В ту ночь я был в числе тех, кого вызвали в тюремный коридор. Я был одним из многих, из тысяч, десятков тысяч, которых поглотило море горя, разлившееся по Европе с запада на восток. Вместе с товарищами по камере — самыми разными людьми, которых только самый фантастический ход событий мог свести под одной крышей — я подошел к столу. Когда подошла моя очередь, я в сотый раз заявил, что мое имя — Менахем Вольфович Бегин. Сидящие за столом не взглянули на меня. Один из них порылся в куче бумаг, передал листок другому и тот громко прочел:
’’Особая совещательная комиссия Народного Комиссариата Внутренних Дел признала Менахема Вольфовича Бегина опасным для общества элементом и постановила заключить его в исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет.”
”С первым апреля!”— невольно вырвалось у меня. Державший бумагу метнул на меня взгляд, но вежливо сказал: ’’Распишитесь, пожалуйста”.
Равнодушно, как и многие другие, я поставил свою подпись. Восемь лет? Концлагерь? Север? Все это казалось каким-то бредом... Пока надо было расписаться на ’’квитанции”. И расписывались. Как расписались бы на квитанции прачечной или налогового управления.
Так закончилось это время — короткие дни и долгие ночи, в течение которых меня совершенно всерьез обвиняли в том, что я был пособником, даже агентом Великобритании.
Дни проходили в прогулках: либо моцион от одной стены до другой, либо мысленные экскурсии в прошлое, в неведомое будущее. Эти экскурсы заставляют заключенного отвлечься. Они сокращают томительные дни в значительно большей мере, чем могут себе представить те, кто никогда не испытывал удовольствия находиться в тюрьме. Дни там летят, как ни странно, быстро. Это, вероятно, самые упорядоченные дни. Они наполнены ожиданием. Начиная с сирены на рассвете и до захода солнца заключенный все время чего-то ждет. Чувство это очень сильно просто потому, что оно направлено на самые простые в жизни человека вещи — от ненасыщающей пищи до выноса ’’параши”. Скудную еду мы получали три раза в день. И чем меньше она нас насыщала, тем больше мы ее жаждали. ’’Парашу” убирали два раза в день — это было событием. Плюс мысленные путешествия, которыми не могли наслаждаться разве не умеющие думать — и вот полная картина тюремных дней. Совсем не так представляешь себе это на воле. Они очень коротки, эти дни.
Ночи — другое дело. Они очень длинные. Очень. Я не про те ночи, когда дают спать. Сон в тюрьме — на узких нарах или на широком каменном полу, очень глубокий и спокойный. Я про другие, про бессонные ночи. Это ночи дискуссий. Между следователями и их ’’подопечными”. Они всегда начинались через час или два после того, как заключенный засыпал. Он никогда не мог знать чем и как эта ночь закончится...
Во время бесконечных ночных допросов я имел удовольствие беседовать: о русской революции, о Великобритании и сионизме, о Герцле и Жаботинском, о встречах Вейцмана с Муссолини; о русских коммунах и еврейских кибуцах, о сионистских молодежных движениях, о Марксе и Энгельсе, Бухарине и Сталине. О капитализме и коммунизме, социализме и тайнах жизни и смерти. О науке и религии, гражданской войне в Испании и Народном фронте во Франции, о теории идеализма и философии материализма.
Мой следователь был человеком молодым, лощеным и держался почти вежливо. Он не сомневался в моей ’’вине”, я в той же мере был убежден во вздорности его ’’обвинений”. Не было никакой нужды ни в доказательствах, ни в свидетелях, ни в чем подобном. Фактов, которые я и не собирался отрицать, было достаточно. Отец с детства учил меня, что мы — евреи, должны вернуться в Эрец Исраэль. Не ’’идти”, не ’’странствовать” и не ’’придти” — но вернуться. Когда я вырос, я стал в студенческие годы активным членом ’’Бейтара” — молодежного сионистского движения, очень популярного в то время. В него вложил всю свою любовь и интеллектуальный гений Владимир Жаботинский, самая большая в нашу эпоху личность после Герцля. За год до того, как вспыхнула война, я стал руководителем движения ’’Бейтар” в Польше, где были миллионы беспомощных, преследуемых евреев, мечтавших о Сионе. Мои друзья и я работали над тем, чтобы воспитать поколение, которое сможет быть готовым не только стремиться к восстановлению Еврейского Государства, но и сражаться за него.
