Рин встал справа от Кэсс. Было видно, какой ценой ему дается напряженная бесстрастность лица. Кэсс метнула в его сторону «шарик» тепла, но не была уверена, что получилось.

Полковник молча передал Кэсс сверток. Она медленно развернула ткань, подняла руку на уровень лица и отпустила лоскут. Глаза следили за свободным падением ткани. Когда лоскут упал, Кэсс сосчитала про себя до трех и вынула клинок из ножен. Серебристое лезвие засветилось в темноте — кто-то направил на ее руки узкий луч света. Кэсс молча подставила под свет ножны и плавным движением бросила их поверх ткани. Смотрела она перед собой, вперед, чутко отслеживая мельчайшие оттенки эмоций присутствующих. Ножны упали, зазвенев.

— Этот клинок был оружием младшего лейтенанта Кэна Алонны. Когда мы гибнем, тел не остается. Остается лишь оружие. — Кэсс чеканила слова. — Вот — то, что остается от нас для погребальной церемонии, — она поймала луч и отбросила несколько бликов на лица своих пилотов.

Она подняла клинок на уровень груди, держа его обеими руками — за острие и рукоять. Пауза. Довести тишину до предела. Довести внимание до нестерпимого ожога на руках от этих глаз. И — одним движением — клинок на излом. Негромкий в принципе звук прогремел, как взрыв. Она показала всем два обломка. Пауза. Бросила один поверх ткани. Пауза. Теперь — поднять левую ладонь на уровень глаз, медленно-медленно и так, чтобы всем было видно. И — полоснуть обломком по плоти. Глубоко, так, чтобы сразу хлынула кровь.

Она оглядела лица. Капли дождя, уже становившегося ливнем, заливали их, заменяя невозможные для большинства слезы, но не нарушали недвижную торжественную мрачность.

Боли не было. Боли в руке. Вся Кэсс была — болью. По ладони вниз побежало горячее и липкое, Кэсс, не опуская руки, согнула запястье и сложила ладонь «лодочкой», ожидая, пока наберется полная горсть крови. Потом — медленно, еще медленнее — ладонь к губам. И — полный глоток. Отняв руку от губ, Кэсс протянула ее ладонью вниз над тканью с лежащими поверх ножнами и половиной клинка. Капли падали на ткань и металл — черные на черном, багровые на металле.

Она передала половину клинка Полковнику. Тот повторил церемонию. Теперь над тканью, совсем рядом, но не касаясь друг друга, были уже две ладони, с которых капала кровь. Полковник передал клинок Рину. Кэсс слегка прогнулась, чтобы не помешать им, но левую ладонь не сдвинула с места. Она смотрела прямо вперед, ей было плохо видно, что делает Рин, но по глазам стоявших перед ней она понимала, что он делает все идеально. И за это она была ему благодарна — до черной тьмы в глазах благодарна. Рин уронил обломок на ткань, и это тоже было правильно. Безупречно правильно. И удивительно вовремя.

Три ладони сошлись в воздухе — почти вплотную.

Текли мгновения — вязкой смолой, расплавленным металлом, липким дегтем.

Кровь капала на землю, смешивалась.

Кэсс медленно считала про себя. Где-то на счете «двести» Полковник еле слышно сказал — «все», и они одновременно опустили руки.

— Господа офицеры… — совсем тихо сказал Полковник, но Кэсс знала, что его слышат и в последнем ряду, где стоял персонал. — Если бы вы только знали, как устал я вас терять…

Кэсс покосилась на него, потом на строй. Она впервые слышала на тризне такие слова. Но Полковника поняли правильно — он знал всех тех, кто его слушал, знал лучше, чем родители, СБ и психотехники, вместе взятые. И эти слова дошли до глубин сердец — очерствелых, жестоких, бесчувственных сердец офицеров Особого Корпуса.

— Вольно, господа офицеры… — еще тише выдохнул Полковник. — Объявляю церемонию закрытой.

Все молча опустили головы, отсчитывая по имплантам минуту — минуту молчания, минуту прощания, последнюю минуту церемонии. Полковник тоже простоял минуту, глядя себе под ноги. Потом наклонился, разрушая атмосферу, поднял с земли обломки и ножны, вновь завернул их в ткань и пошел в темноту — медленным, совсем не строевым шагом, даже слегка сутулясь.

