Это вообще миф, будто Куусинен мог помочь Андропову избежать возможного ареста в связи с «Ленинградским делом». Жена Куусинена, арестованная в январе 1938 года, пишет в воспоминаниях: «…он и разу даже пальцем не пошевелил, чтобы уберечь меня от тюрем и лагерей»[370]. И добавляет: «Я не смогла вспомнить ни одного случая, когда бы Куусинен помог кому-нибудь в беде»[371]. Он не помог даже собственному сыну, арестованному в 1937 году, его вызволил из лагеря Берия 29 ноября 1939 года как «подарок» Куусинену накануне его судьбоносного назначения на должность «освободителя Фин-ляндии».
Куусинен безошибочно знал, что можно, а чего нельзя. Хорошо это выучил еще в довоенное время. Вот типичный пример партийной дисциплины: «принципиальный коминтерновец» Куусинен в опубликованной в начале 1946 года статье о проходящем в Хельсинки процессе над финскими военными преступниками умудрился ни разу не упомянуть Маннергейма[372]. В статье он красочно рассказал о том, как финское правительство вступило в сговор с Гитлером и участвовало в подготовке агрессии против СССР в 1941 году. Но ни слова о Главнокомандующем финской армии. Куусинен понимал, если Сталин кремлевской милостью вывел Маннергейма за скобки, значит, так тому и быть.
По воспоминаниям его жены Айно Куусинен:
«О Финляндии Куусинен говорил всегда с ненавистью, не любил даже свой язык. После смерти Ленина и Гюллинга он добился того, что в школах Карелии преподавание стали вести на русском языке.
Судя по всему, Отто мечтал покорить Финляндию. Однажды он мне признался, что хотел бы взять власть в Финляндии, а впоследствии стать “проконсулом” всей Скандинавии. А когда коммунизм победит во всей Европе, он снова вернется в Москву, и весь мир будет подчиняться его воле.
Он, конечно, имел в виду, что все это будет завоевано вооруженным путем. Как я уже говорила, в середине 30-х годов он пришел к убеждению, что победы коммунизма не достичь политическими средствами, нужна военная сила.
Первый шаг к этому Советский Союз сделал 30 ноября 1939 года, когда Красная Армия пошла на Финляндию. Роль Куусинена здесь, несомненно, была велика. Он хотел взять реванш, вернувшись на изгнавшую его родину с Красной Армией. В этой войне, принесшей столько горя финскому народу, повинен и он»[373].
И что же с Куусиненом? Все эти туманные и красивые фразы о его тайном покровительстве Андропову, закулисные консультации в трудную минуту — просто пустословие, за которым нет ни одного конкретного факта. А ведь это уже стало общим местом в андроповедении утверждать об их особых отношениях, о том, что Куусинен защитил Андропова в 1950 году от возможного ареста в связи с «Ленинградским делом», ну и все такое прочее вплоть до протежирования Андропову и в позднехрущевское время. Уже понятно, никого и никогда Куусинен вообще не защищал, а уж тем более не имел возможности отвести от кого-то беду, если арест был уже санкционирован Сталиным. А как уже говорилось, арест людей высокого номенклатурного уровня мог состояться только с одобрения Сталина.
Вот, например, что пишет Игорь Синицин, несколько лет работавший помощником Андропова: «О.В. Куусинен был именно тем влиятельнейшим, хотя и закулисном членом советского руководства, который с начала 40-х годов обратил самое благосклонное внимание на талантливого организатора и активного комсомольского функционера Юру Андропова»[374]. И опять только слова, которым можно верить или не верить. А где же факты?
Между тем связь Куусинена, формально занимавшего руководящий пост председателя Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР, с республикой была весьма символической и эфемерной. Он в основном находился в Москве и приезжал в Петрозаводск лишь на партийные пленумы и сессии Верховного Совета[375].
