Таким образом, оба члена Иргун Цваи Леуми предстали перед судом не в качестве обвиняемых, а в качестве обвинителей. Ашбель сказал судьям:

’’Ваши правители отобрали у нас нашу собственную страну и ввели в ней законы варварской тирании. Бог лишил их разума, ослепил и предназначил им разложение и упадок. Как бы там ни было, вы не сломите дух еврейского народа и не уничтожите жажду и стремление к свободе в сердцах его сыновей. Вы можете считать мое заявление ярким свидетельством решимости 600000 тысяч евреев, объединенных в священной борьбе за освобождение своей родины от иностранного засилья”.

А Шимшон, который обстоятельно объяснил, почему он не признает право военного трибунала судить его, заявил: ”Вы можете сажать нас в тюрьмы и заковывать в цепи, но у вас нет никакого законного права судить нас. Мы никогда не признаем того, что вы являетесь судьями, а мы подсудимыми. Не может быть справедливости без закона. Закон же кулака не является законом. Когда он вступает в силу, то нет ни судей, ни подсудимых. С одной стороны, есть угнетатели, а с другой — их жертвы”. И он заключил: ’’Наш народ появился на исторической сцене задолго до вас, и он останется там после того, как вы уйдете в небытие”.

Когда приговор был вынесен, Ашбель и Шимшон, поднявшись, запели национальный гимн ’’Атикву”.

’’Странно, — писал Шимшон из своей камеры, — в течение двух дней, проведенных в камере смертников, я ни разу не подумал об ожидающей меня смерти. Вы можете сказать, что я потерял чувство реальности, что я не осознаю всей серьезности моего положения. Нет, мой друг. Я знаю, что ожидает меня. Но я уверен, что моя смерть приблизит нас на шаг к победе. Нашей смертью и жертвами мы создадим свободное Государство для нашего народа, который будет знать, как и зачем оно существует”.

Ашбель писал просто:

”... Я слышал об угрозе движения сопротивления начать кровопролитную войну, если вынесенный нам смертный приговор будет приведен в исполнение. Если моя смерть послужит средством достижения единства в борьбе ишува, то я с радостью откажусь от любого обещанного мне смягчения приговора”.

Информация Ашбеля об ультиматуме была ошибочной. Движение сопротивления никогда не выступало с подобными угрозами. То, что слышал Ашбель, было, очевидно, основано на заявлении, о котором я упоминал выше. Движение сопротивления заявило, что будет рассматривать введение новых чрезвычайных законов преступлением и любого, кто будет их выполнять — преступником.

В действительности, реакция Хаганы и других официальных учреждений ишува была совершенно другой. Руководимая ими пресса вступила в общий хор, осуждавший операцию в Сарафанде и просивший англичан об отмене смертного приговора.

Руководители Хаганы не понимали, что правительство выбрало этих двух солдат Иргуна для проведения эксперимента с новыми чрезвычайными законами. Угроза Хаганы мстить, если чрезвычайные законы будут введены, запомнилась британским властям. Теперь, когда бравая угроза подверглась испытанию впервые, они не только ничего не сказали и ничего не сделали, чтобы исполнить ее, но и достаточно ясно выразились, что из чисто партизанских соображений они заняли позицию ’’наблюдателей”.

Именно этого и добивались власти. Если бы последние преуспели в своем эксперименте, то нет никаких сомнений в том, что за Ашбелем и Шимшоном последовали бы многие еврейские бойцы.

Что касается нас, то нам даже в голову не пришло оставить ребят на милость властей. Мы должны были бороться за их спасение. Мы не делали различий между тем или иным бойцом. Когда Матитиягу Шмулевич из ЛЕХИ был приговорен к смертной казни, мы предложили наш план нападения на центральную тюрьму в Иерусалиме, с целью его освобождения. План должен был быть приведен в исполнение нашими объединенными силами, когда приговор Шмулевичу был отменен.