Строй превратился в беспорядочную толпу. К Кэсс направилась вся ее эскадрилья.

Тризна окончилась. Или — только еще начиналась, как посмотреть.

Сегодня в баре им подадут самое крепкое спиртное и самые сильные наркотики, которые как по волшебству появятся у бармена. Сегодня к пилотам не подойдет ни один наряд патруля — разве только, чтобы выпить с ними. Сегодня им можно все — только поднимать в воздух машины не дадут. Все остальное — позволено. Завтра медики будут шипеть и проклинать все, пытаясь подобрать программы предполетной подготовки для пропитых насквозь и еще не вышедших из-под кайфа организмов летного состава. Завтра патруль составит список разрушений, и к вечеру Полковник будет вызывать их по двое-трое на головомойку, тыкая носами в списки. Это все будет завтра. А сегодня…

Кэсс заметила, что Эскер куда-то испарился с площади, выбрав самый подходящий момент. Хватило ума. Сегодня ночью ему лучше отправиться ночевать к патрульным. Неровен час, подвернется кому-то под руку.

— Ну что, Рин. Пойдем. Сегодня ты — с нами.

Рин кивнул, проводя рукой по щеке, стирая капли прекращающегося дождя. Вслед за этим движением по лицу протянулась багровая полоса крови. Рука была левая. Кэсс коротко рассмеялась и провела левой же ладонью по обеим щекам. Так они и стояли вдвоем, а затихающий дождь смывал кровь с их лиц.

Мобильник обнаружился в кармане куртки, висевшей в прихожей. Саша вернулся с ним в комнату и недоуменно уставился на циферблат, не нажимая кнопку начала разговора.

— Номер не определен.

— Хорошее совпадение… — поежилась Танька. — Ну, поговори уж. Кстати, что у тебя за оператор, что тут берет?

— МСС, черт бы его побрал за то, что везде берет. И меня, что я его не выкинул вообще. Это ведь запасной номер, кто про него может знать, я им еще ни разу не пользовался?

— Кто-кто… — вздохнула Танька.

Сигнал вызова не унимался.

— Да ответь ты уж, все равно засекли.

Саша наконец-то нажал кнопку, поднес трубку к уху. Особого изумления на его лице не отразилось. С полминуты он слушал говорящего, криво улыбаясь, потом коротко бросил «спасибо» и нажал на «отбой».

— Это наш славный друг? — на всякий случай спросила Танька.

— Он самый. Передает привет, рекомендует попробовать прокатиться до Швеции, говорит, что с удовольствием проследит за нашей туристической прогулкой. Пеший туризм, он, видите ли, уважает, падла!

— Это что же, у него тут жучок где-то? — озадачилась Танька.

— Господи! — возвел глаза к небу Саша. — Еще и на это деньги тратить, сканеры добывать?

— Да ну его нафиг. А за что ты ему «спасибо» сказал?

— А он сообщил кое-что полезное. Что Маршала интересует цифровая камера, которую ты утащила вместе с деньгами.

— Вот так вот… — Танька едва не захихикала. — Вся проблема в том, что я никакую камеру не утаскивала. Я ограничилась сумкой.

— А карманы этой сумки ты проверяла?

— Нет, — развела руками она. — Не догадалась.

— А сумку ты куда дела?

— Выбросила.

— Вариант первый: ты ненароком выбросила и камеру. Вариант второй: ты камеру не брала, ноги ей приделал кто-то другой, но Маршал уверен в том, что взяла ее ты.

— Вариант третий, — добавила Танька в тон. — Скиннер врет.

— Не думаю. Это легко проверить. Обманув по мелочи, он нарвется на то, что мы перестанем верить ему и в крупном.

— Кстати, Саш. Если есть жучок, то должен быть и ретранслятор, так? Где-то поблизости. А то жучок же — штука маломощная…

— Откуда знаешь? — спросил Саша.

— В Интернете читала. Что обязательно в радиусе километра-трех должен быть ретранслятор. Жучок, допустим, на одежде. Ухитрился привесить. К тебе, наверное — я же все шмотки поменяла. А ретранслятор… в дом никто не заходил. Но мало ли…

— Если о чем-то написано в Интернете, можешь плюнуть и забыть. Значит, уже года три как придумали совсем другие модели. Мне вот что интересно — зачем он нам сдает Маршала? Маршал ему для лаборатории не нужен? Он же уже в курсе…