А в тот год под Андроповым было по-настоящему горячо. Случись такое, что его арестовали, семья была бы обречена на муки. Жену отправили бы в ссылку, так как это случилось с семьями осужденных по «Ленинградскому делу», а детей — девятилетнего Игоря и четырехлетнюю Ирину ждали сиротство и мытарства. Но по счастью для Андропова этого не случилось. И тут нет никакой особой интриги. И уж тем более какой-либо заслуги Куусинена, который и сам мог легко оказаться жертвой.
Андропов не был связан с «ленинградцами» ни развитием своей карьеры в прошлом, ни какими-то тесными контактами с ними же в текущий момент. Он замыкался в «карельском кругу», главной опасностью для него могли стать показания Куприянова на следствии. И он не подвел следователей. В 4-м томе архивно-следственного дела Куприянова в списке названных им «преступных связей» значится Андропов[376]. Показания Куприянова направлялись Сталину, и он решал — кого арестовать, а кого пощадить. Да, это была его прерогатива — казнить или миловать. Андропова помиловал. Просто мало его знал. Ну кто он — один из многих вторых секретарей компартий республик. Пусть пока живет. А показания на него Куприянова могут подождать. Компромат такого рода Сталин копил, вдруг пригодится. Если потребуется, это ведь готовый материал для ареста. Вот такие кошки-мышки.
1950 год мог закончиться плохо не только для Андропова. Как пишет в воспоминаниях Айно Куусинен: «Когда я снова была под следствием в 1950 году, однажды утром на Лубянке меня привели к генералу. Он на меня покосился, сказал: “В 1938 году вам удалось спасти вашего мужа. Но на этот раз никто не в силах ему помочь, теперь я имею все основания считать его британским шпионом, мы даже знаем, кто его завербовал…”». Тут уж не до помощи другим. Кто бы самому Куусинену помог?!
Время от времени министр госбезопасности докладывал Сталину о наличии компрометирующих материалов на партийную верхушку и прилагал списки руководящих работников с «характеризующим материалом». В большинстве случаев речь шла о тех, на кого были показания, выбитые у арестованных партийцев еще в 1937–1938 годах. Давшие эти показания давно были расстреляны, а протоколы их допросов заботливо сохранены и расписаны на карточки, пополнившие картотеку лиц, «скомпрометированных показаниями арестованных врагов народа».
И таких материалов — море. Вот, например, из МГБ в ЦК направлены агентурные материалы на академика Т.Д. Лысенко[377], 7 июля 1948 года справка на заместителя начальника управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Д.Т. Шепилова[378], 29 сентября 1948 года справка на работника аппарата ЦК Л.Ф. Ильичева[379], 14 февраля 1951 года — на работника аппарата Московского горкома партии П.Н. Демичева[380]. И множество других аналогичных справок с компрометирующими материалами на министров, академиков, писателей и поэтов, деятелей культуры. И все эти материалы долгие годы в ЦК заботливо хранили, они были в наличии еще и при Брежневе.
Можно понять состояние паники и тревоги Андропова накануне ареста Куприянова. Надо было самому спасаться. Главное — упредить события. Андропов 3 марта 1950 года написал в Комиссию партконтроля при ЦК большую и подробную записку с разоблачением Куприянова. В ней было все: от перечисления фактов личной нескромности и присвоения литературного труда других лиц, неумеренных трат на банкеты и подарки до неправильной кадровой политики, зажима критики и серьезной политической ошибки с «завозом в республику ингерманландцев», националистически настроенных. И главное, Андропов четко связал Куприянова с «ленинградцами». А вот это было в самую точку. То, что нужно! Андропов писал: «Куприянов, в бытность Кузнецова секретарем ЦК ВКП(б), неоднократно говорил о том, что он работал с ним вместе в Ленинграде, что Кузнецов, хотя и не имеет образования, но очень способный работник… Куприянов рассказывал нам (секретарям ЦК и другим ответственным работникам), что, бывая в Ленинграде, он заходит в Смольный к руководству, но с какой целью не говорил, объясняя это как старое знакомство»[381]. И все это Андропов пишет за две недели до ареста Куприянова. Вот, что называется помочь следствию.