Когда Ашбель и Шимшон были приговорены к смертной казни, то мы в первый раз предупредили британское правительство: ”Не вешайте пленных солдат. Если вы это сделаете, мы ответим виселицами на виселицы”. Несколькими днями позже мы захватили в плен 6 британских офицеров. Пятерых — прямо у входа в офицерский клуб в Тель-Авиве. Соединение Иргуна окружило дом. Несколько человек захватили телефонную комнату. Трое или четверо человек с пистолетами приказали десяткам офицеров, собравшимся в главном зале, поднять руки. Офицеры подчинились. Офицер Иргуна, командовавший операцией, отобрал пятерых, чинами повыше, и приказал им следовать за ним в качестве пленных Иргун Цваи Леуми. Они подчинились и были в срочном порядке препровождены к ожидавшим на улице машинам. Оставшиеся получили достаточно ясные указания не двигаться четверть часа. К тому времени, когда в офицерский клуб в Тель-Авиве прибыла полиция и военные соединения, в клубе простыл след и похитителей, и похищенных.

В Иерусалиме нам вначале везло, но затем фортуна покинула нас. Наши ребята взяли в плен офицера разведки при генеральном штабе. Взятый прямо на улице близ отеля ’’Царь Давид”, он повел себя образцово и дисциплинированно. Когда он почувствовал, что что-то, похожее на пистолет, уперлось ему под ребра, он вошел в машину, ожидавшую его близ отеля. ’’Аллон”, командующий Иерусалимским округом, сообщил с нескрываемым удовлетворением: ”Мы поймали большую птицу”. Но его радость была преждевременной. Птице удалось выпорхнуть из клетки. Это было большой неудачей и такого не должно было случиться в рядах Иргуна. Пленнику удалось уговорить охрану развязать ему руки. Офицер обнаружил небольшое отверстие в потолке камеры, служившей когда-то пекарней. Когда часовой на минуту вышел из комнаты, пленник, решив попытать счастья, подпрыгнул и, подтянувшись на руках, бежал через это отверстие. Караульный обнаружил это слишком поздно. Он выбежал наружу и бросился за ним в погоню по улицам Иерусалима, но офицеру удалось вскочить на подножку проезжавшего мимо автобуса и скрыться.

Следует отметить важное обстоятельство, что никто в то время не верил, что офицеру действительно удалось бежать самому. Я узнал, к своему удивлению, что даже руководители Хаганы были уверены, что мы сами организовали его побег.

Но стоило нам поймать других офицеров британской армии, как командование Хаганы потребовало их освобождения. Их политическое руководство и они сами имели несколько причин для такого требования. Они боялись репрессий со стороны англичан. Также они чувствовали, что пленение офицеров британской армии отвлекало внимание всего мира это действительно было так от недавней операции Хаганы по взрыву мостов.

На нашей первой встрече после этой операции я объяснил представителям Хаганы, что это было военной операцией, для проведения которой в жизнь требовалось окончательное одобрение движения сопротивления.

Мы никоим образом не могли допустить казни наших ребят.

’’Господа, — сказал я, — мы готовы идти до конца. Но до этого дело не дойдет. Вы увидите, что оказываемое нами давление спасет жизнь этим ребятам”.

Моше Сне и Исраэль Галили, быть может, в какой-то мере сочувствовали нашей идее, но отказались принять мою точку зрения. Они продолжали настаивать на освобождении британских офицеров. Позднее Сне пригласил меня еще на одну встречу с ним. Мы встретились через день после побега офицера генерального штаба. Он начал с того, что стал хвалить нас за наше поведение.

”Я предполагаю, — сказал он, — что вы дали возможность ему бежать, дабы он мог сообщить своему начальству о том, что вы не наносите вреда пленным. Я считаю, что вы поступили мудро. Это принесет свои результаты...”

Я боролся сам с собой. Должен ли я признать нашу неудачу? Но я считал, что так как мы боролись вместе с Хаганой, то моим долгом было разочаровать его. Поэтому я сообщил ему, что в действительности произошло. Он выразил мало удовольствия по этому поводу, но не мог скрыть своего удивления.

Мы решительно сопротивлялись давлению, оказываемому на нас со всех сторон. На встрече с представителями Хаганы и ЛЕХИ нам сказали, что если мы не освободим британских офицеров, то судьба наших ребят будет предрешена. Британская империя, утверждали они, не согласится пойти на потерю престижа из-за жизней нескольких своих офицеров. Хагана, посему, сочла, что мы должны освободить офицеров и лишь тогда у нас появится надежда на спасение Ашбеля и Шимшона.