— Ее нужно было отключить еще на взлете! И это тоже — моя вина. Полковник, почему база молчала? И спутник?

— Это был мой приказ.

— Почему?

— Потому что мало просто отключить контур. Его можно включить вновь и со спутника, и с базы. Рин не мог тебе сказать. Он сам узнал об этом уже после вашего взлета. Устроил тут у меня драку, прорвался и сообщил. Таких техников надо в десантники переводить — он мне двух адъютантов мордами об пол уложил… Он сказал, что код отключения у вас есть, и как только спутник сообщил, что к вам идет Олигархия, я приказал перекрыть ваш входящий канал.

— Даже так… — Кэсс представила себе масштабы возможных последствий. — Полковник, а вы там как оказались, в диспетчерской?

— А я провожу там все ваши вылеты. Потому что я не поверил Эскеру, когда тот сказал, что контур совершенно безобиден и просто проводит легкое сканирование без ущерба для управления. Сегодня я задержался — и хорошо, иначе Рин искал бы меня еще дольше.

— Он сумасшедший? — спросила Кэсс, имея в виду Эскера. — Он действительно готов уложить девять офицеров Корпуса для того, чтобы никто не узнал о том, что эта штука работает как сканер?

— Нет, не думаю. Он импульсивен, но достаточно осторожен. Если он поймает шпиона, ему простят гибель одного пилота. Но не уничтожение целой эскадрильи. Это скорее было местью. И очень большой ошибкой. Потому что я подам рапорт. И еще я сделаю так, что семья Кэна «совершенно случайно» узнает о содержании рапорта.

Кэсс чувствовала, как к ней медленно возвращаются силы. По крайней мере, силы не валяться на полу, а стоять и говорить. Полковник сумел ее отвлечь. Как всегда, все понимает. Чем бы без него был Корпус?

— Иди, отдыхай. Вечером тебе нужно быть в форме, в парадной — в том числе.

— Ах, да. Еще эта дурацкая церемония… кто ее только выдумал?

Она ругалась, но знала, что церемония — необходима. Она была нужна и ей, и всем прочим. Проводить и отпустить в последний путь погибшего. Да вот кто бы еще научил — отпускать по-настоящему? Забывать, отпускать, прощать причиненную боль, прощать себе ошибки… не поможет самый красивый обряд, не научит и сотая потеря.

— Кэсс, ты меня обижаешь. Это я ее выдумал. Очень давно.

Кэсс с удивлением подняла глаза на Полковника. Она была уверена, что тризна существует столько, сколько существует Корпус. Что же?…

— Ты права, — устало улыбнулся Полковник. — Я командую Корпусом столько, сколько он существует.

Она взяла его левую кисть, видя, что на этот раз он без форменных перчаток, которые не снимал, кажется, никогда, развернула ладонью к себе. Ладонь была испещрена тонкими белыми полосками — не пять ровных линий в ряд, как у Кэсс. А сколько — она не могла сосчитать. Вдоль и поперек была покрыта эта узкая и длинная ладонь тонкими хорошо зажившими шрамами. За каждым — взрезанная ладонь, полный глоток горячей крови и кто-то, не вернувшийся из полета. Кэсс на минутку прикрыла глаза, не зная, что сказать.

— Не надо ничего говорить, — как всегда, угадал ее мысли Полковник. — Побереги слова до тризны, их и так всегда не хватает. Начало в полночь. Кстати, я тоже там буду.

— Особый случай? — горько усмехнулась Кэсс.

— Да. Особый случай, — сказал Полковник и отвернулся к стене. — Иди.

Кэсс тихонько прикрыла дверь, вышла из штаба. Свои ее предусмотрительно обходили, как и она обходила до тризны тех командиров, у кого гибли подчиненные. Сейчас неловкого слова или взгляда было достаточно, чтобы она сорвалась. А срываться пока что она не имела права. Потом — все что угодно. Но — только потом.

Кэсс вошла в ангар, ища Рина. По дороге попался давешний побитый, Рэнсэ. Увидев Кэсс, он сиганул куда-то за штабеля ящиков. В ангаре было пусто. Рина она не видела. Видела свою машину, которой кто-то начал восстанавливать крыло. Видела кучу аппаратуры, деталей, упаковочного материала, макушку плохо спрятавшегося Рэнсэ. Но только не позарез нужного ей Рина. Пришлось идти к Рэнсэ.

Макушка исчезла.

— Эй, придурок! — позвала его Кэсс, закипая. — Выходи. Бить не буду. Я ищу Рина.

— Рин в подсобке, — раздался голос из-за ящиков, но Рэнсэ не появился.