Пока мы были заняты воспитанием и организацией репатриации в Эрец Исраэль без британского разрешения на это, в самой Эрец Исраэль поднялось, как предвестник национального возрождения, первое еврейское боевое соединение — Иргун Цваи Леуми*, с его таинственным командиром Давидом Разиелем и его помощником Авраамом Штерном.
* Три слова на иврите ’’Иргун Цваи Леуми” обозначают: Национальная Военная организация. Иргун был создан Вл. Жаботинским — государственным деятелем, оратором, поэтом и солдатом, самым большим после Герцля политиком в современной еврейской истории.
Здесь начались первые контратаки против тех, кто хотел нас уничтожить, а с этой целью — и накопление первого еврейского оружия. Собирать оружие, обучать инструкторов, преодолевать политику ’’сдержанности” которой придерживались робкие еврейские политики по отношению к нападениям арабов, силой вскрыть запертые для возвращения евреев в Страну двери. Это казалось мне и многим тысячам других молодых людей делом высшей справедливости. Помощь во всех этих делах была большой честью и священным долгом — долгом по отношению к нашей стране, которую у нас пытались отобрать, долгом по отношению к нашему народу, который, как мы чувствовали и о чем заявляли, стоял на краю пропасти, перед опасностью уничтожения. Мы пытались выполнить свой долг.
Мой приветливый следователь в Лукишках видел нашу деятельность в совершенно ином свете. Его исходный тезис поражал своей нелепостью, но диалектическая надстройка, которую он воздвигал на его основе, была почти совершенной. Во время долгих ночных допросов он говорил мне:
’’Сионизм во всех своих формах — это фарс, обман, спектакль марионеток. Это ложь, что вы ставите своей целью создание Еврейского Государства в Палестине или что вы намерены привести миллионы евреев туда. Обе эти цели совершенно неосуществимы, и вожди сионизма это отлично понимают. Болтовня о ’’Государстве” лишь маскирует истинную цель сионизма — отвлечь еврейскую молодежь от революции в Европе и отдать ее в распоряжение британского империализма на Среднем Востоке. Это сущность сионизма. Все остальное — лишь искусственное прикрытие, пустословие, преднамеренно рассчитанное на обман. Что касается Вас, Менахем Вольфович, либо Вы знаете правду и принадлежите к числу обманщиков, сознательно служащих Великобритании и международной буржуазии, либо Вы один из обманутых, помогающих отвлекать массы от их долга бороться против эксплуатации здесь — да, здесь. В любом случае ваша вина велика.
Я пытался доказать, объяснить, что у евреев тяга к возвращению в Эрец Исраэль глубока и реальна. Как эта тяга могла быть маскировкой, если они жила в евреях почти две тысячи лет, из поколения в поколение, за много веков до появления капитализма и социализма? Как может сионизм быть фарсом, когда он основывается на духовной связи евреев с Эрец Исраэль и выражается в молитвах и самопожертвовании миллионов? Уже в наше время разве не отказывались тысячи людей от богатства и комфорта, от университетов и блестящей карьеры, чтобы стать простыми рабочими в Эрец Исраэль?
Однако все мои усилия доказать что-либо были тщетны. Мои аргументы не только не убеждали его, но оборачивались против меня самого.
”То, что Вы говорите, только подтверждает нашу точку зрения. Разумеется, у евреев была тяга к Палестине. Она была результатом воспитания определенного типа, которое в свою очередь было результатом определенного исторического развития. Именно на этом чувстве и сыграл Герцль, чтобы выполнить задание международной буржуазии — отвлечь внимание евреев от их революционного долга с помощью нелепой фантазии о создании государства. Что касается отказа от университета — это лишь еще одно доказательство реакционного характера вашего движения. Инженер должен оставаться инженером, врачу следует заниматься медициной. А вы что делаете? Берете работников умственного труда и даете им мотыги! Между прочим, здесь есть заключенный, который принадлежал к политической партии Гашомер Гацаир*. Он хвастает, что сионизм создал коммуны в Израиле. Идиот! Коммуны — на деньги американских миллионеров! Нет, Бегин, риторикой фактов не изменишь. Все это болтовня. Сионизм — фарс, комедия марионеток”.
