Нам очень нравилось в Перу: может быть, потому что мы побывали там в самом начале отношений – в «медовый месяц». Проехали от столицы Лимы вниз к океану, через пустыню и серые земли кечуа, к побережью Манкоры – раю серферов, а дальше – в настоящую сельву к шаманам. За два года мы объездили всю Южную Америку, кроме Венесуэлы: там были то государственные перевороты, то военные конфликты. А потом перевороты и конфликты начались в наших отношениях…

Венесуэла на карте была сердцем. Большим, но не таким, как его рисуют на открытках, – а как настоящим. В настоящем «сердце» мы так и не побывали.

– Вы ей звонили?

– Что?

– Вы звонили своей жене?

– Да, много раз.

– И?

– Телефон недоступен.

– Недоступен, выключен или не в сети?

– Не обслуживается… – я не знал, к какой именно категории относится это «не обслуживается».

– Странно!

– Что именно?

– «Не обслуживается» – это значит, что она не пользовалась сим-картой больше трех месяцев. Это ее номер? – Коломиец назвал номер Юли.

– Да.

– Да, вижу по базе, что не обслуживается. А последний раз был активен… Так, когда вы в последний раз видели жену?

– Две недели назад.

– Точно?

– Ну… да. Точно.

– При каких обстоятельствах?

– Встретились во дворе.

– И все?

– И все. Просто поговорили, – соврал я.

– Ясно.

Две недели назад, во вторник утром, я приехал и привычно остановился на противоположной стороне – в «кармане» между домами, откуда был хорошо виден подъезд. В восемь-девять утра дорогу обычно заполняли фургоны с продуктами для ближайших ресторанов и закрывали мою машину. Меня это устраивало: если Юля вдруг решит пойти не к бульварам, а в противоположную сторону, – меня не увидит. Правда, она не пошла так ни разу, а выходила прыгающей походкой, пересекала небольшой палисадник перед домом, возвращалась через полчаса с пакетом и высоким стаканом, улыбаясь, как будто это первый миндальный круассан и капучино в ее жизни.

В тот день Юля вышла раньше – я только добрался до конца первой фляжки «белого на черном». Она посмотрела в мою сторону. Припаркованных передо мной фургонов, как нарочно, не было. Я увидел ее лицо, а она, кажется, увидела меня и взглядом сказала: «Без тебя так хорошо! Уйди!» А потом отвернулась и «попрыгала» своей обычной дорогой. Я хотел посмотреть, куда она повернет, выйдя на бульвар, но вид закрыл подъехавший фургон.

Больше я ее не видел. Она не вернулась с выпечкой и кофе. На следующее утро она тоже не вышла из подъезда.

Ее взгляд «Уйди!» и ржавый борт «Газели» – вот и все, что я видел.

На такой же «Газели» шесть месяцев назад она отправила мне все мои вещи в черных мешках: вперемешку одежду, обувь, бумаги, милые безделушки, которые я привозил… мы привозили из поездок.

Мы никогда не опускались до уровня открывашек, магнитиков из дьюти-фри и даже каких-нибудь крафтовых штук из хиппи-магазина на побережье – забытая на столе в кафе зажигалка с надписью You are not alone1 с изображением пляшущих скелетов, плавающая в луже игрушка, кепка, принесенная прибоем, вязаная сумочка, подаренная старушкой-кечуа на острове Титикака…

Прилив в Бразилии принес нам самый лучший «трофей» – мячик «Уилсон». Только, в отличие от персонажа из «Изгоя», наш мячик был не белый, а в цветах бразильского карнавала. Вернувшись, я поставил его на стакан с изображением Багза Банни, который мы нашли в аэропорту Шарль-де-Голль год назад. Серые сводчатые крыши, повторяющие форму собора Парижской Богоматери, влажный холод из трубы-тоннеля, серый перрон с желтыми надписями Do not cross и Ne traverse pas2, и прямо посреди него – стакан с Багзом Банни, грызущим огромную морковь… «Уилсон» поместился сверху, и вместе они стали похожи на кубок Премьер-лиги. Мячик стал нашей последней находкой: больше мы никуда не ездили.

– Валерий Александрович, так как давно вы расстались?

– Что?

– Как давно не живете вместе?

