— Позвони и спроси. Или спроси погромче — позвонит, скажет… — пошутила Танька, но невольно напряглась, ожидая звонка. Звонка, разумеется, не было. — Кстати. А зачем тогда все эти игры в «позвоните-скажите»?

— Нет, он, наверное, должен был сказать — я на вас жучок подвесил, так что не дергайтесь, вытащим, — засмеялся Саша. — Вот бы ты восхитилась…

— Значит, заграница и прочее отпадает. Ну что за бля! — ударила кулаком по матрасу Танька. — Попались. Как дети. Может, в газету пойти? На телевидение? На Красной площади встать с плакатами? Еще какую-нибудь глупость отмочить? Совсем уж глупую, чтобы он от нас отстал?

— Допустим, насчет Маршала я могу предположить, — не слушая ее бредней, рассуждал Саша. — В одной конторе мы не поместимся, лучше двое, чем один. Но это тоже не очень убедительно. И что такого может быть снято на эту дурацкую камеру? И зачем ему камера, если запись с нее можно переписать на что-нибудь еще?

— Значит, дело не в записи, а в камере, — мудро заключила Танька.

— Самая навороченная камера не стоит больше пяти штук баксов. А ему не деньги подавай — камеру. Бред, полный бред…

— Вот лучший способ борьбы с излишней романтикой! — патетически провозгласила Танька. — Один звонок от Скиннера — и ваши мозги приходят в норму!

— Это кто тебе такую чушь сказал? — улыбнулся Саша. Танька задумчиво поглядела на него. Почти обнаженная скульптура человека в глухих непонятках, одной рукой держащего мобильник, другой пытающегося прочесать в затылке лысину. Никакой романтики. Нет, ну, если отобрать мобильник, опустить руку от потылицы куда-нибудь к поясу — это еще куда ни шло. И то — в какой-нибудь другой ситуации.

— Я, — серьезно сказала Танька.

— Прошли последствия коварного колдовства? — внимательно посмотрел на нее Саша.

— Начисто, — облегченно вздохнула Танька. — Просто начисто.

— Ну и хорошо. Спать. Спать, спать по палатам…

— … шизофреникам лохматым! — закончила Танька и накрылась с головой пледом. Саша выключил свет и ушел к себе.

Вот теперь заснуть получилось сразу — было уже раннее утро. Спала Танька до полудня и славно выспалась, но проснулась с ощущением легкого похмелья — но не от пива, от непривычно чистого деревенского воздуха. Саша уже встал — Танька поймала себя на том, что привыкла, проснувшись, немедленно определять, где он находится, так же как смотреть на часы на левой руке — и чем-то железным гремел в третьей из комнатушек. Оттуда же доносились вкусные запахи, но сейчас аппетита у Таньки совсем не было.

А вот от кружки кофе она не отказалась бы. С каковым заявлением и вошла в комнату, служившую временной кухней — помимо мебели, там еще стояли электрическая плитка и тостер. Саша показал на большую кружку, судя по размеру, бульонную, прикрытую крышкой и тряпкой. Танька сунула нос под крышку и обнаружила, что кружка полна горячим кофе — и не растворимым, а настоящим. Черным, как деготь, и крепким, как удар по голове — как поняла она, сделав первый глоток.

— Кайф какой! — восхищенно произнесла Танька после третьего глотка. Кофе был сварен с пряностями. — Сашка, я тебя обожаю!

— Да врешь ты все… — усмехнулся Саша. — Ни капельки ты меня не любишь. Ты любишь мой кофе.

— Как ты догадался?

— У тебя на жадной морде все явственно написано. Большими буквами.

— Ничего. Я тебя потом полюблю. В лаборатории Скиннера, — в шутку пообещала Танька.

Саша поморщился:

— Совсем не смешно.

— Ну, извини, — пожала плечами Танька. — Что сегодня делать будем?

— Гулять, жарить шашлыки, спать. В общем, отдыхать. Еще некоторые будут учиться стрелять из пистолета.

— Да я умею. Из спортивного, ну еще из ПМ чуть-чуть. Я в тире занималась в прошлом году.

— Вот заодно и проверим.

Они долго бродили по ельнику, уже кое-где присыпанному снегом. Земля промерзла накрепко, и грязь под ногами хлюпала только в низинках. Лес Таньке не понравился — был он мрачным, чужим и недружелюбным. Зато в середине его скрывалось маленькое озерцо, только по краям тронутое коркой льда. С очень чистой водой — приглядевшись, можно было увидеть коряги и корни водорослей на дне. Еще Танька углядела длинную ленивую рыбу, проплывающую под корягой, и обрадовалась.

