У меня развилась бессонница. Я боялся засыпать. Если это был не тот долбанутый сон, в котором я был сшит совершенно неправильно, то это был тот, в котором на меня претендовало то, что, по-видимому, было светом. Мне не снился ни один из них, но я смертельно устал.

Я снова пошел повидаться с Ирен. Она была единственной, кто заставлял меня чувствовать себя спокойно. Давала мне то, что я хотел, и трахала меня так, как мне было нужно. Часть меня все еще заботилась о ней, но теперь все было по-другому.

Все было по-другому.

Каждый раз, когда Люциан говорил о назначении даты своей следующей попытки, я больше не боялся за него.

Я просто хотел убивать.

У меня было еще два заявления. Я хотел убить их, чтобы насытить свою тьму, но власти остановили процесс, прежде чем дело зашло так далеко.

И вот однажды ночью мне это приснилось.

Это был не один из двух снов, которых я боялся. Это был другой. Я был безнадежно потерян, мысленно потерян. Я чувствовал себя одиноким, испуганным.

Ветер не дул. Не было никаких признаков тьмы. Колизея не было видно, как и пустыни.

Я испугался; это было противоположностью моим обычным снам. Тут было мирно. Я был под деревом. Я лежал на кровати, греясь на теплом солнце. Мое тело болело от слишком большого количества секса. Она пошевелилась в моих объятиях, и я посмотрел вниз на рыжую.

Это захлестнуло меня, как приливная волна.

Я мягко обнял ее, и мои губы задержались на ее веснушчатой коже. Я начал ломаться. Часть меня ненавидела это.

Она проснулась. В ее глазах стояли слезы. Я хотел спросить, что случилось.

— Ты меня не любишь.

— Что? — спросил я, сбитый с толку.

— Ты не любишь меня.

— Детка, — сказал я, когда тревога поднялась в моей груди. Что с ней было не так?

— Ты не любишь меня. Ты не любишь меня. Ты не любишь меня. — Она начала плакать. Потом она закричала, и я проснулся.

Прежнее оцепенение вернулось, но слеза скатилась по моей щеке.

Она была права. Я не любил ее.

Никогда.

Я никому не принадлежал и никогда не буду принадлежать.

***

— Что происходит с твоей спиной? — Табита закричала однажды утром.

— Не надо, — предупредил я ее.

— С кем ты встречаешься, Блейк?

— Это ничего не значит.

— Ты невероятен.

— Тебе это не нравится? Вон там дверь, драгоценная. — Я стянул футболку через голову.

Она не собиралась указывать мне, что я могу, а чего нет. Уже ходили слухи, что мы были парой.

— Мой брат все еще хочет, чтобы ты позвонил ему. Просто поговори с ним. Он сводит меня с ума. — Она натянула брюки и вышла из моей комнаты, одетая только в лифчик.

Я покачал головой. Фил мог бы сгнить, мне было все равно.

Честно говоря, последние несколько месяцев были настоящим круизом. Теперь Ирен снабжала меня припасами. Я просто должен был попытаться продержаться.

Я не чувствовал себя таким темным.

Я всегда думал, что когда я стану темным, то захочу освободить Горана и умру, пытаясь это сделать, или испепелю свой мир и буду править остальным. Что-то в этом роде.

Может быть, отец был прав. Я все еще боялся, и страха я не знал. Может быть, признаком моей капитуляции перед тьмой было то, что страха не будет.

Я был страхом.

Но я все еще боялся.

Я оделся и снова отправился на одно из этих гребаных скучных занятий.

Табита была рядом со мной. Ее рука скользнула вверх по моей ноге, а затем она прикоснулась ко мне. Я закрыл глаза. Это было приятно.

Когда прозвенел звонок, я затащил ее в чулан и выебал.

Смотрите-ка, а жизнь была не так уж плоха. Ну, пока нет.

— 25~

Снова в Колизее. Радостные возгласы эхом отразились от стен. Глухие звуки вибрировали в моих чешуйках. Все, чем я был, содрогнулось. Тьфу, черт, только не это. Пожалуйста.

Я знал, что произойдет, как только эти врата откроются. Это должен был быть рыцарь в белоснежных доспехах, и острые лучи солнца отражались бы на нем, лишая меня зрения.

Все, что касалось этой ночи, пугало меня до смерти.