– Шесть месяцев.

– Но видели жену две недели назад?

– Да.

– Но ее номер телефона не используется шесть месяцев.

– Не знаю.

– И вы ей до этого не звонили?

– Нет.

– Почему?

– Потому что расстались.

– А как тогда вы встретились? Договорились?

– Случайно.

– Как именно случайно?

– Люди как-то встречаются.

– А поточнее?

– Я ждал ее у подъезда.

– Ясно.

Пальцы-присоски запорхали от клавиатуры к лотку принтера, который с мягким шелестом печатал – как будто вышептывал бумагу. Я не хотел смотреть ни на Поддубных, ни на Кочубея. Оглядел кабинет: он был свежеокрашен в персиковый цвет, наличники двери – кристально белые, не захватаны руками жертв («Отпустите-помогите!»). Столы – обычные икеевские, а не металлические «гробы» с прикрученными лоханками пепельниц. В такой обстановке почему-то было еще тревожнее.

– Судя по базе, ее бывший муж умер семь лет назад, – сказал Коломиец.

– Может, это был гражданский муж.

– А как его зовут, этого гражданского мужа, или парня, или ухажера?

– Она называла его Ани́.

– Ани? С ударением на И?

– Да.

– Это фамилия или имя?

– Не знаю.

– Давайте тогда напишем: «Бывший гражданский муж – имя уточнить». Так, по списку: психотерапевт, бывший тренер, домработница, бывшая сестра, бывший брат – его вычеркнули, бывший гражданский муж, так… Что-то у нас тут много «бывших» получается?

– Ну да.

– Кто-то еще?

– Двоюродный брат. Я его никогда не видел – живет далеко.

– Где конкретно?

– В Башкирии. Может, в Киргизии… в Туркмении? Да какая разница! Где-то далеко.

– А, понимаю… Московский шовинизм: все, что дальше Садового кольца, – далеко и «какая разница». Все-таки проверьте! – он подхватил из «шепчущего» лотка два листа. – Список ближайших родственников и знакомых. А это протокол опроса.

– Хорошо, что не допроса.

«Хочешь допрос? – Будет тебе допрос!»

– И еще: проверьте машину и вторую квартиру. Судя по базе данных – на Ленинградке. Вы о ней знали?

– Да.

– Ключи от нее есть?

– Да, есть.

– Еще проверьте ценные вещи: пропало что-то или нет.

– Проверю.

– От квартиры, которая здесь, у вас есть ключи? Вы же расстались…

– Временно не жили вме-сте… Да, есть.

Я нащупал в кармане кожаный овал – брелок ручной работы. Я подарил его Юле во время нашей поездки на Сицилию. И получил тогда первое сравнение с бывшим, «гражданским мужем, или парнем, или ухажером»: «Я не девочка! Мне бриллианты дарят!»

В коробке было два брелока – одинаковые божьи коровки, обе алого цвета: одна с черными пятнами, вторая – с белыми.

– Я подпишу пропуск и пока идите.

«Пока идите!» – обрюзгшие Поддубные ухмылялись, а Кочубей по-джокеровски растянул тонкие губы в улыбке: «Ну что, не получилось обмануть следователя? Ха-ха!»

– Спасибо.

– Пока не за что.

– Ваш пропуск, пожалуйста! – сказал очень толстый полицейский в будке на выходе.

И почему так часто бывает, что крупные люди работают в маленьких пространствах? В будках, в кабинках…

– Пропуск? Пропуск, да… Я не могу найти… я не могу… – к горлу подкатило что-то, как будто хочется блевать и кричать одновременно. – У меня жена про-па-ла. Же-на…

– Ну, ничего, разберемся! Следователь разберется… – «будочник» кивнул в сторону кабинета Коломийца. – Жизнь продолжается. Ваш пропуск, пожалуйста… – я увидел его бейдж с символической фамилией Дорогомилов.

Я, наконец, нашел бумажку.

– Проходите, пожалуйста, – Дорогомилов нажал на кнопку, вертушка пикнула и провернулась.

На ступеньках БРОВД, как жители «Золотого» называют ОВД на Бронной, я вдохнул новый воздух. Не режуще-колючий, как час назад, когда шел сюда, а влажно-терпкий – запах ранней московской весны.