— Это мы хоть в какой области? — полюбопытствовала Танька, найдя на тропинке след, подозрительно напоминающий волчий.

— Во Владимирской, — ответил Саша. — А что?

— Да редкостная глухомань… Даже не верится. Откуда у тебя этот дом?

— Наследство от деда.

Саша достал из кармана заранее припасенную жестянку, положил ее на пень, протянул Таньке огромный пистолет киношного вида. Она задумчиво взвесила оружие в руке. Было тяжело и неудобно.

— А это как зовут?

— Глок.

— Вот ты какой, северный олень… — с уважением еще раз оглядела пистолет Танька. — Давно были о вас наслышаны…

Саша отвел ее шагов на двадцать:

— Ну-с, прошу…

Танька прицелилась, встав в спортивную стойку — развернувшись к мишени почти что спиной и вывернув руку назад.

— Нет, — сказал Саша. — Так не пойдет. Положи пистолет в карман. Теперь выхватывай и сразу же стреляй по банке.

Танька выстрелила и, разумеется, промахнулась. Отдача была нефиговая — она чуть не упала.

— Не останавливайся! Пали, пока не попадешь!

Попала она с третьего выстрела, причем уже второй пришелся в пень, сантиметра на три ниже жестянки.

— А хорошо! — удивленно сказал Саша. — Теперь то же самое, только вон по той елке. На уровне живота человека.

Танька трижды обстреляла елки, каждый раз перед тем пряча пистолет в карман. На третий раз Саша заставил ее сначала пробежаться, а потом сделать первый выстрел, еще не до конца остановившись. К ее превеликому изумлению, третья пуля попала-таки в ствол.

— Оружие тебе в руки давать можно. Если, конечно, не побоишься выстрелить в человека, — подвел итог Саша.

— Не побоюсь… — пожала плечами Танька. — Хороший человек ко мне под пулю не полезет, плохого не жалко.

— Посмотрим… — неопределенно пожал плечами Саша.

— Не веришь? — обиделась Танька. — Ну и напрасно.

— Не замерзла? — у Саши была потрясающая манера игнорировать ее мелкие обиды и недовольства, и Таньке это нравилось. Он прекрасно чувствовал разницу между тем, что ее действительно задевает, и тем, на что она обижается скорее для поддержания беседы.

— Нет пока, а что?

— Да пойдем домой… вроде нагулялись уже.

Назад возвращались не меньше часа — так далеко вглубь леса они успели зайти. В доме, едва успев снять ботинки, Танька помчалась ставить чайник и рассыпать по кружкам заварку. Все-таки она порядком замерзла, хотя замечательная куртка спасала от мороза. Но у Таньки были не очень хорошие сосуды, а потому всю жизнь мерзли руки и ноги, с этим ничего нельзя было поделать даже в самой теплой одежде. Она могла замерзнуть даже посреди лета. Грея руки о бок чайника, Танька приплясывала с одной полуотмерзшей ноги на другую и вполголоса ругала «мерз-зззкую з-зззиму». Не выдержав ее страданий, Саша раскопал где-то шерстяные носки. Носки больше кололись, чем грели, но все-таки было теплее.

Ароматизированный земляникой чай был замечательно крепким и душистым. Танька поставила себе в уме «пятерку». Саша тоже оценил ее старания, похвалив за верно отмеренное количество заварки. Отогревшись, они выползли во двор, где Саша умело развел огонь в мангале.

— Шашлык будет из сарделек, ибо приличного мяса в магазине не было. Но сардельки хорошие.

Оказывается, был уже вечер — темнело. От мангала шло тепло, сардельки, насаженные на шампур вперемешку с помидорами и ломтиками черного хлеба, румянились и шкворчали. Танька притащила гитару, стала играть. Руки на холоде почему-то не мерзли, хотя временами она сбивалась. Запивали шашлык чаем из термоса, передавая его друг другу.

— Завтра в Москву, — неожиданно сказал Саша в перерыве между песнями.

— Почему завтра?

Саша пожал плечами. Танька вздохнула, но промолчала. Уезжать не хотелось. К ней вдруг пришло «прозрачное» настроение, не оставлявшее ее летом в Ростове. Она знала, что дальше будет только плохое, что эти два дня на даче она будет вспоминать долго, и уже навсегда уйдет возможность беседовать, сидя у огня, вкусный травяной чай в термосе, теплая улыбка Саши. Будущее уже прописано где-то в небесных скрижалях, дурное, кровавое и жестокое будущее. И прятаться от него бесполезно.