Куприянова выпустили из лагеря в 1956 году, реабилитировали в 1957 году. Теперь его заявлениям и запискам верили. Но путь Куприянова на свободу был нелегким. Оказавшись после осуждения в Минеральном лагере, он изливал окружающим свои обиды. Конечно, за ним следили. Агентурное донесение от 29 мая 1952 года о поведении Куприянова в лагере было направлено Маленкову. В нем говорилось, что Куприянов обещал мстить, сказал, что никогда не простит советской власти тех издевательств, которым он был подвергнут на следствии, и утверждал, что счеты с ним свел Ворошилов[628]. Когда в 1954 году шла реабилитация пострадавших по «Ленинградскому делу», Куприянова отвели от реабилитации. Мотивы объяснил Хрущев на встрече с ленинградским партактивом 7 мая 1954 года: «…он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами, он разговаривает там языком бандитов… гнилой человек оказался»[629]. Со временем эти сведения потускнели, и в конце концов Куприянова выпустили.
Но не только последствия «Ленинградского дела» портили атмосферу. Семичастный вообще был нелестного мнения об Андропове[630]. Их отношения не сложились, хотя оба — из комсомола и были давно знакомы. Как заведующий отделом ЦК Андропов почти не контактировал с КГБ (например, по вопросам работы представителей КГБ в соцстранах), так как все такие вопросы Семичастный сам докладывал непосредственно Первому секретарю ЦК. Еще при Хрущеве, примерно в начале 1964 года, на каком-то совещании в ЦК с сотрудниками Министерства иностранных дел и послами Суслов поставил вопрос о необходимости, чтобы вся информация шла только через послов, так как были разночтения в оценках ситуации послами и резидентами или представителями КГБ в этих странах. Удивленный Семичастный обратился прямо к Хрущеву, и тот рассерженный сделал Суслову нагоняй, оставив все как было[631]. И сохранилась известная автономия, когда резиденты и представители КГБ направляли информацию по своим каналам в адрес КГБ, хотя и обязаны были ставить в известность обо всем послов[632].
Порядок прохождения сообщений представителей КГБ из социалистических стран сохранился. Они направлялись в КГБ, а оттуда уже в зависимости от их значимости пересылались в ЦК КПСС. И вполне очевидны были противоречия в потоках информации. Как вспоминал начальник информационно-аналитической службы 1-го Главного управления КГБ Николай Леонов, «информация советских послов из соцстран оказывалась окрашенной преимущественно в розовые тона, в то время как информация представительств КГБ давала значительно более близкую к реальной картину обстановки»[633].
Активность Шелепина все больше и больше беспокоила Брежнева. Он сыграл важную роль в свержении Хрущева и заметно выдвинулся. «Человек, несомненно, крайне честолюбивый, тоже волевой, с юности обученный искусству аппаратных интриг. И главное — имевший уже свою команду, настоящее “теневое правительство” (включая и “теневое Политбюро”). Ему было легче, чем другим, только приехавшим из провинции, сколотить такую команду. Занялся он этим делом еще в бытность первым секретарем ЦК ВЛКСМ»[634]. В аппарате ЦК Шелепина числили человеком умным, с явными организаторскими способностями, которые он «неосторожно продемонстрировал в ходе антихрущевского заговора»[635]. Он был «хорошим оратором, мог подолгу “держать” аудиторию, говорил без бумажек»[636]. И что самое плохое и тревожащее Брежнева, так это то, что Шелепин и его окружение «с интересом и сочувствием относились к реформаторским идеям Косыгина»[637].
А между тем идеологические воззрения Шелепина могли насторожить кого угодно. Отталкивали его амбициозность и категоричность: «…не только Брежнев, но и Суслов и другие руководители разгадали его авторитарные амбиции»[638]. За ортодоксальные высказывания его числили скрытым сталинистом, но, разумеется, умеренного толка. А еще поговаривали о его симпатиях к «русофилам»[639]. В какой-то степени он был антиподом Андропова. Но их часто видели вместе. Бурлацкий пишет об Андропове: «Я видел нередко, как он садился в одну машину с Шелепиным, провожая или встречая каких-либо официальных лиц»[640]. Или еще: «Я наблюдал два года спустя, во время встречи в Карловых Варах представителей компартий, такую сцену. Брежнев спускается по лестнице, следом идет Шелепин, глядя на него глазами, наполненными откровенной ненавистью, между тем как Андропов придерживает “железного Шурика” под локоть, явно стараясь смягчить его гнев»[641].
И хоть Андропов поначалу был во вполне дружеских отношениях с Шелепиным, он вовремя понял, что надо отойти и отойти подальше. Брежнев это заметил и оценил. Но как же тогда все вышеописанные сценки, которые наблюдал Федор Бурлацкий, но не мог себе объяснить, — Андропов под ручку с Шелепиным. Ответ может быть чрезвычайно прост. А что, если это просьба Брежнева поплотнее опекать Шелепина, присмотреть за ним и его окружением. Но тогда можно сказать, что Андропов, образно выражаясь, заступил на пост председателя КГБ досрочно! Стал глазами и ушами Брежнева еще до назначения в грозный карательный аппарат. Кстати, член Политбюро Виктор Гришин вспоминал, как в узком кругу соратников Брежнев заявил: «…на каждого из вас у меня есть материалы»[642].
В кругах интеллигенции в марте 1966 года пересказывали нашумевшую фразу Шелепина: «Народу нужно говорить правду: война с Америкой неизбежна»[643]. Возможно, это был всего лишь слух, и фразу ему приписывали, но ведь весьма характерно, что такую фразу и именно ему. Еще раньше случился эпизод, раскрывший Брежневу глаза. В конце января 1965 года в Монголию отправилась делегация КПСС во главе с Шелепиным. Состав делегации был весьма представительным: первые секретари Хабаровского крайкома и Бурятского обкома КПСС, заведующий отделом строительства ЦК КПСС, секретарь Москворецкого райкома партии. Отдел Андропова в поездке представлял консультант Лев Делюсин[644]. Но важным действующим лицом делегации стал руководитель Гостелерадио СССР Николай Месяцев. На второй день пребывания делегации руководитель монгольских коммунистов Юмжагийн Цеденбал устроил в ее честь ужин, который «прошел в теплой дружеской обстановке»[645]. Гости из Москвы расслабились и разговорились. И они еще не успели вернуться из своей двухнедельной поездки по Монголии, как до столицы докатилась весть, что «сторонники Шелепина растрезвонили об амбициях и планах своего вождя. Во время поездки Шелепина в Монголию его ближайший друг, бывший секретарь ЦК комсомола Н.Н. Месяцев в присутствии Ю. Цеденбала стал хвастливо говорить о том, что настоящий Первый — это именно он, Шелепин. И в хорошем “поддатии” распевал песню “Готовься к великой цели”»[646]. Слух об этом событии широко разошелся по коридорам ЦК[647].
На приеме в посольстве Монголии
