобы в его голосе звучала такая вселенская грусть.

— Но ты ведь не позволишь, чтобы это сломило тебя, слышишь? Ты не несешь ответственности за своего брата! Ты ведь не подожмешь свой хвост и не станешь прятаться, так же как и твоя сестра!

Он улыбнулся:

— Я не смог бы этого сделать, даже если б хотел. Ты бы мне это не позволила.

— Ты прав, не позволила бы. — Она улыбнулась ему в ответ и смахнула слезы, поблескивавшие на ресницах.

— Мне следовало бы рассказать тебе обо всем этом до нашей свадьбы, но я боялся, что могу потерять тебя.

— Ну, не выдумывай, — сказала она, прижимаясь к нему. — Как-нибудь я расскажу тебе о пирате, который есть в моей семье. Но сейчас нам надо придумать, как вытащить оттуда Эли и Джинкс.

— Да.

— Киф, тебе следует написать Райлю Толмэну.

— Я думал об этом, но, наверное, не могу этого сделать. Джинкс не хочет видеть его. Бетс приподнялась:

— Но ведь она любит его. Стоит тебе только назвать его имя, как она…

— Знаю, но между ними произошло что-то ужасное. Это случилось тем летом, когда я уехал в школу. Даже тогда я чувствовал что-то, а ведь я был всего лишь ребенком. Что бы это ни было, но из-за этого она сбежала от него, от нас — и с тех пор все время убегает.

— А куда она убежала?

— Она вышла замуж за Эрика Магилликутти — отца Элисон. Эрик — сын тети Эйлин от первого брака.

Перед глазами Кифа встали золотые волосы Эли и ее милое лицо, и его неожиданно осенило — Эли вовсе не дочь Эрика! Она дочь Райля!

— Тогда, может быть, Эрик — муж Джинкс — мог бы убедить ее покинуть Хэрроугейт, — предположила Бетс.

Киф фыркнул:

— Эрик не хочет больше и слышать о Джинкс.

— Тогда остается только связаться с мистером Толмэном. Ведь нас Джинкс не станет слушать. Может быть, он сможет сделать что-нибудь.

— Нет, это не мое дело — просить его приехать, это дело Джинкс и Райля, я не должен вмешиваться. — Киф встал и зашагал по комнате. Вероятно, Райль даже не знал о том, что у него есть дочь.

— Вот что я сделаю, — сказал он наконец, — я напишу ему о собрании директоров. Я сам решил на этот раз посетить его, поэтому вполне могу попросить приехать на него и Рай-ля. А когда он приедет, будет только естественным, если мы заговорим о Джинкс.

— Собрание директоров? Что это за собрание?

— Оно состоится примерно через месяц. Со вчерашней почтой я получил уведомление. Ты же знаешь, что Хэрроу Энтерпрайзес принадлежит всей семье. Мой кузен Олли Хэрроу — ее ответственный секретарь. Он сообщает всем нам, как идут дела в компании. Но, по-моему, они с Карром — единственные члены семьи, посещающие эти собрания.

— А разве это законно? Разве большинство директоров не обязано посещать их? Кажется, Марк говорил…

Киф усмехнулся.

— Не думаю, что законность очень волнует Карра. Марк долго приставал ко мне с тем, чтобы я сам следил за происходящим в нашей компании, но мне всегда было проще предоставить Карру самому вести дела. Полагаю, что остальные члены семьи думают так же и посылают свои доверенности на голосование Карру.

— Так ты хочешь сказать, что он голосует за всех вас?

— Почти. Давай подумаем: если я правильно помню, то тетя Эйлин унаследовала семь процентов от дяди Уилли, три процента держит Пенфилд, наш старый дворецкий. Отец позволял ему покупать акции своих новых предприятий — как, например, когда мы занялись грузовыми перевозками.

— Как необычно! Киф улыбнулся.

— Отец и был необычным человеком. — Он посерьезнел, стараясь вспомнить то, что ему было известно о бизнесе. — Все держатели акций являются членами совета директоров, но только Карр, Олли и Пенфилд посещают собрания.

— А как насчет тети Пэйшиенс?

— Думаю, она продала их много лет тому назад, когда они с мамой открыли больницу в Глэд Хэнде.

— Так Карр, значит, делает все, что хочет?

— Ну, наверное, Олли голосует за тетю Эйлин, Пенфилд — за себя. А Карр голосует за остальных, потому что мы каждый год шлем ему доверенности.

— И Райль Толмэн — тоже?

— Олли говорит, что да, Райль же никогда не говорил об этом.

— Так ты собираешься…

— Определенно. Пора взглянуть в глаза Карру. — Киф вздохнул. — Я напишу Райлю и попрошу его тоже приехать.

— А если он не послушает тебя? Что мы будем делать с Джинкс, если он не приедет?

— Придется придумать что-нибудь еще. Райль Толмэн должен приехать, подумала Бетс. Но ведь он ни разу не приезжал на эти собрания, почему же он приедет на этот раз — только потому, что его пригласит Киф? Нет, решила Бетс. Письмо Кифа не будет для него достаточно побудительным мотивом.

И на следующее утро, как только ее муж уехал в больницу, Бетс села за стол, чтоб написать два письма — одно брату Марку, а другое — человеку, которого она ни разу не видела.