— Да что ты там прячешься?

— А у меня приказ — не показываться вам на глаза. Вот и выполняю, — послышалось хихиканье.

Кэсс только пожала плечами, хотя в другой ситуации засмеялась бы и полезла вытаскивать техника из-за коробок. Но сейчас на него было наплевать. Она огляделась, увидела единственную дверь во всем ангаре и сделала вывод, что она и ведет в подсобку. И не ошиблась. Ботинки гулко били по металлическому полу, эхо плясало между стенами.

Рин сидел в углу, к двери спиной, оперев локти на колени и закрыв ладонями лицо. Кэсс подошла, легонько прикоснулась к его плечу.

— Капитан? — спросил сквозь ладони Рин.

— Да, Рин. Я пришла поблагодарить тебя. Ты всех нас спас. Полковник мне рассказал…

Кэсс обошла его, встала перед ним. Рин по-прежнему прятал лицо. Кэсс легонько потрепала его за рукав.

— Рин, что ты?

— Я же своими руками ставил эти чертовы пластины! Своими руками… мальчик погиб из-за меня…

— Он был не мальчик, Рин. А мужчина и офицер. И он погиб, как мужчина и офицер.

— Кэсс, да он мне в сыновья годился, если не во внуки! И я, своими руками…

Кэсс резко рванула его за руки, отводя их от лица. И охнула — лицо Рина было залито слезами. «Счастливый человек — плакать может…», — мелькнула мысль и пропала.

— Рин. Прекрати немедленно. Ты всех нас спас, — медленно сказала Кэсс.

— Не всех я спас. Не всех! — выкрикнул Рин ей в лицо. Только сейчас Кэсс обратила внимание на то, какого цвета у него глаза — светло-серые, почти серебряные. А на скуле у него была здоровенная ссадина, и свежий синяк под правым глазом, и еще одна ссадина, поменьше — на виске. И воротник комбинезона был порван.

— Рин! — тряхнула она техника за плечи. — Возьми себя в руки. У меня погиб пилот. И вечером мне его провожать. Ты хочешь, чтобы у меня совсем крышу сорвало, раньше времени? Если я еще и тебя буду утешать…

Рин вытер лицо, постарался улыбнуться.

— Нет, не хочу. Простите.

— Рин, всегда говори мне «ты». Хорошо?

Рин кивнул.

— Вот и славно. А теперь умойся и проводи меня до медиков. Во избежание…

Рин скрылся где-то за стеллажами, вернулся с канистрой.

— Плесни мне на руки.

Кэсс едва подняла канистру, из горла которой полилось что-то ярко-голубое и мало походящее на воду.

— Это что еще за чертовщина?

— Это для промывки контактной аппаратуры. Солевой раствор со всякими добавками. Хорошо снимает отеки с морды, — пояснил Рин, плеща себе в лицо.

— Учту. Буду к тебе приходить умываться с похмелья… — через силу улыбнулась Кэсс.

— Что вы понимаете в похмелье, с вашими-то модификациями… — насмешливо буркнул Рин, и Кэсс чуть расслабилась. Здесь, по крайней мере, на время, инцидент был исчерпан. Представив, сколько еще таких сцен предстоит ночью и утром, Кэсс поежилась. Они все понимают, они славные ребята, особенно командиры звеньев. Только у Истэ погиб ведомый, а у Рона Анэро с Кэном складывалась хорошая дружба. Складывалась, да вот не сложилась. И они придут к ней, где-то в уме помня, что ей тоже больно, но нимало этим не интересуясь. Она — командир, она старше. Они придут к ней. Все семеро. Она — командир. Она будет слушать их и стараться облегчить боль утраты. А кто выслушает ее?

Они вышли — пальцы их рук неожиданно сплелись накрепко. Сколько лет она уже не держалась ни с кем за руки? Может быть, запретив себе это еще в детстве, она ошиблась? Может быть, правы были презираемые ей штатские психологи из службы поддержки? Эмоциональные контакты необходимы. Нельзя быть одной. Нельзя быть настолько замкнутой.

«Это минутная слабость. Это мне просто очень больно…», — уговаривала себя Кэсс. А руку забирать не хотелось, тепло и сила пальцев техника помогали идти, дышать, думать. Молча они дошли до медицинского помещения, и многие оглядывались на странную пару — женщину без возраста в летном костюме Корпуса и немолодого мужчину-техника с побитым лицом, держащихся за руки. А Кэсс было плевать — первый раз с момента, когда она увидела, как машина Кэни беспомощно падает вниз, каждый вздох давался без боли.