У рыцаря была странная способность, которая создавала армию. И хотя по драконьему закону было запрещено заявлять права на дракона через нескольких всадников, этот был не в счет.

Я уставился на ворота, как будто каким-то чудом мог получить дополнительную способность, которая могла бы испепелить рыцаря одним лишь моим злобным взглядом. Стало слышно биение моего сердца. Все вокруг меня затихло. За этими воротами были только я и рыцарь — или мне следует сказать рыцари? — за теми воротами.

Ворота открылись с громким скрежетом, а затем я услышал лязг доспехов, и отражение металла на солнце ослепило мое зрение.

Я проснулся.

Пот стекал с лица. Люциан все еще спал в другом конце комнаты. Часы на прикроватном столике показывали полночь.

Почему мне снилось это дерьмо?

Я изо всех сил старался избавиться от этого чувства. По какой-то причине это было все труднее и труднее после каждого сна.

Я спустил ноги с кровати и положил голову на ладони. Локти покоились на коленях, и я делал глубокие вдохи, чтобы успокоить нервы.

Это не сработало. Сегодня вечером что-то было не так.

Из окна донесся стук. Я замер. Медленно подняв глаза, я не увидел ничего, кроме чернильной глубины ночи. Даже это казалось неправильным.

Я оттолкнулся от кровати и медленно подошел к окну.

Мне казалось, что стена отступила от меня, и потребовалась вечность, чтобы добраться до проклятого окна.

Наконец я добрался до него и выглянул наружу. Что-то определенно было не так; я смотрел в небо и даже не мог разглядеть звезд.

Мое сердце билось быстро, сильно. Я услышал это, что-то, что было невозможно, но вот я стоял в своей комнате, которая не была моей комнатой, уставившись в беззвездную ночь. Я начал задаваться вопросом, где, черт возьми, я нахожусь.

Какой-то гул пронзил все, чем я был, и…

Я подскочил в постели. Снова.

Первое, что я увидел, был лунный свет, отражающийся в комнате. Легкий ветерок колыхал занавески. Каждый волосок на моих руках встал дыбом.

Я все еще чувствовал это. Вибрация. Она гудела в моих чешуйках, прячась глубоко под кожей. Мышцы челюсти напряглись, и я стиснул зубы. Только тогда я понял, что сжал руки в кулаки.

Тихие голоса доносились откуда-то снизу, со двора. Я на цыпочках подошел к окну.

Люциан пошевелился, когда я отдернул занавеску. Внизу Мэтт нес тело. Констанс высказывала опасения, а мастер Лонгвей указывал дорогу в лазарет.

В любую другую ночь я бы не обратил на это никакого внимания, но что-то внутри меня отреагировало чисто инстинктивно.

Я должен был выяснить, какого черта Мэтт здесь делал. Он жил на другой стороне и приходил в Пейю только… ну, когда что-то заставляло его вернуться. Только самые важные вопросы. Я просто должен был знать, что было так важно на этот раз.

Я подошел к комоду, выдвинул ящик и надел рубашку. Джинсы все еще валялись на полу там, где я скинул их этим вечером, и я натянул их обратно.

— Блейк, — сонно сказал Люциан. — Что за черт? Куда ты направляешься?

Я оглянулся на него.

— Спи. Тебя это не касается.

Мне не следовало этого говорить. На самом деле мне не следовало ничего говорить. Мой тон был полон тревоги, и он слишком хорошо меня знал.

— Блейк, что это?

— Иди спать, Люциан, — сказал я, стараясь говорить более спокойным тоном, похоже, это сработало. Затем голос — Мии — раздался внизу. Я мог слышать это ясно.

Очевидно, Люциан тоже; его взгляд метнулся к окну, и он встал с кровати. Он бросил на меня насмешливый взгляд, когда посмотрел вниз, на внутренний двор главного входа.

— Какого черта Мэтт здесь делает?

Я натянул туфли, пока Люциан одевался. Я не стал его дожидаться. Я не хотел, чтобы он шел выяснять, что привело Мэтта в Пейю, раньше меня.

Люциан был быстрым. Он всегда так быстро складывал два и два. Я ненавидел это. Я нажал кнопку вызова лифта, и, к моему счастью, сегодня вечером он не торопился. Я подумывал о том, чтобы подняться по лестнице, когда открылся лифт. Он почти закрылся вместе со мной внутри, когда в дверях появилась рука, и двери лифта снова открылись.